Всего один вопрос

- Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос, Сириус. Всего один... Да хоть на дюжину вопросов, господин директор. С десятком вариантов ответа на каждый - от проверенных штампов, чтобы потянуть время, прикинувшись лопухом, до откровенного хамства, чтобы вы в праведном гневе как можно скорее изгнали нахала прочь. Я стою на ковре посреди его кабинета. Смотрю на профессора Дамблдора честно и преданно. Поразительно, как воздействует на людей этот собачий взгляд. Даже сам Мерлин не устоял бы перед таким обаянием. Вот и директор - улыбается себе в бороду, покачивает головой, лучится морщинками. За полукружьями линз - глаза добрейшие, каких я в жизни не видел. С такими-то глазами - вести допрос? Не смешите. Мягко ступая, переливая из одной в другую тяжелые складки мантии, он подходит ко мне и кладет руки на мои плечи - водружает на них целый мир. - Твой ответ должен быть искренним. Под тяжестью мира чувствую, как задрожали колени. Я ведь все-таки не атлант... - Скажи, за что ты так ненавидишь Северуса Снейпа? Я приподнимаю брови. Я вроде как удивлен: такой почтенный старец, а брякнул нелепицу. - Я? Снейпа? Да что вы!.. Моя попытка невинно улыбнуться разбивается о его взгляд - по-домашнему мягкосердечный дедуля, из которого орава внучат вьет веревки, в одночасье превращается в столетнего льва. Отныне, если мне скажут, что львы не носят очков, я не поверю. - У меня не очень хорошее зрение, но я не слепой. Виноватой улыбке также не суждено состояться. Я по-прежнему смотрю на него честно и преданно, но эта собачья уловка рассчитана на людей. Не на львов. - Его ненавидит вся школа. - Да... Но в логово к оборотню его отправил именно ты. Профессор опускает руки, закладывает их за спину, разворачивается, направляется к своему столу, заваленному свитками, неспешно его обходит... Он снял с меня необходимость отвечать за весь мир, но легче не стало. - Это была шутка. Он как будто не слышит меня. Шуршит пергаментом, перекладывает с места на место. То ли ищет что-то, то ли просто решил прибраться. Так, между делом. Наконец из недр беспорядка появляется заветная вазочка со сладостями. Он двигает ее по столу - ко мне ближе. Я ворочу нос. - И правильно, - одобрительно кивает директор. - Это дурная привычка. Взяв конфету себе, он усаживается за стол - оседает у трона монаршая мантия. Мне указывает на кресло напротив. - Присядь. Значит, надолго. Влип. Сажусь на краешек: спина прямая, руки на коленях, такой весь из себя покладистый. - Я вынужден отчислить тебя из школы, Сириус Блэк. - Моя бедная матушка этого не переживет, - отзываюсь я, не моргнувши глазом. - Зато у меня будет повод погостить подольше у дяди. - И тебе не грустно покидать своих друзей? Мне кажется, или его голос и вправду горчит? Хорошо, что я от его конфет отказался... - Мы сможем встречаться летом. - Если они еще захотят тебя видеть после того, что ты сделал... - А что я такого сделал? Мой любимый ответо-вопрос. Стандартный, но эффективный. Либо ты непроходимый лопух, либо немыслимый хам - в зависимости от интонации. Я сымитировал обе. На ваш выбор, господин директор. Не действует. Тот лишь наклоняет голову. Терпение во плоти. Во взгляде - сочувствие. И недюжинный интерес. Даже не знаю, что меня раздражает сильнее. - Послушайте, я его на аркане в эту нору не тянул. Он сам полез. Должно быть, забыл притчу о любопытной Барбаре, сующей нос в чужие дела. Так вот я ему напомнил. Джеймс его вытащил. Никто не пострадал. Что еще? Профессор тяжело вздыхает. - Пострадали все. И в первую очередь ты, Сириус. Я поднимаю брови. На этот раз я действительно удивлен. - Твои друзья больше не могут тебе доверять, - поясняет директор. - Потому я и спрашиваю тебя: если твоя ненависть к Северусу Снейпу велика настолько, что ты готов пожертвовать ради нее самым ценным, стало быть, для этого есть серьезные основания. Какие? - Нет никаких оснований, - цежу сквозь зубы. - Просто исключите меня, и дело с концом. - Да, - соглашается он, - это просто. Но просто не будет. Подумай как следует. Это очень важно. Не для меня - для тебя. Я снова вижу эту вороную фигуру под деревом. Вижу этот тощий силуэт в тени ивовых ветвей... Руки, которые я все еще держу на коленях, сами собой сжимаются в кулаки. Челюсти сводит. Встать бы сейчас и что есть сил хлопнуть дверью. Но не хлопнуть... и даже не встать. Легче вспомнить, за что я его не ненавижу. Впрочем, нет. Не легче. Как объяснить, что мне ненавистен сам факт его существования в природе? - Он убогий, - слышу я собственный голос, будто издалека. - Он жалкий. Он постоянно мямлит. Он не может связать и двух слов. Он не может признаться девушке, что она ему небезразлична. Обзывает ее грязнокровкой, вместо того чтобы прямо сказать: «Я люблю тебя и мне плохо, когда ты гуляешь с другим». Он не может постоять за себя. Он не может достойно ответить. Он трус. Он урод. Изгой с вечным страданием на роже! - Быть изгоем невесело, - задумчиво произносит директор. Я презрительно фыркаю, откидывая со лба длинную черную прядь - терпеть не могу, когда волосы лезут в глаза. - Да на него смотреть тошно! - Вот, значит, как... - Вот так! Я замолкаю. Слушаю, как стучит в висках. Сердце колотится. Дыхание - через раз. Профессор удовлетворенно кивает, будто ничего другого не ждал. Медленно поднимается с места. Так же неспешно, по-королевски, огибает свой монументальный стол, но уже с другой стороны. - Однажды, когда вы учились, кажется, на втором курсе, девочка из новеньких, обращаясь к тебе, перепутала имя... Помнишь? Еще бы не помнить. Зашел в кои веки раз в библиотеку - и на тебе! «Северус, ты не подскажешь, где тут секция...» - Нет! - огрызаюсь я. - Представляю, каково тебе было... - Не представляете! Слава Мерлину и богу Христу, что ни Джима, ни Рема, ни Пита в тот момент не оказалось поблизости. - Представляю, каково это, - как ни в чем не бывало продолжает директор, двигаясь вокруг моего кресла, - ежедневно видеть перед собой этот живой укор и думать, что такой человек, как он, был бы лучшим братом для Регулуса, лучшим сыном для миссис Блэк, признанным членом достойной фамилии. Как это тошно - всякий раз при виде него вспоминать, что когда-то с тобой поступили несправедливо. Да, именно так. Когда тебе всего один год, ты отчаянно нуждаешься в материнской ласке - и как это обидно и больно, когда с появлением на свет другого, младшего, твоя мать о тебе забывает, отдавая всю свою душу - ему... Я слушаю его - и не слышу. Цепляюсь за подлокотники, чтобы пальцы не смели дрожать. Я оскалился - и сейчас зарычу. - Представляю, как это тяжело, когда твоя семья от тебя отворачивается. Ты чувствуешь себя одиноким, беспомощным, жалким, убогим изгоем, и чтобы избыть свой страх, выжить среди чужаков, найти свое место в стае, ты должен избавиться от этого ужасного образа, отделить его от себя, вырвать с корнем, отбросить так далеко, чтобы никто никогда не заподозрил сходства, осмеять и унизить, уничтожить и растоптать... Я поднимаю голову. Львиная тень накрывает меня, когда он останавливается прямо напротив. Я ищу в его глазах хоть каплю прежнего сострадания, но они темны, как самая темная магия. - Вряд ли, указывая ему путь к верной гибели, ты осознавал, что ты делаешь, Сириус... Но ясно одно: ты не шутил. ...Я уже стою возле двери, не помня себя от счастья, что мне наконец позволено покинуть директорский кабинет, когда профессор Дамблдор окликает меня: - Да, и вот еще что. Впредь, поймав себя на том, что ты наклоняешься слишком низко, когда пишешь, просто распрями плечи. Не нужно откидываться на спинку стула, а тем более качаться на нем. Это, знаешь ли, небезопасно. Я возвращаюсь в гостиную Гриффиндора, чувствуя себя, как лимон, выжатым и расчлененным на дольки. Ни на кого не глядя, сходу - в спальню. Мантию - с размаху в угол и ничком на кровать. Всё. Я больше не встану. Никогда. - Эй... - Это Джеймс. - Ты в порядке? Осторожно подходит ко мне, садится рядом, трогает меня за плечо. - Он тебя исключил?.. - Нет. Поттер облегченно вздыхает. - Хорошо... Ты уж извини, но ты и правда вел себя как идиот. Я приподнимаюсь и смотрю на него исподлобья. Волосы снова лезут мне в глаза, но так оно даже лучше - за ними не видно злобы, а за злобой - отчаяния. - А я и есть идиот. Ты разве еще не заметил? Тот озадаченно поправляет очки. Должно быть, он обознался и перед ним вовсе не тот, кого он вот уже пять лет называет своим лучшим другом. - Зачем ты его вытащил, Джим? - Ну знаешь!.. Это уже даже мне не смешно. Я переворачиваюсь и сажусь на кровати. Сижу, скорчившись, будто у меня разболелся живот. - Рем его видел? - Нет... Говорит, что нет. - Врет небось, - усмехаюсь я. - Небось... - эхом откликается Поттер. Он с беспокойством заглядывает мне в лицо, тянет меня за локоть, обхватывает за плечи. - Слушай, да тебя лихорадит! Что Дамблдор с тобой сделал?.. Я трясу головой - ничего. Ничего особенного. Просто задал один вопрос. Всего один. И позволил мне в полной мере самому для себя на него ответить. Я крепко обнимаю Джеймса. Наверное, слишком крепко, потому что он, похоже, смущен. Еще чуть-чуть, и я, как девчонка, разрыдаюсь ему в жилетку. Еще немного, и я попрошу у него прощения за то, что я - и правда - такой идиот. Вот сейчас... сейчас я это скажу... только переведу дыхание. - Ты что-то совсем расклеился. - Джеймс отстраняет меня, чтобы ободряюще мне улыбнуться. - Эй, Блэки, выше нос! Не вздумай нюнить. Один Сопливус у нас в школе уже имеется. Я поднимаю глаза. Я чувствую, как высыхают непролитые слезы. Моя физиономия против моей воли расплывается в привычной улыбке - так, что ноет каждая мышца. Джеймс смеется. Я вторю ему. Когда приоткрывается дверь и в спальню бочком пробирается Питер, мы уже ржем во все горло. - Ребят... А вы это чего? И тут же сам начинает хихикать. Все-таки смех - это очень заразная штука. Только Ремус, усталый донельзя, способен этой заразе противостоять. - Вы бы заткнулись хоть ненадолго, а? Сутки не спали... Имейте совесть! Как мне дороги эти трое - словами не передать. Мои родные - вот они. Моя семья - вот она, и другой мне не нужно. Они говорят со мной сегодня так же, как и вчера, и так же будут говорить со мной завтра, что бы ни случилось. Они меня ни в чем не винят. С ними я в безопасности. С ними я - в своей стае. Они никогда не изменятся - и я для них не изменюсь. Они ценят и принимают меня - такого. Таким я для них и останусь. До конца.