Я подарю тебе меч

1.

Перед тем, как войти в пещеру, они развели маленький костер и зажгли от него факелы, сделанные из смолистых веток, но все равно с каждым шагом тьма вокруг становилась все гуще. Ход был узким, кое-где невысокие Бенджен и Джон с трудом протискивались между каменистыми стенками и пригибались, чтобы пройти под нависающими сверху корнями чардрев. Факелы давали больше теней, чем света, их дрожащий, мерцающий огонь выхватывал из темноты то каменную бахрому, с которой капала вода, то застывшие от времени потеки древесной смолы, то причудливые разломы и трещины, напоминавшие силуэты зверей или людей. В одном месте Игритт посветила в сторону и потянула Джона за рукав. — Больше, чем у Тормунда, — она хихикнула. Джон посмотрел на торчавший из стены под острым углом толстый каменный отросток почти в локоть длиной, на который она показывала, и тоже прыснул от смеха, вспомнив хвастовство и побасенки старого разбойника. — Ты знаешь, куда мы идем? — негромко спросил его Бенджен из-за спины, и Джон тут же опомнился, стараясь скрыть неуместное веселье. — Нет. Но, думаю, нас скоро встретят. И он крикнул в обступавшую их темноту: — Эй, есть здесь кто-нибудь? Потом повторил это на древнем языке, и еще на диалектах теннов и моржовых людей. Но никто не ответил. Только в переплетениях корней над их головами негромко переговаривались вороны. Когда путники спустились ниже, пещера разделилась. Игритт посветила в один проход, потом в другой. И там, и там была непроглядная тьма. — И куда дальше? — спросила она. Пока Джон в растерянности медлил с ответом, Призрак обнюхал землю в левом проходе, оскалился и побежал направо. Им ничего не оставалось, как пойти следом. Они миновали еще две развилки, и вдруг стены пещеры расступились, а потолок ушел куда-то ввысь. Каменные зубы, свисавшие с потолка и растущие из земли вверх, соединялись посередине, создавая впечатление подземного леса. Пещера полнилась звуками: в гулкое эхо шагов вплетался стук капающей воды и шелест крыльев мечущихся где-то под потолком воронов. — Ух, ты, — прошептала Игритт, — тут целое племя поселить можно. Интересно, она похожа на чертог в замке? — Она больше даже, чем главный чертог Винтерфелла, — так же шепотом ответил Бенджен, который внимательно осматривался по сторонам. Под ногой у него что-то хрустнуло, и он наклонился, разглядывая, на что наступил. — Кости! Не знаю, есть ли сейчас здесь кто живой, но когда-то они тут точно были. Он положил руку на пояс, ближе к рукояти меча. Джон поднял одну кость. Это оказалось птичье крыло с почти истлевшими перьями. Но дальше лежали и другие кости, непохожие на птичьи или звериные, и слишком миниатюрные для останков взрослых людей. Дети? Или же… Джон взял в руки маленький череп и понюхал. От костей исходил слабый запах увядших листьев и скошенной травы. Ему вдруг вспомнилась матушка Гутрун. Пока была жива, она рассказывала им с матерью о свойствах растений, повадках зверей и обычаях далеких племен. Был в ее историях и маленький мудрый народец, живущий в тайных лесных убежищах. Матушка Гутрун говорила, что сама не встречала никого из них, лишь слышала от своей наставницы, которой в детстве довелось увидеть Дитя Леса. И старейший из великанов, Мег Могучий, помнил их. У великанов было свое наречие, звучавшее как рев их мамонтов, но во многом сходное с древним языком. Джон понимал от силы одно слово из трех, но рассказ Мега о людях-белках, живших в лесах бок о бок с великанами до прихода людей, запомнил хорошо. И теперь, похоже, что он стоял на их кладбище. Ему стало очень грустно. Скорее всего, этот маленький народ давно вымер, ведь, желая спастись от Иных, к армии Манса присоединились самые отдаленные и диковинные племена, и людей-белок среди них не было. Но тут же Джон подумал, что кто-то из них может быть жив. Ведь кто-то же звал его сюда. Джон снова крикнул в темноту слова древнего языка, и эхо повторило его зов много раз. А когда оно, наконец, утихло, стали слышны звуки, похожие на пение птиц. Звуки, чистые, как зимний воздух, и такие печальные, что ему вдруг захотелось заплакать. Он всмотрелся в ту сторону, откуда они доносились, и встретил взгляд больших блестящих золотистых глаз. Их обладатель был ростом с ребенка и едва достигал Джону до груди. Но в нем не было ничего детского, скорее, он напоминал маленькое деревце: закутанный в плащ, сплетенный из листьев, с кожей, пятнистой, как древесная кора. Образ довершала переплетенная плющом копна волос, блеснувших в слабом свете факелов красновато-золотым отливом осенней листвы. Призрак подошел к человечку, обнюхал, а тот, не выказывая никакого страха, хотя лютоволк почти нависал над ним, погладил белый мех ладонью, похожей на когтистую птичью лапу. — Боги, — прошептал Бенджен за спиной у Джона. — Он будто бы вышел из сказок старой Нэн… Никогда бы не подумал, что они могут существовать до сих пор… Игритт потрясенно молчала, лишь с присвистом выдохнув сквозь сжатые зубы. Дитя заговорило. На этот раз в хрустальной мелодии, пронзительной и трогательной до самых глубин души, почти угадывались слова. И хотя смысл их был Джону непонятен, жесты человечка были достаточно ясны — он приглашал их следовать за ним. Они пошли по узкой тропинке, петлявшей между черепов и спускавшейся все ниже, все глубже к центру холма. После одного, особенно крутого спуска, когда земля сыпалась из-под ног, и, чтобы сохранить равновесие, пришлось хвататься за корни, Джон едва успел затормозить на самом краю отвесного уступа, у подножия которого бурлила невидимая во тьме вода. Факел выпал у него из рук, и Дитя Леса ловко подхватило его. Потом сверху, как со снежной горки, съехала Игритт, и осторожно, проверяя ногой каждый камень, спустился Бенджен. — Как мы перейдем на ту сторону? — спросил он. Другого берега видно не было. Естественный мост, выточенный в скале водой и временем, казался узким и непрочным, а его конец терялся в испарениях над пропастью. — Ваш путь окончен. Подпрыгнув на месте, Джон повернулся на звук этих слов. Бенджен выставил вперед факел, за его плечом ахнула Игритт. Корни, оплетавшие склон пещеры, принадлежали, наверное, самому большому чардреву в мире. На их ответвлениях сгрудились вороны, множество воронов, десятки, может быть, сотни. А в центре, будто на троне, сидел старик, такой древний, что казался ожившим трупом. Корни росли вокруг него и прорастали сквозь него, прямо из скелета, обтянутого тугой и жесткой кожей, проклевывались новые побеги. Он казался одним целым с деревом, если бы не остатки некогда черных одежд. А лицо, такое же белое, как кора чардрев, казалось высеченным на стволе ликом, по одной стороне которого расползлось, как густая смола, кровавое родимое пятно. Сквозь пустую глазницу на месте одного глаза пророс тонкий корень. Но второй глаз открылся, и он был зряч и тоже — кроваво-красен. Голос старика был тих и бесстрастен. Так могли бы говорить камни, черепа или древесные корни. Или мертвецы. Джон испугался было, но тут же сообразил, что упыри не говорят. Никто и никогда не слышал от них ни слова. — Это вы звали меня? — спросил Джон хрипло, почти не узнавая собственного голоса. — Звал? — похожий на черную трещину безгубый рот чуть приоткрылся. — Да, можно и так сказать. Звал. Хотел посмотреть на тебя, родич, пока я еще способен видеть собственным глазом. Джон не мог отвести взгляда от этого странного и страшного лица. Родич?.. Но тогда он может быть только… — Вы — Старк? — выдохнул он. — Или Таргариен? Живой мертвец еле заметно качнул головой. — Ни то, ни другое, — проскрипел он. — Но прапрапрадед твоего отца, король Дейрон по прозвищу Добрый, был моим единокровным братом. Я был десницей у него и двух его сыновей. Мое имя Бринден, но люди называли меня Кровавым Вороном. Едва он произнес эти слова, как вороны, до этого сидевшие вокруг молча, как почетный эскорт, снялись со своих мест и с громким граем унеслись в темноту. Джон опустился на землю прямо там, где стоял, не обращая внимания на впившиеся в тело острые камешки и осколки костей, и положил рядом свой мешок. Он уже знал, что нескоро покинет эту пещеру. Тысячи невысказанных вопросов крутились в голове, и он просто обязан был их задать.

2.

В пещере Джон потерял счет времени. Наверху дни и ночи сменяли друг друга, но внизу всегда была тьма, которую лишь слегка рассеивали несколько факелов. Наружу Джон выходил, чтобы поохотиться с Призраком, когда лорд Бринден спал, — старик быстро утомлялся и часто засыпал, не договорив фразу, — но большую часть времени проводил рядом с ним. Кроме их маленького провожатого, в пещере жили и другие Дети Леса. Сколько их всего, Джон не знал, он видел только тех, кто приносил людям еду и следил, чтобы они не блуждали по темным проходам, уходящим дальше и глубже, возможно, даже к самому центру земли. Они не говорили на общем языке, и во всех их движениях сквозила настороженность, как у пугливых оленей. — Люди причинили им немало зла, — прошептал старик в дереве. — Люди вообще склонны сперва убивать, а потом думать. Они чтят вас, как моих гостей, но не жди от них любви. Один из Детей, показавшихся на глаза Джону, отличался от прочих — его радужки были кроваво-красными, как у Призрака. Он долго глядел на Джона, а потом, прежде чем уйти, пропел что-то нежное и печальное. — Он говорит, что ты сильный оборотень, — перевел Бринден. — Но я и так это знаю. — Вы поэтому позвали меня? — не выдержал Джон. Он все пытался понять это. Ведь не только же для того, чтобы пообщаться со своим последним родственником, старик посылал ему сны. И как он их посылал, Джону тоже было интересно. — Нет. Тому, что должен знать оборотень, ты обучился и без меня. Их не так и мало на свете, хотя лишь один из тысячи рождается с даром менять шкуры. Но лишь один из тысячи оборотней может стать древовидцем. Джон вспомнил, как всегда у чардрев с вырезанными на них ликами его не оставляло ощущение, что они наблюдают за ним, и поежился. — Они — древовидцы? — спросил он, кивнув в сторону, куда ушел красноглазый человечек. — Некоторые из них. — И вы? — И я. — А что это значит — быть древовидцем? Что вы — и они — можете? Старик фыркнул, так, что тонкие белесые корешки, пробивавшиеся сквозь его лицо, едва колыхнулись. — Тебе незачем это знать. Этого дара у тебя нет. Джон слегка приуныл. Воображение уже успело нарисовать ему воодушевляющую картину, как он становится волшебником-древовидцем и сокрушает Иных при помощи магии. Но, тут же подумал он, если их дар мог бы уничтожить Иных, почему они этого не делают?.. — Не можем, — ответил старик, когда Джон спросил это вслух. — Этот дар и наши знания — опасное оружие, но им одним нельзя уничтожить белый холод. Но не бойся. Сюда они не войдут. Он шептал так тихо, что Джон садился совсем рядом с ним, чтобы не упустить ни слова. К виду старика он быстро привык, и тот уже не вызывал оторопи. А вот Игритт он не понравился. — Он хитрый, — заявила она в первый же день, когда они ужинали рагу из ячменя и рыбы — рыбу они поймали в подземной реке, а горстью ячменя из своих летних запасов поделились с ними Дети Леса. — Не знаю, бог ли он, но позвал он тебя сюда не просто так. Ему что-то от тебя надо. «Мне тоже кое-что от него надо», — подумал Джон. Он не забывал о мече, явившемся ему в сновидении, но старик — его двоюродный прапрапрадед, подумать только! — о нем не заговаривал. У Джона даже мелькнула грустная мысль, что, может, та часть сна — про меч — была вовсе не вещей… Вслух же он только возразил: — Тогда уж, от всех нас. — Нет, — Игритт качнула головой, — мы — и я, и твой дядя-ворона, ему неинтересны. И она ушла наверх. С тех пор она спускалась в пещеру только, чтобы поесть вместе с Джоном и Беном, а остальное время проводила у входа или снаружи, исследуя окрестные холмы. Бенджен тоже отнесся к старику настороженно. — Если это Бринден Риверс, как он сам говорит, то он был лордом-командующим Ночного Дозора. Считалось, что он погиб во время вылазки за Стену, но раз это не так, то, значит, он — дезертир. Джон остро взглянул на дядю. — А если его, как и меня, что-то позвало сюда? Что-то более важное? Как ты можешь судить его, не зная всех обстоятельств? Бенджен пожал плечами, но остался. Даже иногда присоединялся к их с лордом Бринденом беседам, когда старик не выказывал недовольства этим. О древовидении они больше не говорили. Но Джон не чувствовал себя разочарованным, ведь темой их бесед, в основном, была история Семи Королевств и, в особенности, королей Таргариенов. Лианна много рассказывала сыну о Севере и Старках, но о королях-драконах она знала намного меньше, и, в основном, это были сказания и легенды. Теперь же перед ним был живой свидетель и участник великих событий. — Как вы попали в Ночной Дозор? — Я выбирал между честью и благом государства. Перед королем был такой же выбор. И оба этих решения привели меня на Стену. Он часто облекал свои мысли в такую форму, что трудно было понять, что именно он имеет в виду, но в этот раз в ответ на недоуменный взгляд Джона пояснил: — Когда умер мой племянник, король Мейкар, разгорелся спор о наследстве. Двое его старших сыновей к тому времени тоже умерли. Правда, они и при жизни не отличались качествами, подходящими для наследников престола: один был пьяницей, второй — безумцем. Первый оставил после себя слабоумную дочь, второй — младенца, который мог унаследовать безумие отца. Третий сын Мейкара к тому времени принял обеты мейстера Цитадели и отказался снимать их с себя. Оставался четвертый сын, тот, что стал впоследствии королем Эйгоном, пятым этого имени. Но он не устраивал многих лордов — ведь в юности он служил оруженосцем у простого межевого рыцаря, странствовал среди простонародья и нахватался там многого из того, что не к лицу принцам. Великий совет, созванный мною, чтобы избрать нового короля, погряз в спорах. И тут пришло письмо от еще одного моего племянника. Эйниса, сына Деймона Черное Пламя. — Я слышал о Восстании Черного Пламени, — сказал Джон, когда старик умолк, чтобы перевести дух. — От матери. — Значит, ты знаешь, что мой сводный брат Деймон Уотерс возомнил, что имеет больше прав на престол, чем наш законнорожденный брат Дейрон. И все потому, что наш отец, король Эйгон, четвертый этого имени, настолько явно предпочитал его всем своим другим детям, что подарил ему Черное Пламя, фамильный меч династии Таргариенов, который принадлежал когда-то самому Эйгону Завоевателю. Хорошо. Тогда мне не придется рассказывать тебе, как восстание, которое поднял мой братец, раскололо страну надвое и чуть не обескровило ее. Я не мог допустить этого во второй раз. Поэтому я ответил Эйнису со всей любезностью, приглашая приехать и обещая, что Великий совет рассмотрит его претензии на трон. А когда он приехал, я велел обезглавить его. Чтобы никто больше не смел устраивать восстаний. А ты, что сделал бы ты на моем месте, Джон Таргариен? — Не знаю, — Джон сглотнул. Он не понимал, зачем старик спрашивает его мнение. Не все ли ему равно, что о нем подумают через столько-то лет? Но сказать, что поступил бы так же, он в любом случае не мог.— Закон гостеприимства священен… — Королем тогда избрали Эйгона. И первым его указом был смертный приговор мне. За то, что мой обман, хотя и послужил благу государства, запятнал самого короля, и за нарушение законов гостеприимства. Но в Семи Королевствах преступникам обычно предлагают заменить смертную казнь службой в Ночном Дозоре, и этот выбор был предложен и мне. А если бы тогда ты был избран королем вместо Эйгона, Джон Таргариен, сделал бы ты то же самое? Взгляд единственного красного глаза старика жег огнем. Джон хотел было соврать или ответить уклончиво, но понял, что не сможет. — Да. Он поступил верно. Он ждал, что лорд Бринден разгневается на него, но тот только усмехнулся. — В тебе есть сталь. Это хорошо. Продолжим. Однажды лорд Ясеневого Брода созвал турнир… — Он что, испытывает меня? — спросил Джон Бенджена, когда старик уснул, а они на короткое время поднялись к входу в пещеру. — Он рассказывает мне про какое-нибудь важное событие из прошлого, послужившее поводом войны или восстания, или еще как-то повлиявшее на судьбу королевства, а потом начинает допрашивать: а как бы в таком случае поступил я сам? Зачем он это делает? Бенджен помолчал, вглядываясь в дымку, прятавшую искривленные холодными ветрами деревья, и в хмурое небо над ними. Оно было пустым — уже давно они не видели ни одной птицы, кроме воронов. С охотой тоже было неважно. Джон заметил Игритт: она сидела на камне в полусотне ярдов ниже по склону и остругивала тонкую прямую ветку, чтобы пополнить свой запас стрел. Джон помахал ей, она махнула рукой в ответ, но не подошла. — Думаю, он проверяет, какой бы из тебя вышел король. — Что? — Джон поперхнулся от неожиданности. Он уже приучил себя к мысли, что никогда королем не будет. Или почти приучил. — Зачем ему это? Бен пожал плечами. — Не знаю. Может, ему просто приятно вспоминать прошлое в твоем обществе. Он правил Семью Королевствами многие годы, и власти у него было побольше, чем у иных королей. Говорили, что он правил при помощи магии и шпионов. Даже загадка такая была: «Сколько глаз у Кровавого Ворона? Тысяча и один». Бен снова на мгновение умолк, а потом продолжил: — Но что я знаю точно — нам нужно уходить. Мы здесь уже больше двух недель, если я не сбился со счета. За это время могло произойти что угодно. Ни Манс, ни Иные ждать не будут. Я не имею понятия о том, что за помощь была обещана тебе в твоих снах, но самое время попросить о ней или уйти без нее. Джон печально кивнул. Он уже решил про себя, что не будет ни о чем просить. — Мы отправимся завтра. Я только попрощаюсь.

3.

Ночью ему вновь приснился меч. Золоченый эфес лежал в ладони так привычно, будто Джон держал его в руках каждый день с раннего детства, и приятно холодил пальцы. Потребовалось усилие, чтобы вспомнить — это только сон, и такого меча у него нет, и никогда не будет. И как только он подумал об этом, клинок исчез. «Это жестоко», — прошептал Джон. «Жестоко?! — закаркали из темноты вороны. Джон даже не удивился тому, что понимает их. — Ты еще не видел, что такое жестокость. Но ты увидишь». Они взлетели, заметались вокруг него, и неожиданно Джон оказался в самом сердце снежной бури, страшнее которой ему не приходилось видеть. Верх и низ смешались, с неба с грохотом падали камни и глыбы льда, а земля вздымалась волнами, уходя из-под ног. Вокруг метались и кричали люди. Джону показалось, что он разглядел мать, тянущую к нему руки, она пыталась идти, но ее сносило ветром огромной силы. За ней скакал Манс, но лошадь под ним вдруг превратилась в ледяной истукан, так, что он не смог удержаться на ее твердом и скользком крупе и упал. Затем Джон увидел, как Тормунда придавило снежной лавиной, и тот тщетно пытался выкарабкаться из-под нее. Среди этого хаоса уверенно и бесшумно скользили белые тени и так же уверенно убивали. Вдруг один из них повернулся в сторону Джона. Их взгляды встретились. Джон ощутил нечеловеческий холод синих сверкающих глаз, который, казалось, дошел до самого сердца. И он не сразу заметил, что Иной держал в руке какой-то предмет, алый, как пламя, так что казалось странным, как порождение холода может касаться его и не обжечься. Но тут Иной поднял руку, и Джон взглянул в еще живое, но искаженное агонией лицо Игритт. Из глаз потекли слезы и тут же замерзли на щеках, покрывая их ледяной коркой. Джон выхватил свой маленький тонкий клинок, но не смог достать им тварь. Иной даже не стал вынимать свое ледяное оружие. Будто танцуя, сделал два шага назад, прикрываясь головой девушки, как щитом. Черты Игритт на глазах тускнели, волосы покрывались инеем. Джон сделал выпад, вновь не достигший цели, еще один. Иной почему-то не нападал, только уворачивался, так легко, будто перед ним был ребенок, вооруженный палкой. Джону даже показалось, что на прозрачно-голубых губах промелькнула усмешка. Он отбросил маленький клинок и закричал от собственного бессилия и отчаяния: — Меч! Мне нужен меч! Дайте мне меч! Что-то коснулось его ладони. Он сжал пальцы, надеясь вновь ощутить витую рукоять, но это оказался не меч, а маленькая сухая рука, похожая на когтистую птичью лапу. Один из Детей Леса стоял над ним с факелом. Он пропел короткую фразу, и Джон понял, что его зовут следовать за собой. Лорд Бринден все так же сидел на своем бледном троне, сплетенном корнями чардрев. Перед ним на земле лежала куча истлевших тряпок. — Ворота открыты, — проскрипел он вместо приветствия, буравя Джона взглядом единственного глаза. — Их нужно закрыть, пока не поздно. Не понимая, о каких воротах идет речь, Джон только заморгал. В голове крутились слова, которые он спросонья никак не мог сложить во фразы так, как ему представлялось правильным. Если просто сказать: «Я ухожу», не обидит ли это старика? Но лорд Бринден сам прервал его сомнения: — Тебе нужно уходить. Вам всем нужно уходить. Идите к Стене как можно быстрее. «Так это он говорил о воротах Черного замка!» — догадался Джон. Наверное, Манс не стал дожидаться его возвращения и повел вольный народ к Стене. Зная характер отчима, Джон даже не слишком удивился. «Но кто открыл им ворота? Неужели они смогли договориться с Ночным Дозором?» Что ж, чем быстрее он отправится в путь, тем скорее получит ответ на свои вопросы. Джон опустился на одно колено. Вольный народ смеялся над поклонщиками, но он видел, как кланялись королю лорды в Винтерфелле, и теперь ему показалось уместным сделать это самому. В конце концов, этот древний старик, почти вросший в чардрево, — живое божество, и поклониться ему — совсем не то же самое, что поклониться другому человеку. И еще, возможно, ему хотелось показать этому Бриндену Риверсу, на чьих костях почти не осталось плоти, но который умудрился сохранить поистине королевское достоинство, что он тоже смыслит в хороших манерах. — Да, я знаю, — сказал он. — Мы отправимся на рассвете. Я пришел попрощаться. — И получить обещанный дар. — Что? — Джону показалось, что он ослышался. — Я ничего не просил… — Ты кричал так громко, что переполошил всех воронов в пещере, — усмехнулся старик. — Но это было во сне! — В снах иногда содержится больше истины, чем в реальности, — сказал лорд Бринден. — Разверни. И он едва заметным движением подбородка указал на обмотку из тряпок, скрывавшую какой-то длинный и узкий предмет. Ткань расползалась от ветхости под руками, но, когда Джон развернул сверток, у него перехватило дыхание. Перед ним был меч из его снов. Старые кожаные ножны скрывали лезвие, даже в тусклом свете факела было видно, что позолота на эфесе и гарде стерлась, а рубин потускнел почти до черноты. Но когда Джон вытащил клинок — темный, почти черный, покрытый узором из волнистых разводов, то сразу узнал его. Было в мече и кое-что, чего он не помнил из снов — на концах гарды и на навершии, сильно сглаженные временем, но вполне различимые, скалились драконы. Джон осторожно приподнял меч. Повернул клинок — темная сталь не блестела, будто ее поверхность была подернута дымкой. Подумав, что клинок покрылся от времени налетом, Джон коснулся острия, но тут же одернул палец. Порез мгновенно набух кровью. Из сплетения бледных корней раздался сухой смешок. — Не нужно хватать его за острие. Это не палка и не кочерга. Нет меча острее, чем валирийский меч. — Валирийский меч, — с благоговением повторил Джон. Валирийская сталь была бесценна, за Стеной никогда не видели ничего подобного. Да и в Семи Королевствах многие лорды отдали бы за подобный меч все свое состояние. — У него есть имя? — Да, есть. Старик надолго замолчал, и Джон уже испугался, что тот внезапно заснул, когда снова раздался тихий бесстрастный голос: — Род Таргариенов издревле владел двумя валирийскими мечами. Эйгону Драконовластному принадлежал клинок, именуемый Черным Пламенем, а его сестра Висенья сражалась Темной Сестрой. Джон кивнул. Это он знал. — Последним владельцем Черного Пламени был Деймон, прозванный так же, как его меч — Черное Пламя. А Темной Сестрой владел Эймон Драконий Рыцарь. А потом они оказались утеряны. — Не совсем так. После Эймона Темной Сестрой владел я. — Так этот меч — Темная Сестра? — спросил Джон. — Нет. Старик снова замолчал, но на этот раз его молчание было недолгим: — Черное Пламя после Деймона достался его сыну Эйнису, и он увез его в Эссос. Это было неприятно вдвойне: и то, что фамильный клинок оказался на чужбине в руках мятежников, и то, что с его помощью они и дальше могли обосновывать свои якобы имеющиеся права на престол Семи Королевств. И когда Эйнис выдвинул свою кандидатуру перед Великим Советом, я в ответном письме настоял на том, чтобы меч он взял с собой. Так он и сделал. Золотые плащи по моему приказу схватили его, а меч передали мне. — Значит, меч вернулся Таргариенам? — Нет. Тогда я еще не был зеленым провидцем. Но зеленые сны мне снились с самого детства. Вещие сны. И, когда я в казематах Красного замка дожидался, чтобы молодой король Эйгон решил мою участь, мне приснился один из таких снов. Я не буду пересказывать его тебе, хотя до сих пор хорошо его помню. Достаточно будет сказать, что в этом сне мне открылось многое из того, что уже случилось, и что еще произойдет в будущем. Мне привидилось пробуждение Иных, и я понял, что должен принять обвинительный приговор Эйгона и отправиться к Стене, не пытаясь по дороге сбежать и уплыть в Эссос, как мне предлагали верные воины из моего отряда Вороновых Зубов. И должен взять с собой меч. Но не свой. Чтобы у мира и у меня была надежда на победу, я должен был взять с собой за Стену Черное Пламя, меч королей и их наследников. Эйгон разрешил мне взять с собой в Ночной Дозор мое оружие, а я с помощью преданных мне людей подменил мечи. Темная Сестра осталась в Королевской Гавани, и как и куда она впоследствии исчезла, я не знаю. «Черное Пламя! И он дарит его мне!» От этой мысли у Джона закружилась голова. Держать в руках меч своих прославленных предков — о таком он раньше только грезил, понимая, что его мечтам не суждено сбыться. Но они сбылись — потому что этот древний старик когда-то тайком забрал фамильный меч королей Вестероса. Если бы не это… этот меч мог бы достаться его отцу. И он, возможно, смог бы победить Роберта. Охватившее Джона радостное возбуждение спало. Кроме того, вспомнил он, в эту пещеру его привело вовсе не желание получить фамильное наследство. — Этот меч, — он поднял его повыше, рассматривая клинок со всех сторон. — Им… можно убить Иного? — Мои видения говорят, что да. В Рассветной битве люди сражались мечами из драконьей стали, и Иные не смогли устоять перед ними. Но я давно уже не веду свои битвы тем оружием, которым сражаются люди, и в последний раз брал в руки меч задолго до того, как Иные двинулись на юг от Земель Вечной Зимы. Так что тебе самому предстоит испытать его. — Да, — проговорил Джон хрипло, — я испытаю его. Он вернется с чудесным мечом к своему народу и защитит их. И белый холод больше не будет собирать среди них свой урожай мертвецов, и люди не будут больше бояться, что их близкие вернутся к ним с почерневшими руками и синими глазами, горящими жаждой убийства. Джон благоговейно поцеловал рукоять с трехглавым драконом. — Спасибо, — прошептал он. — За это я отдал бы что угодно. — Поосторожней с такими словами, — прошептал лорд Бринден, — если ты не готов исполнить то, о чем говоришь. — Я готов, — твердо ответил Джон. — Если я могу чем-то отблагодарить вас… Он запнулся, сообразив, что сказал глупость. Ничего из того, что он мог бы сделать, никакая вещь, которую он мог бы достать, не нужна богу — живому трупу, вросшему в дерево и питающемуся его соками, в ожидании дня, когда и он сам окончательно одеревенеет. Поэтому Джон очень удивился, услышав ответ лорда Бриндена: — Можешь. — Чем же? — Ты уже один раз был в Винтерфелле. И еще там будешь. Приведи мне того человека, которого ты увидишь первым на стенах замка, и мы будем квиты. «В Винтерфелле?» Джон захлопал глазами. — Не думаю, что я там когда-нибудь окажусь снова… — Окажешься. Джон заколебался. В конце концов, что он теряет? Кого он может увидеть первым, приближаясь к замку, в который даже не собирался ехать? Какого-то стражника? Но тем не менее он спросил: — Зачем вам этот кто-то? — Свой меч я отдал тебе, но одним клинком Иных не победить. Мне нужен ученик, которому я мог бы передать свои знания. Я нашел его и выбрал среди всех людей, но не могу позвать его, как тебя, просто послав сон. Он слишком опутан традициями и условностями общества, в котором живет, ему не дадут откликнуться на мой зов. Я, конечно, могу воздействовать на него и другим способом, но это будет весьма болезненным. Так ты выполнишь мою просьбу? — шепот лорда Бриндена был тише вздоха, но так настойчив, что Джону казалось, что он звучит прямо у него в голове. И Джон решил отбросить сомнения. Ведь его нежданно обретенный родич не сделал ему ничего, кроме добра. — Выполню. Даю слово. Обязательство было произнесено и принято. Джон приладил ножны с мечом на спину — клинок оказался слишком длинным, чтобы он мог носить его на поясе, — и наклонил голову, прощаясь со стариком в черных одеждах, восседавшем на белом троне. — Будь осторожен, — загадочно произнес напоследок лорд Бринден. — Чем большего ты стремишься достичь, тем выше может быть цена. Один из Детей Леса проводил Джона обратно к месту, где были разложены его спальные меха. Джон собрал вещи и разбудил Бенджена и Игритт. Вместе они вышли из пещеры и стали спускаться по склону, где к ним присоединился Призрак. Но, когда редкие низкорослые деревца уже почти скрыли за собой черное отверстие, Джон обернулся и смерил его хмурым взглядом. Из головы никак не выходил вопрос: что же он все-таки пообещал?..