Пари во время сиесты

— Гризманн! Десять кругов по стадиону! — Антуан вздрогнул и открыл глаза. Он пару раз моргнул, стараясь избавиться от рези, возникшей из-за яркого света в раздевалке. Черт бы побрал эти недавно замененные лампочки. Гризманн, сначала ничего не замечающий перед собой, завертел головой, оглядываясь. Сначала ему показалось, что он уснул прямо на стадионе, присев куда-то на скамейку запасников, и ему сейчас крепко влетит от Симеоне, но потом оказалось, что он, слава силам, каким-то волшебным образом добрался до раздевалки, а голосу тренера подражал — притом довольно умело — Хорхе. — Иди к черту, — пробормотал француз, зевая. — Я серьезно, иди. — Только не говори, что ты снова не выспался. Это скоро у тебя войдет в привычку, — рассмеялся Коке, взъерошивая другу волосы. Антуан недовольно хмыкнул и оттолкнул руку. — Да что с тобой в последнее время? Ведешь себя, как девчонка, которая на распродаже не успела урвать сумочку. — Сам ты девочка, — Антуан потянулся и огляделся, понимая, что уже почти все ушли, и в помещении остались только он, Хорхе и что-то пытающийся отыскать на дне потертой спортивной сумки Сауль. Он, явно расстроенный и озадаченный, изредка поднимал глаза и тяжело вздыхал. — Нет, я выспался. Вроде бы. — А с этого места поподробнее, — Коке тут же приземлился на скамейку рядом с другом и, притворившись, что ищет местечко поудобнее, внимательно посмотрел на Антуана, весело улыбаясь. Гризманн нахмурился, глядя на испанца исподлобья. Хорхе, тяжело вздохнув, закатил глаза. — Я не отрекусь от мысли о вашей ссоре с Эрикой. Я на тебя не давлю, и все бабы слегка... себе на уме, но ты бы не впадал в депрессию. Это может отразиться на предстоящих матчах. Если бы не я, то Диего определенно бы сказал тебе это. — Спасибо, лучший психолог Мадрида, — ухмыльнулся Антуан и скрестил руки на груди. — Нет у меня депрессии. И с Эрикой...       Вечер обещал быть вполне приятным. Теплая погода, уютное открытое кафе с прекрасным видом на вечерний Мадрид с постепенно остывающим воздухом. И встреча с Эр, которая была, пожалуй, решающим фактором. Антуан ждал встречи с девушкой. Ждал больше, чем финала Лиги Чемпионов, и это его пугало и радовало одновременно. По сути, от Эрики зависела предстоящая игра. Да все предстоящие игры, если уж быть до конца откровенным. Он это понимал и бесконечно себя осуждал, ведь, если рассуждать логически, то он предавал свои принципы и идеалы, которые строились годами им самим, родителями и тренерами. Предавал ради любви — непостоянной, хрупкой, поистине неустойчивой. Глупо с его стороны? Возможно. Разумно? Тоже может быть. Антуан не знал, но был счастлив от осознания того, что он все-таки любит Эрику. И что она любит его. Наверное.       Каким-то глупо-романтическим образом он пришел к выводу, что, если сегодня все пройдет хорошо, то они с Эрикой еще долго не будут ссориться, а значит, все проблемы можно отложить и переключиться только на футбол. Во всяком случае, это ждало Антуана при идеальном раскладе, и о худшем исходе думать совершенно не хотелось. Поэтому, увидев появляющуюся в дверях Эрику, Антуан улыбнулся и встал со своего места. Девушка кивнула ему, прикусив нижнюю губу и неловко переступила с ноги на ногу прежде, чем присесть на стул напротив Антуана. Гризманн вздернул брови, почувствовав, что молчание их слегка затянулось. — Привет, — наконец произнесла Эрика, застегивая короткий кожаный жакет. — Что случилось? — В каком смысле? — Хочу узнать, зачем ты меня позвал сюда, — поджала губы девушка, закидывая ногу на ногу и скрещивая руки на груди. Гризманн, может быть, и не был слишком силен в психологии, но невербальному общению в школе однажды был посвящен урок. И закрытую позу он уж точно мог узнать. Тяжело вздохнув, Эрика подняла на него глаза. — Антуан, мы же решили... — Эрика, это ты решила, — сделав ударение на предпоследнем слове, Антуан чуть наклонился вперед, глядя на девушку. — Я люблю тебя, понимаешь? И не хочу терять. — Кого ты обманываешь? Ты любишь футбол. Только поле, мяч и бутсы. Мне иногда кажется, что ты вообще не умеешь испытывать что-то к другому человеку. И я не говорю о любви. Ты даже ненавидеть не умеешь, — через силу выдавила Эрика, прикусывая губу и отводя взгляд.       Гризманн смотрел на возлюбленную, то и дело порываясь встать и обнять ее. Но он сразу же пресекал свое желание на корню — неуместно, неправильно ему это казалось. Ладони Эрики мелко дрожали. Она словно боялась, что вот он — конец. Наступил так неожиданно и, вместе с тем, абсолютно неизбежно. Они оба на подсознании понимали, к чему ведут постоянные ссоры и непрерывающиеся хлопки входной дверью. Как правило, ругань не способствует поддержанию теплых семейных отношений, разве нет? Антуан молчал. Ему нечего было сказать. И Эрике, наверное, тоже. Минуты растягивались, время замедлялось, и Гризманну иногда казалось, что он вовсе находился в каком-то вневременном пространстве. Пора было бы уже закончить этот спектакль заключительной репликой главного, их случае, антагониста — и кто бы мог подумать, что им окажется Антуан, — но слова разбегались, а мысли путались. В итоге лишь редкое поглядывание друг на друга исподлобья, судорожные выдохи и недосказанность в каждом неловком движении. — То есть это все? Конец? — хмыкнул Гризманн, постукивая фалангой пальца по деревянной столешнице. Эрика в ответ судорожно выдохнула и обхватила себя руками, при этом растирая ладонями плечи. На улице было не холодно, но что-то неведомое, находящееся внутри них обоих, заставляло их дрожать. Почти вместе, почти в унисон, они все еще чувствовали друг друга. Почти как раньше.       В жизни Антуана и Эрики, появилось слишком много этого злополучного «почти», которое уже, если честно, хотелось вычеркнуть. И вариант решения проблемы, увы, оставался только один, не подлежащий никаким изменениям. Гризманн провел ладонью по волосам, пригладив торчащие в разные стороны прядки. Это уже как рефлекс — тянуться к волосам каждый раз, когда нервничаешь. Он делал так постоянно, и это, в какой-то мере успокаивало нервы. Или Антуану нравилось тешить себя иллюзиями, воображая, что ему становится спокойнее от нехитрого жеста. — Наверное, — наконец смогла выдавить из себя Эрика, неловко кашлянув. — Я не... не могу так больше. Может, ты еще найдешь свое счастье, Антуан. Если не в личной жизни, то на поле — точно. Возможно, отношения тебе и ни к чему. Бутсы и мяч ведь не предадут, верно?       Девушка поднялась со стула и, бросив негромкое «прощай», медленно направилась к выходу, оставляя за собой шлейф приятного цветочного аромата. Антуан молча смотрел за удаляющейся фигурой Эрики. Возможно, она хотела, чтобы он ее остановил. Возможно, ему надо было это сделать, но он просто остался сидеть на своем месте и раздражающе громко стучать пальцами по дереву. Грубо, отрывисто. А, возможно, он был прав. Прошлое в прошлом, так всегда говорили? Все рано или поздно заканчивается, и виной тому устройство человеческой непостоянной натуры, как бы это ни было печально. В конце концов, стоило признать, что Антуан и Эрика — абсолютно разные люди.       Гризманн рывком поднялся с места, шумно втягивая носом воздух. Легкие неприятно сдавило, и он попытался избавиться от этого жутко раздражающего ощущения. Увы, ничего не вышло, и тяжесть не прошла. Но он все-таки сумел натянуто улыбнуться, кивнуть официанту, покидая зал. Он, в общем-то, ничего не заказывал за весь час, что ждал Эрику, и вдруг из-за этого Антуану стало стыдно. За это и маленькую, уже не семейную разборку. У него снова возникло желание залить горе Дэниелсом, но потом вспомнил о последствиях и решил купить где-нибудь в придорожном кафе круг пиццы.       Ресторан Антуан покинул ровно пять минут спустя. Ему нужно было уладить еще пару дел прежде, чем зайти в одно из миллиона кафе и отовариться в нем. Молодой человек мысленно сравнил себя с пятнадцатилетним подростком, который привычно заедает проблемы. Он, к слову, всегда считал это неимоверно глупым, но кто бы мог подумать, что метод и правда действенный? — ... Поверь, Хорхе, с Эр у нас все просто прекрасно. И вообще, кто еще из нас девочка? Уж не герцогиня-сплетница ли? — Куда уж мне до Ее Сиятельства, Марии Луизы Французской? — Кого? — нахмурился Антуан, сдерживая улыбку. Напускная сердитость была слишком ненатуральной, а потому приходилось сводить брови. Коке всплеснул руками. — Принцесса такая у вас там была, во Франции. Неуч, — фыркнул Хорхе, прикрывая ладонью рот. — А вообще, разберись уже со своими проблемами. Ведь то, что ты говоришь обратное, вовсе не значит, что их нет. Тебе нужно сесть, обдумать все хорошенько, выпить кофе или еще чего-то такого, покопаться в себе. Понимаешь? — Притворюсь, что да. Иди уже, — Антуан несильно толкнул кулаком друга, посмеиваясь. Хорхе, может, и был в чем-то прав, но признавать этого Гризманн не хотел. Это бы означало его поражение. — На кого же я тебя, бедолагу, оставлю, а? — утерев несуществующие слезы, Коке посмотрел на француза, почти заливающегося смехом. — Пропадешь ведь без меня. —Ты уйдешь сегодня или нет? — Хорхе как раз успел заскочить за угол, когда в него полетела скомканная фирменная толстовка глубокого бордового цвета. — И не забудь помедитировать! — предупреждающе раздалось из длинного коридора, а затем послышался легкий и энергичный свист. В раздевалке остался только Антуан. Один на один с собой.

***

      Насекомые — существа, по мнению Ханны, абсолютно ужасные. Будь то мухи, саранча или еще какая-то летуче-ползучая живность, Макклейн сразу впадала в панику, проявлявшуюся весьма своеобразно: девушка замирала на месте, кончики пальцев леденели, а легкие словно сжимались, не позволяя спокойно дышать. В общем, эта ее фобия была достаточно необоснованной, в какой-то мере даже глупой, но весьма и весьма сильной. С самого детства Ханна начала бояться насекомых, когда однажды летом ей на плечо забрался огромный жук, которого девочка тогда сравнила с громадным тараканом. Энди попытался снять несчастное насекомое с сестринского плеча, но сделал только хуже — жучок свалился за воротник футболки Ханны и быстро-быстро пополз по ее спине. Снять его потом все-таки удалось, но за всем эти последовала пятиминутная истерика шестилетней Ханны. Ужасная история навсегда отложилась в памяти. И ненависть к насекомым, особенно к большим жукам и тараканам. И, когда днем Ханна увидела сидящего на поверхности чистого обеденного стола рыжего таракана, то фобия напомнила о себе дрожью в коленях и нервным подрагиванием пальцев. — Рон. Эй, Рон, иди сюда, пожалуйста. — Чего? — юноша поднял глаза и внимательно посмотрел на побелевшую Ханну. — Жука увидела? — Д-да. Ну я прошу тебя, убери его, — взмолилась Макклейн, продолжая стоять к Рону вполоборота. — А Вэл что, не может? — усмехнулся Рональд, откладывая телефон.       Он подошел к обеденному столу и присмотрелся. На первый взгляд, таракана этого даже нельзя было и бояться — таким маленьким он был. Рыжие усы его подрагивали, иногда таракан шевелил лапками, но никуда не двигался. Он вцепился в сухую хлебную крошку и явно не собирался уходить до окончания своей маленькой трапезы. Рональд усмехнулся и при помощи салфетки взял насекомое в руку. — Эй, Вэлеско, иди сюда! — довольно громко, насколько он вообще мог, крикнул Пайнс. Светловолосый молодой человек зашел в гостиную, приподняв брови и поправив очки на переносице. — Ну, давай, что ты встал в дверях?       Мартинес, осторожно оглядевшись по сторонам, медленно подошел к другу. Рональд, придав лицу серьезный вид, осторожно держал в руках белоснежную салфетку. Он лишь изредка поглядывал на все еще перепуганную Ханну. Дрожь уже прошла, но неприятное чувство близкой опасности — хотя, казалось бы, что может ей сделать маленький тарканчик, — все еще цепко держалось где-то в районе солнечного сплетения. В конце концов, это донельзя неприятное существо по-прежнему шевелило лапками и дергалось. Ханна поразилась в тот момент безразличности Рона, как, впрочем, и всегда делала. Но, наверное, мужчинам свойственно быть серьезными, собранными, смелыми. А уж тем более, когда дело касается насекомых и, как говорила Ханна, типичных женских фобий. Девушка посмотрела на боязливо глядящего на руку Рона Вэла и хмыкнула. Или не свойственно. — Что это? — Доказательство твоей нечистоплотности, — пожал плечами Рональд, протягивая сложенную вдвое салфетку Вэлеско.       Мартинес аккуратно взял ее развернул. И, наверное, впервые при Ханне закричал, отпрыгнув шага на два назад. Бедняга-таракан, воспользовавшись ситуацией, быстро зашевелил лапками и скрылся под кухонным гарнитуром. Рональд почти беззвучно расхохотался, прикрыв лицо широкими ладонями. Он иногда всхлипывал, и Ханне даже казалось, что у бедного Пайнса началась истерика. От, конечно, смеха, а не эмоционального потрясения, как у Вэлеско. Хотя, стоило признать, что ситуация выглядела довольно комично. И Мартинеса трясло еще больше, чем Ханну минутой ранее. Макклейн, признаться честно, это ничуть не удивило. Вэлеско создавал впечатление очень эмоционального человека. И, похоже, еще и трусливого. — Ты сумасшедший? — выдохнув, наконец проговорил Вэлеско, чуть заикаясь. Рон, подавив очередной приступ смеха, рухнул на стул и глянул на Вэла. Тот прижал руку груди и часто-часто дышал. — Кто знал, что у тебя сердечный приступ случится? Вон, глянь, даже Ханна спокойнее отреагировала. — А если бы... а вдруг, — развел руками Мартинес, осторожно опускаясь на стул возле Рона, прежде боязливо оглядывая обивку, — он бы переносил какую-нибудь заразу?       Ханна, воспользовавшись ситуацией, выскользнула из гостиной и, схватив с тумбочки телефон, вышла из квартиры. Она догадывалась, что назревающий спор затянется, как минимум, на полчаса. Все начнется с причитаний Вэлеско и закончится флегматичным и протяжным «ты идиот» в исполнении Рона. Поэтому у нее в запасе было время, которое можно было бы потратить на прогулку. Или на покупку средства от тараканов.       Выскочив из дома, девушка привычно глубоко вздохнула. На удивление, в Мадриде стояли очень теплые дни, и температура их была несколько не свойственна началу мая. Иногда отметка на термометре превышала норму на пять-десять градусов. И, возможно, Ханна не была занудой, но... А может и была, решила девушка и радостно улыбнулась. Какая ей, собственно, разница до норм температуры, если солнце сейчас заставляло забавно морщиться и так счастливо щуриться? Макклейн готова была засмеяться. Что интересно, дома ей вовсе не каждый день было так легко и хорошо на душе. Виной тому были, как она полагала, вечно хмурые, беспросветно серые дни и вечный шеффилдский дождь. А в Мадриде даже ливень был другой. Радостнее, легче, веселее. Конечно, не исключено, что здесь работало самовнушение и отождествление Испании со сказкой, но факт оставался фактом, и Мадрид заставлял Ханну все чаще и чаще улыбаться.       К слову, была и еще одна причина французского происхождения с именем Люк. Девушка достала телефон и посмотрела на экран, думая, позвонить ему или нет. Не хотелось быть слишком навязчивой, и у Люка мог быть рабочий день в самом разгаре, но они не виделись уже три дня и за все это время написали в общем счете около десяти сообщений друг другу весьма банального содержания. И Ханна не могла не признать того, что скучала по нему. Сильно, до какой-то незнакомой боли в сердце, до нервных вдохов и выдохов при мысли о разговоре с Люком, и это пугало ее гораздо больше, чем перспектива спать в одной квартире с тучей тараканов.       В итоге Ханна все же решилась. Только вот звонить она собралась не Люку, а человеку, который бы смог ответить на тысячу ее вопросов, рассказать об этом странном и пугающем ощущении давящей нехватки француза в ее жизни. Девушка выдохнула и нажала кнопку вызова, собираясь с мыслями. Гудок, второй, третий... — Привет, Ханни, — бодрый голос заставил Макклейн чуть ли не подпрыгнуть от неожиданности. — Честно, не думала, что ты позвонишь. Как Испания? — Неплохо. В смысле, прекрасно. То есть... не знаю. Мне нужен совет.