Кошка, смотрящая на птиц. Книга вторая.

      Встреча с дизайнерами прошла на «ура»! На отделении дизайна учатся на год меньше, поэтому их параллель в эту весну защитилась и разъехалась по городам и весям: кто на родину вернулся, кто дальше поступил учиться. Конец сентября — хорошее время для встречи. В ВУЗах с октября приступают к занятиям: те, кто поступил, уедут. Те, кто не поступил, ищут работу — скоро будет не до гулянок, а тех, кто всё лето отдыхал, уже начала мучить ностальгия по училищу. Антон и Пашка с живописного отделения, у них впереди ещё год учёбы: напряжённый, с дипломом, с выпускными и вступительными экзаменами, решающий. Как тут не оторваться с друзьями пока ещё? Пока ещё не потрачены все до копеечки деньги, выделенные родителями «на прожитьё», пока не подгоняют преподы, торопя утвердить дипломные эскизы, пока, пока, пока… Засели в пятой аудитории с парой пластиковых трёхлитровок, чипсами и батоном варёной колбасы — красиво жить не запретишь. — А помните, как мы тут спиритический сеанс устраивали? Может повторим? — Ну тебя! Повторим, явится Петрович такой — зомби: «Здравствуйте, дети! Я снова ваш директор, все остаётесь на второй год! А-ха-ха!» — Почему зомби? Он разве умер? — Нет, потому что он всегда был зомби. Изобразили Петровича, потом ещё над чем-то ржали, а потом пришла суровая Наталья Прокофьевна и всем велела выметаться. — Ещё всего только чуть-чуть двенадцатого, — заканючил кто-то. — Так! Знаете что! — сказала Наталья Прокофьевна. — И вправду, пойдёмте гулять, — запищали девчонки. — Сегодня такая погода хорошая, почти что лето. И все пошли. Антону уходить почему-то не хотелось. Будто бы это он уже окончил училище и больше никогда сюда не вернется. Он потоптался на пороге аудитории. Выпав из ворота рубашки качнулось на цепочке серебряное крылышко. Антон зажал его в кулак — так и не рискнул подарить Ане. Думал, пробовал всякие кунштюки с медальоном, убедился, что он не прост, и испугался. Хотел было даже совсем выкинуть, но такое чудо выкидывать жалко. Сейчас Антон чувствовал, как крылышко шебуршит под одеждой. — Э, милое, да это будто бы ты не хочешь отсюда уходить, а вовсе не я, — студент глумливо хмыкнул. — Тогда точно пойдём! — и он вприпрыжку, как буйный детсадовец, ринулся догонять остальных. За его спиной лязгнул засов, и облегчённо вздохнула уставшая вахтёрша.       Прошвырнулись по ларькам на Чёрном пруду. Девчонки захотели вина — ишь какие! Ну, пусть будет вино. Не всё ли равно, лишь бы весело было и душевно. Очень душевно сидеть на газоне у фонтана и пить из горлышка по очереди, потому что тратиться на одноразовые стаканчики никому не хотелось. В голове шумело. Антон смеялся со всеми, не понимая, над чем смеётся, а внутри у него разрасталось что-то мрачное и тоскливое, как жирное пятно от котлеты на рубашке. Под рубашкой возмущалось серебряное крылышко. Мимо их компании прошагала девица вида совершенно гренадёрского, зато натуральная блондинка. Антон проводил её взглядом: «Русская Венера. Вот ведь чешет ночью одна и ничего не боится. А я веселюсь с друзьями, только что-то как-то не весело. Что за ерунда такая? Это никуда не годится». Фонтан по осени уже не работал, но воду из бассейна ещё не спускали. Антон, получив бутылку для очередного глотка, встал: — Ребята! Я должен перед вами извиниться! Вы все такие замечательные, весёлые, я вас всех люблю, но мне в голову почему-то лезут какие-то мрачные мысли. Собственно за это я и каюсь. И чтобы изгнать непотребное, я пью этот бокал до дна! — он залпом допил вино, снял очки и, перегнувшись через парапет, сунул голову в фонтан. Девчонки заверещали, лучший друг Пашка, испугавшись, что Антон совсем нырнёт в воду, принялся его оттаскивать — промокли оба. — Как же мы теперь домой поедем, нас в метро не пустят. — А мы, друг Паша, и не поедем! Будем гулять до утра! Будем бегать и пить вино, чтобы не замёрзнуть, и веселиться, и всех любить! И мокрый Антон принялся обнимать девчонок, а они, конечно же, стали от него бегать. В общем всем и вправду было весело.

***

      Женщина вальяжно лежала на широкой кровати, стройная ножка чуть свесилась, соскользнув вместе с шёлковым покрывалом. На полу у кровати сидел черноволосый красавчик с несчастным видом и пытался благоговейно поцеловать розовую плоскую пяточку. Женщина дёрнула ногой: — Фу, Эрдиас, мне щекотно. Не надо так делать. — Ну, Лизонька… — И не называй меня Лизонькой, сколько можно повторять?! — Хорошо, только не сердись. Хочешь, буду называть тебя просто кошкой? Поразмыслив, Лизонька согласилась: — Пожалуй. Эрдиас всё-таки ещё немножко помусолил её ногу. — Ну, скажи же мне, я не понимаю, зачем ты загрызла того несчастного? — Тебя интересует, почему именно загрызла, а не зарезала или застрелила? Я тебе сказала уже раз сто: не люблю я пьяных. И не чувствовала я в тот момент ничего такого, от чего могла бы теперь покаянно умереть или, на крайний случай, сделаться седою от скорби. Я знала, что поступаю правильно. Вот ты что чувствуешь, когда эти заблудшие души сюда стаскиваешь? Тебе их разве жалко? — Конечно, жалко, иначе я бы их не «стаскивал», как Вы изволили выразиться. Но не я же их убиваю, — Эрдиас театрально прикрыл глаза рукой. — Моя душа при этом плачет! Жизнь так хороша, зачем они расстаются с нею? — Так не забирай! — Как не забирать? — смазливое лицо Эрдиаса скривилось от недоумения. — А так! — Кошка развернулась на постели оказавшись нос к носу с физиономией нытика. — Ты хоть раз пробовал их не забирать? — Но им больше некуда деваться. От них все отказались. — А тебе не приходило в голову, может, если ты их не заберёшь, они останутся жить? Эрдиас надулся и молчал так долго, что Кошке надоело разглядывать его ухо, красавчик отвернулся, не желая соперничать взглядами с провокаторшей. Она снова улеглась на подушках вольготно заняв всю двухспальную кровать. — Вот в следующий раз сама поедешь забирать нового жильца, — пробубнил Эрдиас обиженно. — Ну и поеду, — фыркнула Кошка и, повернувшись на другой бок, уснула.

***

      Облокотившись о перила высокого крыльца Михей попыхивал сигареткой и задумчиво разглядывал не то небо, не то окна на третьем этаже училища. Женька присел рядом на ступеньки. В его пальцах - длинных и тонких, как у музыканта, - порхал белый листок, из которого молодой человек машинально сворачивал кокетливую кошачью головку. Женя не любил сигаретного дыма, у них в группе никто из парней не курил, хоть это и странно по нынешним временам. Но михеевские сигареты пахли чем-то сладковатым и навевали мысли скорее о домашних пирогах, чем о курении. — Слышь, Михей, я давно спросить у тебя хотел, только ты не обижайся, пожалуйста: почему ты их делаешь такими страшненькими? — Да пожалуйста, не обижусь. Всё равно же никто не видит, так какая разница? — Ну, я же вижу. Женя припомнил деревянную походку, угловатое, словно необтёсанное, лицо, клочки волос, больше походящие на паклю. Кроме него, да ещё Лёхи с Виком в училище этого действительно никто не заметил. Даже Ленка. Она приняла свою из ниоткуда взявшуюся сестрёнку как настоящую, они вместе хихикали на переменках и бегали в ларёк на Чёрный пруд за булочками и кофе, так что Вик мог теперь трапезничать не опасаясь, что у него урвут самый вкусный кусок. — Мих, — Женька затянул паузу настолько, что Михей даже отвлёкся от созерцания высей и постучал пальцем ему по макушке, дескать не тормози, сникерсни. — Не забирай её, а? Михей выпустил сигаретный дым через нос став похожим на засбоившего от удивления Змея Горыныча, даже ирокез его будто бы встал торчком на секунду от ошеломления. — А на кой она вам? Это же всего лишь кукла, времянка на тот случай, если кому-то из антуановых гостей удастся вернуться. Сам говоришь, и ты абсолютно прав, она страшненькая и в общем-то бестолковая. К тому же равновесие… — Но ты же не сделал её Ленкой? — возразил студент. — Не сделал, — сморщив нос прогундосил Михей. — Промахнулся я, понимаешь, промахнулся. Голова другим была занята, — и он снова возвёл очи небесам о чём-то счастливо ухмыляясь. — А может это судьба! — не сдавался Женя. — Неужели тебе не жалко их потом, — он запнулся подбирая нужное слово, — разбирать? — Ещё как жалко! — вскинулся Михей. — Тебе вот разве не жалко свои старые работы на мусорку выносить? — Ну, какие-то не жалко, — признался Женька и скуксился. — Вот! — Михей уставил перст в небеса. — Вот! А ты ещё спрашиваешь, почему они у меня такие страшненькие. Они замолчали. Михей раскурил ещё одну сигарету. Пошарив во внутреннем кармане, извлёк оттуда плюшку и протянул Жене. Плюшка была свежайшая: мягенькая, тёпленькая и вкусно пахла корицей. Будто выпеклась прямо в кармане у загадочного кукольных дел мастера. — Если честно, то почему бы мне в такой замечательный день не исполнить просьбу друга. Но с одним условием! — Я слушаю, — с готовностью откликнулся Женя. — Ох ты, у тебя даже глаз заблестел, можно подумать, ты влюбился, — панк засмеялся так задорно и искренне, что у Жени не хватило сил обидеться. — Да не тушуйся ты, — Михей похлопал парня по плечу, — в куклу невозможно влюбиться, у неё душа-то не настоящая. Но тебе придётся пока побыть тут за главного, присмотреть за коридорчиком, за гостями, оградить от туристов по возможности. Ну, ты меня понял. А у меня дела! Такой довольной физиономии у чёрного панка Женя ещё ни разу не видал. — Ты прям счастливый, — подивился студент. Михей подмигнул ему: — Счастливый! Я опять свою Рыжую нашёл, лисоньку мою ненаглядную.