Сепсис

Ваня с Мироном стоят возле бара и курят. Две сбежавшие Золушки не берут трубку. И проебались, кажется, с концами. На улице поддувает ветерок, наклоняя вышки деревьев. Переулку тоже достается, но не так сильно. – И че делать? – Ваня как-то спокойно поднимает голову и смотрит в ночное небо. Звезд почти не видно из-за облаков и, естественно, сияния самого Питера. Звонки упорно сбрасываются. Дани уже давно отключила телефон, Диана – просто периодически отбивается от назойливых поползновений на свой. А Ване стыдно. И как-то даже горестно. Вроде игрок он ничего, но проебался с фанфарами и конфетти. Привести Матильду, чтобы представить, как свою девушку, а в итоге зажиматься с Шальной. Они бы еще потрахались у всех на глазах, чтобы еще сильнее унизить Диану. Стыд и горечь – два брата-акробата в его голове, отделывающих кульбиты на его и так скверном настроении. Мирон недолго подумал, странно покачал головой и сделал последнюю затяжку. Потушил сигарету об стену и выкинул в урну. -– Звони Рестору, пусть достает свою бывшую. Может, ему она ответит. Ваня аж опешил, высоко подняв брови. Федоров выглядит так, будто понимает весь этот фарс. Так, будто просек, почему Матильда бросила его, не моргнув и глазом, и укатила в закат. Он, конечно, не знает наверняка, но догадывается или около того. И это возмутило Ваню прямо до кончиков уложенных волос. Просить бывшего своей девушки, чтобы он ей позвонил – гляди, его она ненавидит не так сильно? Пристрелите его, но такой хуйни он чудить не станет. Поэтому собрав все недовольство в кулак и глотку Евстигнеев выдает на повышенных тонах: – Ты ебнулся что ли? Она, вообще-то, моя девушка, и я не собираюсь просить Санька впрягаться в эту ситуацию. Мирон моментально сжал челюсть, что аж заходили желваки. А то не видно, что Ваня хочет похвастать перед рогатой "серьезной" пассией. А то не понятно, что если Катя позовет, то он все равно побежит. И вот сейчас устраивать этот детский сад, когда речь идет о Дани... Мирона это жутко раздражает. В голове роилось много мыслей: от «оставить это к херам» до «въебать Евстигнееву». Ваня почувствовал на себе полный ненависти взгляд и тоже разозлился, но не так правдоподобно. – Если не хочешь звонить ты, – слова выплевывались изо рта с таким трудом, что, казалось, за ними последует кусок легкого, – то позвоню я. Мирон только успел достать телефон, когда Ваня резко дернулся и выбил его из рук. Чудо техники с характерным звуком приземлилось на ребро, затем и на экран, проехав по асфальту добрых пол метра. Федоров отрывисто вздохнул и как мог спокойно посмотрел на разбитый смартфон, затем и на Евстигнеева, которого готов был придушить на месте. – Ты головой ударился?! – Угомонись, я тебе говорю! – а сам Ваня аж покраснел, как не мог угомониться. В голове сновали предательские мысли 15-тилетней девочки. «Как только она услышит голос Санька, тут же забудет про него», «Рестор не поймет или поймет, но неправильно», «Матильда может и простит, но только если не будет говорить с ним». – Ты не будешь звонить Саньку, понятно? Мирон внимательно смотрел парню в глаза, пытаясь понять, насколько тот серьезен. Хотя это, конечно, похуй. У Вани "совсем серьезно", к сожалению, не бывает никогда. Он глубоко вздохнул, нагибаясь, чтобы поднять телефон. – Тогда звони Осташкиной. Пусть усрется, но доберется до одной из этих идиоток. Лучший из вариантов пришел сам собой. Как известно всему Питеру – если кто и может раскопать могилу твоего кота, то это, конечно, Саша. Потому что Саша имеет возможности и не имеет брезгливости. Сегодня, по идее, она должна была ночевать у Рестора, а значит, двух зайцев одним выстрелом. Но Ване это знать, конечно, не обязательно. – А чего я? – запротестовал было Евстигнеев, но быстро скривился от собственного же идиотизма. Мирон молча осматривал разбитый телефон. После чего достал симку и выбросил его в урну. Саша взяла трубку с третьего гудка. Кажется, слегка навеселе. – Что за дружеские звонки в такое время? – Она смеется, отводит трубку подальше и кому-то что-то говорит. – Это, Сань, надо дозвониться Матильде или Дани, – парень неловко переступает с ноги на ногу, засовывая свободную руку поглубже в карман. Ветерок задувает под распахнутую куртку, заставляя парня даже морщиться. – А что такое? – Ее голос все такой же веселый, и это немного подбешивает, беря во внимание ситуацию. – Дамочки устроили лесбийскую оргию и не пригласили джентльменов? – Саша! – Возмущенно стонет Ваня, закатывая глаза. – Я потом объясню. Надо узнать, где они. – Я-я-ясно, – задумчиво тянет Осташкина, – сейчас перезвоню, – и сразу же бросает трубку. Ваня поднимает взгляд с асфальта на не менее жесткие глаза Федорова. Вопросительный взгляд Мирона требует хоть какой-то информации. – Сейчас перезвонит, – неловко объясняет парень, пожимая плечами. На улице постепенно становится холоднее. Какие-то малолетки вываливаются из бара, явно под градусом и, замечая их, начинают шептаться и хихикать. Мирон брезгливо отворачивается. Через пару минут перезванивает Саша. – Да-а? – Ваня машинально начинает наворачивать круги по переулку. То ли от нервов, то ли пытаясь согреться. Хотя скорее – сделать так, чтобы друг не слышал разговора. – Ну, есть две новости: плохая и хорошая. С какой начать? – Бодренький голос на том конце немного расслабляет. Если есть хорошая новость, значит, кто-то из них взял трубку. Парень искренне надеялся, что это информация не из разряда «в любом случае, скорее всего они еще живы» или какая другая гениальная шутка. – Давай сразу хорошую. – Начну с плохой, – игнорируя слова Вани, говорит девушка, – Дианка не берет трубку. Ваня сжимает челюсть. Ахуенно. Придется ждать утра, а потом еще хрен знает сколько. И хрен знает, не зря ли. Чувство безысходности капает на голову. Или это дождь моросит? – А хорошая? – Уже без интереса говорит парень. – Последний раз телефон Дани светился в доме Дианки. Ваня недоуменно посмотрел на Мирона, кажется, ища поддержки у того, кто понимает еще меньше него. Тот вопросительно кивнул, но Ваня показал указательный палец, прося еще немного подождать. – Ты что ли следишь за ней? – Что? – Саша откровенно заливается смехом. – У нас просто телефоны синхронизированы, на случай всяких там неприятностей. Евстигнеев сразу оживился. Осташкина для него теперь официально волшебница, которая заныкала под юбкой Некрономикон или какую другую спиритическую книженцию. – А квартира? – Опомнился Ваня. На том конце что-то зашуршало. Саша кому-то крикнула, что уже идет. – В душе не ебу. И вряд ли кто-то вообще ебет, – девушка на секунду задумывается, а затем заливисто смеется, – ну, из тех, кто сможет тебе сейчас ответить. Короткий гудок, возвещающий о конце диалога. Саша имела ввиду, конечно, Тимарцева. Почему-то уверенность в его осведомленности вызывало тошноту и злобу. Но раз девушка решила не тянуть информацию из этого источника, то есть надежда, что завтра весь Питер не будет знать о небольшом эксцессе. Вот кажется тебе, что ты всего лишь ерунду сделал, а завтра Шок говорит об этом в своем твиттере. Как будто кому-то не похуй. И обливает тебя дерьмом. Мирон, увидев, что Ваня положил телефон в куртку, подошел поближе. – Ну, что там? Он пытается делать максимально безразличный голос, но, hey, man, кого ты пытаешься наебать? – Она у Матильды дома. – Ваня задумался. – Скорее всего. – И ты знаешь где она живет? – Знать-то знаю... – Ваня прочистил горло. – Только номер дома. *** Итак, пентагерон начерчен, свечи зажжены, два парня стоят с задней стороны предполагаемого дома и готовятся к сеансу. Методом не сложной дедукции было выяснено, что окна Матильдиной квартиры в любом случае выходят именно на эту сторону, как и всех остальных квартир, собственно. Придумал, конечно, Мирон. Ваня собирался звонить по соседям. – И стоило вот это «ронять Запад», чтобы потом заниматься такой херней? – Федоров внимательно смотрит в небольшое количество светящихся окон многоэтажки, силясь увидеть знакомый силуэт. Выполнять задуманное ой как не хотелось. – Идея твоя. – Резюмировал Ваня и пожал плечами. – Все лучше, чем посреди ночи будить соседей, которые могут и не подозревать о существовании твоей благоверной. – Огрызнулся Мирон, продолжая высматривать горящие окна. – Короче, – Евстигнеев обреченно вздохнул, не желая распалять конфликт. В побеге как минимум одной принцессы он виноват не был, но пороху в виде непредсказуемой обиженной Матильды подкинул сам, конечно. – Кого вызываем первой? – Парень вопросительно гляну на друга, перетаптываясь с ноги на ногу. – Диану, конечно, – и предвидя недовольство, – ее имя будет звучать тут уместнее. Да и она, похоже, более снисходительна, раз телефон не отключала. Если у Дани что-то клинанет, то хоть вскрывайся под этими окнами, плакать она будет потом. Ваня подумал, покачал головой, пожал плечами и невольно согласился. Характер у Островской действительно скверный. Холодный ветер норовил потушить свечи, которые действительно были разложены под окнами в пентаграмму. Благо дело в круглосуточном магазине нашлись лампадки. Парни на секунду замерли в нерешительности. Неловко получается, но делать нечего. Первым тишину спального района нарушил Ваня, набрав в легкие побольше леденящего воздуха. – Ди, – имя он разбил на удобные для крика слоги, – А, – гласная немного сбилась, так как зуб на зуб не попадал, – На-а-а! И замолчал. Посмотрел на Мирона, который продолжал выпаливать окна тяжелым взглядом и полушепотом сказал: – Я не хочу кричать один… Когда Федоров собирался дать другу моральной зуботычины в одном из окон пятого этажа загорелся свет, оно открылось и оттуда высунулась фигура. Старая женщина лет 70-ти с естественной химией на голове несколько секунд рассматривала картину, а потом завопила: – Гребаные сатанисты! Пшли вон! Я щас полицию вызову! Потравят кошек, а они потом месяцами гниют под окнами. Ходи за вами, уродами, убирай! Парни недоуменно переглянулись, а когда вспомнили про скромный рисунок из горящих лампадок чуть не засмеялись. – Мы тут девушку зовем. Извините, пожалуйста, – максимально смиренно крикнул Мирон. Иметь дел с доблестными служителями правопорядка или агрессивной старушкой очень не хотелось. – Я сказала пошли вон! И шлюху свою прихватите! Лицо женщины исчезло, а через несколько секунд в окне потух свет. Легко отделались, можно сказать, но продолжать, похоже будет неблагоразумно. – Не понимаю, почему ты думал, что это сработает. – обреченно произнес Иван, собираясь уже тушить реквизит. – У вас пентаграмма кривая. Парни синхронно подняли голову, и в окне на 3-м этаже показалась знакомая черная карешка и недовольное лицо. – Попробуйте поправить. Может, поэтому никто не призывается, как думаете? Улыбка чеширского кота рассекла оба лица. Смешнее всего, было то, что эта идиотская схема сработала. Парни чувствовали сладкий вкус победы. – Пригласишь на чаек? – Мирон пытался быть максимально непринужденным, чтобы не спугнуть удачу. Он даже засунул руки в карманы, чтобы его волнение не было заметно. Ваня отметил это про себя и удивился тому, как важно для Федорова после каждой ссоры прийти к какому-нибудь консенсусу. Во всяком случае с тем, с кем он еще собирается общаться. – А больше ты ничего не хочешь?! – В окне показалась блондинистая голова, а парни разом вскинули брови, удивившись неожиданному перформансу. Дани крепко сжала губы и выглядела максимально недовольной. Возможно, еще не отошла от предыдущей обиды. Возможно, не догадалась, что Мирон знал, что она здесь. Ну, еще бы. Завалились два красавца в гости к одинокой девушке посреди ночи. А ее саму никто уже и не ищет, так что ли? Забавная ситуация нарисовывается. В этот момент Ваня заметил на лице Матильды мимолетное презрение, явно направленное в сторону Островской. Или ему показалось? – Тут холодно, радость моя, – Мирон продолжал методично очаровывать, – боюсь ничего, кроме тепла мне и не хочется. – Фу! – Дани психанула не в силах соперничать в этом элегантном споре, затеянным как раз с расчетом на отсутствие матов и агрессии, и спряталась в комнате. – Квартира двенадцать. – Матильда покачала головой. – И кошек дохлых уберите, а то тете Маше это не понравится. Она ухмыльнулась и вслед за новообретенной подругой скрылась в глубине комнаты. Вроде как все хорошо, но из окна пятого этажа на них смотрело ужасающее в темноте лицо тети Маши, которая, похоже, даже не моргала. *** Прием был весьма холодным. Можно сказать, показательно холодным. Нет, им обоим налили по чашке горячего напитка, вежливо швырнули в лицо по пледу, но лицо Матильды давало понять, что им тут не рады. Квартира оказалась средней паршивости. Немного советской мебели, но все чисто и пахало каким-то кремом. Ваня отметил про себя горячий домашний халат и растрепанные волосы, которые обычно бывали старательно уложены и выпрямлены. Дани же заперлась в ванной и безмолвно отказывалась выходить, цедя воду в кране каждый раз, когда кто-то пытался заговорить. В воздухе повисла тягучая тишина. Никто не знал с чего начать и чем все закончится. Евстигнеев боялся сморознуть неуместную херню, Мирон задумчиво попивал чай, пытаясь согреться, а Матильда испепеляла все вокруг себя почти физически ощутимым недовольством. Из порочного круга молчания всех вывел Федоров. – Можно мне поговорить с Дани наедине? Он невозмутимо продолжал поглощать горячий напиток, который Ваня пока даже не мог пригубить. Они с Дианой переглянулись. И та сдалась под собственным же сочувствием. Ну, или желанием отделаться побыстрее от незваных гостей. – Какая досада. Пришли гости, а мне даже нечем их угостить, – лицо девушки продолжало сохранять маску недовольства, – Ваня, не сходишь ли ты со мной в магазин? – Схожу, конечно, добросердечная хозяйка, – насмешливо подыграл парень и встал из-за стола. Мирон кивнул в знак благодарности и тоже встал, видимо, чтобы начать диалог с Рапунзель, запертой в ванной сразу после ухода посторонних. – У тебя 15 минут, – Матильда накинула пуховик, но не удосужилась его застегнуть, – и печенья не жди. *** Ветер перебирал девичьи волосы и красил ее щеки и нос в нежно розовый цвет. Ваня молча шел рядом, все еще не зная, как оправдаться. Мирон, конечно, соорудил «момент» не только для себя, но он явно готов был им воспользоваться в отличие от Рудбоя. – Оправдываться не собираешься? – Диана смотрела строго перед собой, держа руки в карманах и уже застегнув куртку, под которой был только домашний халат. – Вообще-то собираюсь. – Парень утвердительно кивнул. – Ну, начинай, чего ждешь? – Девушка остановилась и резко посмотрела Евстигнееву в глаза. Ее оголенные ноги дрожали на ветру, наверное, по этой же причине челюсть сжималась так, будто сейчас захрустит. – Я, – Ваня замолчал, подбирая слова. Каждая фраза была херовей другой. – Не хотел тебя обижать. – Послушай. – Видимо Матильда и не собиралась выслушивать его. Скорее – высказаться сама. – Я не собираюсь отбивать тебя у Кати, мне абсолютно насрать на то, что у вас там происходит и как это называется. Но мне не насрать на свою гордость, а моя гордость говорит, что ты идешь нахуй с такими замашками. Я понятно излагаю свои мысли? Ване было отчего-то очень неприятно слышать это. Нет, все заслуженно и справедливо, но живот по какой-то причине свело так, что захотелось сложиться пополам. Он понимал, что проебался и проебался так, что любые оправдания были неуместными и звучали бы как насмешка. Ему не хотелось говорить ничего. Вот только мысль о том, что сейчас они вернуться, и Матильда навсегда исчезнет из его жизни. Со своей этой недоступностью и прямолинейностью. С непредсказуемостью и горделивой осанкой. Эти мысли ковыряли какую-то рану и заставляли холодеть все сильнее. – Я не собирался делать что-то такое, – на мгновение все ерничество исчезло из него. Все мальчиковые замашки спрятались поглубже, не желая вмешиваться в разговор взрослых. – Она сказала сентиментальную хуйню и кинулась обнимать меня. Это не оправдание. Я обнял ее в ответ, но в этом не было ничего романтичного и любовного. – Ваня пиздел, глядя серьезными глазами в глаза, которые, кажется, немного начинали оттаивать. Ему почти совестно, но недостаточно, чтобы сказать правду. – А что же это было тогда? Что она сказала? – Матильда боялась услышать какой-то ответ «в стиле Евстигнеева». Боялась услышать отмазку. Боялась, не поверить. Разговор начинал подмывать стену, которая охраняла ее уверенность. Боже, да всего одна фраза! Диана же все уже решила, так какого хуя? – Это было что-то вроде жеста примирения. Я отчитал ее за, – Ваня на секунду задумался, – ты ведь понимаешь за что, да? Ей не понравилось твое поведение, а мне не понравилось ее. И она захотела помириться. – Что ж она тебя не засосала тогда? – язвительно выпалила Диана, только через секунду понимая, что выскочило из ее нетерпеливого рта. И Ваня тоже понял. Вот она, ревность Матильды на блюдечке. И сердце почему-то ебнуло в груди не по-человечески сильно, что аж перехватило дыхание. Осознание не безразличности девушки развязывало руки. Ваня сделал шаг, приблизившись к Диане вплотную. Та хотела отшатнуться, но передумала и только нахмурилась, пытаясь взять под контроль свое неистово колотящееся сердце. – Почему это ты думаешь про поцелуи? – Евстигнеев понизил голос до шепота, высматривая в упрямых глазах желание продолжения. Он видел его, узнавал, но не мог воспользоваться преимуществом. – Потому что после объятий следуют поцелуи. – Голос Дианы стал менее уверенным, но более хриплым. Холодный воздух ли этому виной? – Правда? – Ваня скептически приподнял брови, – значит, если я смогу обнять тебя, – этот голос завораживал, этот взгляд подчинял. И именно сейчас Матильда поняла, почему за ним закреплена слава плейбоя. Потому что сопротивляться этому было просто невозможно. Внезапно посреди ледяной ночи температура тела подскочила, заставляя лихорадочно дышать. Но трезвость мысли была важнее всего. Прыгнуть в омут было проще, чем из него выбраться. И девушка моргнула, отворачиваясь и толкая Евстигнеева в грудь. – Заткнись и топай. Нам пора возвращаться. Матильда развернулась и пошла обратно, не дожидаясь ответной реакции. Разговор был окончен. А Ваня еще несколько секунд не мог пошевелиться, провожая взглядом это упрямое существо. Это очень опасное упрямое существо. – Куда ты так торопишься? – Парень догнал Диану через пару метров со своей обычной чеширской улыбкой. – Там и без нас разберутся.