Pretty kitty

Сьюки

      У меня не было телефона. Я оставила его в сумочке в доме на сваях.       Эрик расхаживал между двух деревьев, прижимая к уху телефон и безуспешно пытаясь перекричать вопли Пэм. Она на редкость разошлась. Я слышала ее даже на расстоянии десяти футов.       Было холодно. Очень холодно. Я все еще была в летнем платье, подаренном Эриком полторы недели назад. Я скрестила руки на груди, потирая их с обеих сторон. Челюсть напряглась, зубы начали стучать.       Я подпрыгивала на носках, нетерпеливо ожидая, когда он закончит насиловать ухо, чтобы воспользоваться его сотовым. Нужно было позвонить Джейсону и Хедли. Должно быть, они снова решили, что я умерла. И Алсиду тоже. Боже, из-за нашего с Эриком необъяснимого отсутствия он, вероятно, намертво приклеился к Хедли и Хантеру, убежденный, что с нами случилось что-то ужасное, а они будут следующими.       Эрик наконец смог произнести целое предложение:       — Как твой создатель, я приказываю тебе закрыть свой ебаный рот!       Другой конец отозвался мертвой тишиной.       Удовлетворившись этим, он начал тихо объяснять, что произошло. Не сбавляя шага, сбросил с плеч кожаную куртку, оставшись в темной футболке, подошел ко мне и, не глядя, накинул куртку мне на плечи. Я утонула в ней. Его ладонь обхватила мою щеку, мгновенно согревая ее. Это было ужасно нечестно: он не был наощупь по-вампирски прохладным. Он был теплым, как тост, несмотря на холодный воздух. У моего глупого Пламени явно был любимчик. Оно никогда не было таким добрым ко мне, пока я таскала его безбилетную задницу в течение двадцати шести зим. Мои сиськи всегда мерзли. Но для Эрика оно внезапно превратилось в переносной костер. Маленький сферический придурок.       Я просунула руки в рукава длиной пол-акра, едва дотянувшись кончиками пальцев до манжета.       Эрик изложил сокращенную версию случившегося, а затем сказал Пэм, что мы немедленно вернемся домой. Как только он повесил трубку, я бросилась к нему и схватила телефон, набирая номер Джейсона. Развеселившись, Эрик широко раскинул руки, позволяя себя обокрасть. Я начала свое собственное шагание взад-вперед, пока в трубке звучали три невероятно медленных гудка.       — Алло?       — Джейсон!       — Сьюк! Гос-па-ди, Сьюк, скажи, что это ты! Где тебя черти носили? Я думал, ты умерла в замке с привидениями или еще где-нибудь! Люди так волновались! Ты в порядке? Где ты?!       Я глубоко вздохнула.       — Привет, да, это я. Я в порядке, клянусь. Мне так жаль, я не хотела исчезать, не позвонив. Ничего не случилось, я обещаю. Во всяком случае, ничего плохого. Я просто хотела позвонить и сказать, что я в порядке.       — Там, куда ты уходила, не было гребаных телефонов? Я слышал, что в тысяча восемьсот сорок втором очень красиво в это время года.       Я фыркнула. Хотелось спорить, но он был прав в своем раздражении. Я никогда раньше не рассказывала ему о феях. Прошло немало времени, прежде чем он понял, что со мной все в порядке, не вдаваясь в подробности того, где я была все те месяцы. А теперь я сделала это снова. Я не имела права злиться на него невежество, в котором сама же его и оставила.       — Знаю, ты прав. Я ужасная сестра, и ты имеешь право злиться на меня. Когда я вернусь в Бон-Темпс, с меня пиво и объяснения.       — Судя по тому, как ты меня разводишь, лучше бы в этом пиве было сусальное золото, а подавали его между ягодицами Дженны Джеймсон.       Эрик фыркнул.       Я закатила глаза.       — Я позвоню ее агенту. А пока постарайся вспомнить, что любишь меня.       — Черт, ты же знаешь, что люблю. Позвони мне завтра. Я серьезно, черт возьми.       — Я так и сделаю. Можешь позвонить Хедли и сказать, что я в порядке? И что я скоро с ней поговорю?       — Конечно. Увидимся.       Я повесила трубку и снова начала набирать номер.       — Кому ты звонишь? — спросил Эрик.       Я не поднимала глаз.       — Алсиду на работу. Кажется, я помню этот номер. Единственная проблема мобильных телефонов в том, что я больше не могу запомнить чей-нибудь номер наизусть. Раньше это было легко, понимаешь? Мой дом был ноль-девять-три-один. У Тары было семь-семь-пять-восемь, когда Летти Мэй вспоминала, что нужно платить по счету, а не спускать все в винном магазине. Бабушкин дом был два-шесть…       Эрик мягко протянул руку и забрал у меня телефон, останавливая мою болтовню.       — Эй! Мне нужно позвонить ему! Он должен знать, что мы в порядке…       — Обязательно, — ответил он, засовывая телефон в задний карман. Взял меня за плечи, склонив голову.       — Посмотри на меня.       — Я смотрю на тебя, — сказала я, пытаясь дотянуться до его задницы, чтобы снова достать телефон.       Он заставил меня замолчать.       — Тихо, — прохрипел он. — Посмотри на меня.       — Я смотрю на тебя! — закричала я. — Эрик, что ты собираешься делать? Нас не было девять дней! О, Боже мой, власти тебя убьют, не так ли? Мне так жаль, я не должна была просить Клодин помочь нам. Мне следовало знать, что Маб не придет сюда добровольно. Что мы можем сказать власт…       — Тихо!       Я прикусила язык и уставилась на него.       Его глаза метались по маленькой окружности моего лица, изучая черты, которые он видел тысячу раз. Наша связь была на удивление тихой. Он не позволял мне читать его мысли.       «Что?» — безмолвно спросила я.       Он обхватил ладонями мое горло. Придвинулся ближе, приблизив лицо к моему.       — Я хочу посмотреть на мать моего ребенка.       О нет.       Мне нужен был этот телефон. Я хотела срочно сделать телефонный звонок. Любой телефонный звонок. Хотела заверять людей, принимать их крики и ругань о том, каким скрытным, невнимательным другом я была. Я хотела выяснить, где мы находимся. Хотела придумать легенду для властей и всех остальных, кто не был в курсе.       Я не хотела переваривать то, что только что узнала от Маб.       Слишком много. Слишком нелепо. Днем ранее я свыклась и даже радовалась предполагаемому ребенку. Сейчас? После мрачных предсказаний Маб? Я была в ужасе. Я ждала не ребенка. У меня будет монстр.       Руки инстинктивно скользнули к животу. Как по сигналу, за то короткое время, что мы отсутствовали, появилась небольшая выпуклость. Мои глаза расширились. Я растопырила пальцы и прижала ладонь сильнее, подтверждая то, что было физически невозможно.       Беременность уже начинала проявляться.       — Боже.       Эрик не мог видеть мое тело под палаткой его большой куртки. Не отводя взгляда от его глаз, я взяла его за руку и поднесла к своему животу.       Выражение его лица стало благоговейным.       — Mirakulösa, — прошептал он и почтительно потер округлость. Я снова попыталась дотянуться до телефона. И снова он поймал меня.       Я фыркнула.       — Можно и так сказать. Но что, если Маб права? Что, если он не чудо? Что, если он проклятие?       — Я предпочитаю думать, что права Клодин. Ребенок, рожденный от любви, не может быть проклятием. Он наполовину ты. Самое чистое чудо, которое я когда-либо видел. — Он помолчал, улыбаясь «улыбкой Сьюки». — И с каких это пор ты знаешь еще одно шведское слово?       — Разве мы имеем право идти на такой риск? Это коснется всех, не только нас. Если Мо приблизит конец света, то на нас будет ответственность за гибель миллиардов! И я не узнала ничего нового. Ты сказал «чудо». Это было по-английски, профессор.       Он склонил голову набок, его улыбка померкла.       — Нет. Я говорил по-шведски.       Я отрицательно покачала головой.       — Прости, но это был английский язык.       Он помолчал.       — Я люблю тебя, мой ангел. Я ничто без тебя.       Я громко расхохоталась.       — Спасибо, и я тебя. И почему Мо вдруг так подрос? Моя беременность протекает быстрее обычной? Или пребывание в мире фей каким-то образом ускорило его рост?       При этих словах он совсем перестал улыбаться.       — Древний мандаринский — прекрасный язык, не правда ли?       Я оттолкнула его руки и немного отступила, раздраженная его неспособностью поддерживать беседу.       — Не знаю, никогда его не слышала. Сосредоточься, малыш. Ты мне нужен. Людвиг писала тебе, пока нас не было? Я хотела бы услышать, что она нашла.       Он тоже попятился, делая долгий, болезненный вдох, который казался тревожным знаком для создания, неспособного дышать.       — А сирийский арамейский? Я плохо говорю, это очень сложно. Годрик пытаться научил меня.       Я положила руки по обе стороны его головы, сжимая волосы.       — Да что с тобой такое? Почему ты говоришь о мандаринском, арамейском и шведском? При чем здесь Годрик? Малыш, я их не знаю! Можем мы теперь поговорить о маленьком Мо, пожалуйста?       Он еще раз пристально посмотрел на меня, прежде чем прошептать:       — Водные незабудки.       Я прерывисто рассмеялась, признав поражение, и села на мокрую, холодную траву, внезапно почувствовав себя очень усталой. В конце концов, я бодрствовала двести шестнадцать часов.       — Ты сказал это в волшебном мире, — пробормотала я, поправляя его куртку под попой, чтобы не дать холоду коснуться меня. — Так вот как все пахло для тебя? Я снова учуяла печенье, но сомневаюсь, что запах выпечки тебя привлекает.       Я уставилась на его длинные ноги. Он медленно опустился на колени, присоединяясь ко мне на земле. В связь вонзался тонкий ледяной клинок страха. Не моего. Я осторожно посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, почему он стал таким странным.       Его руки осторожно подбирались ко мне. Наконец, он обнял меня и привлек к себе. Он стал неподвижным и задумчивым, как и всегда, когда что-то шокировало его до чертиков и заставляло насторожиться. Он заговорил мне на ухо, и никто, кроме меня не смог бы разобрать низкий тембр его шепота.       — Земля фей пахла тобой, любовь моя. Я мог бы жить там вечно — хотя бы из-за этого. Цветок, о котором я упоминал, — это запах нашего ребенка. Он пахнет великолепно. Льдом в весеннее время. Я чувствую запах дома из твоего чрева. И слова, которые я тебе говорил, не английские. Думаю, мы можем предположить, что у тебя появился еще один дар, Сьюки. Ты понимаешь языки. Все языки.       — Ха-ха. А ты забавный.       — Я совершенно серьезно. Мо превратил тебя в универсального переводчика.       — Милый, ты не говоришь на других языках. Это все просто старый добрый американский.       — Говорю, — его голос приобрел немного другой акцент, как и три раза до этого. — Это русский язык. Это конголезский. Это ток-писин. Если ты сейчас меня понимаешь — поверь, ты можешь занять место в ООН.       Я медленно взобралась к нему на колени, подальше от ледяной травы, ближе к теплу.       — Здорово, — пробормотала я без всякого энтузиазма. — Единственным милосердием в жизни телепата было то, что люди иногда думают на иностранных языках. Все это звучало для меня по-гречески. А теперь я буду понимать всех.       — Ты была одарена способностью, освоение которой у другого заняло бы тысячу жизней. Не ной.       — Хочу и буду. Я беременна и мультиязычна. Купи мне немного молочных карамелек, я буду макать их в васаби.       Он молчал, не считая рокота в груди. Подумав минуту, он спросил:       — Ты можешь мне ответить? На этих языках?       — Сомневаюсь. — Я не вдавалась в подробности и даже не пыталась думать о языках, на которых он якобы говорил со мной. Меня слишком поглощали собственные страхи.       Эрик, должно быть, почувствовал это, потому что он не давил на меня. Он усадил меня, обернув ноги вокруг талии и прижав мой растущий живот к его животу. Как только он ощутил между нами твердый бугорок, его разум стал удивительно мягким и довольным. Я опустила голову ему на плечо, которое было прямо передо мной. Мои тревоги из-за нашего отсутствия и мыслей других людей начали медленно отступать. Эрик, казалось, был более чем счастлив просто сидеть и наслаждаться своим новообретенным родительским статусом.       Это была одна из тех вещей — одна из тысячи вещей — о которых я не успела его спросить. Они попадали в огромный список под названием «Какова была твоя жизнь /нежизнь до того, как встретил меня?». Будучи эгоцентричной сукой, я никогда не задумывалась об этом.       Я обняла его за шею, прижимаясь к его телу.       — Ты сказал Маб, что он твой первенец. Это правда?       Он зарылся лицом под куртку на моих плечах и поцеловал голую кожу.       — Ты спрашиваешь, были ли у меня дети в человеческой жизни?       — Да. — Мой ответ прозвучал тихо. Словно я могла расплакаться, если он признается, что трахал женщин, когда свечи входили в пятерку лучших человеческих изобретений. Какая же я лицемерка.       Он отреагировал. С его стороны связи донесся отголосок боли, словно он чувствовал себя виноватым за то, что трахал женщин, не пытаясь хранить себя для девушки, которая родится, когда свечи не войдут даже в пятьсот лучших. (Если только речь шла не о беспламенных свечах. Это была довольно крутая фигня.)       Он тщательно подбирал слова.       — Я… не был женат. Вокруг было много женщин, но ни одна из них не была моей. Я была молод, секс между молодыми людьми не считался неуместным, поэтому мы использовали друг друга. Ради удовольствия. Для практики. Несколько девушек, с которыми я был, забеременели, но у всех нас было несколько партнеров, а бастардов не усыновляли. Возможно, я оплодотворял женщин. Но у меня никогда не было детей.       Он подчеркнул разницу, сжав мою талию.       — Не был ли ты староват для холостяка? — спросила я.       Он усмехнулся.       — Боги, да. Я уже считался старым для одинокого мужчины, когда Рассел убил моих родителей и сестренку. До этого я был бестолочью, который вечно валялся между сиськами служанок. После этого я занял трон отца и бросился в политику. Я сражался так безрассудно, что друзья уверились в моем желании умереть. Возможно, так оно и было. И, возможно, я его получил. Если бы не Годрик, мне удалось бы покончить с собой благодаря датчанам.       Мои руки слегка напряглись.       — Каким-то образом я прожил жизнь и умер без хорошей женщины рядом со мной, — закончил он.       — Господи, как я рада, что он нашел тебя, — прошептала я ему на ухо. — Подумать только, ты мог оказаться частью какого-то археологического открытия. При постройке нового шоссе в Швеции могли найти твой обугленный скелет в куче трута с мечом в руке.       Он улыбнулся мне в ответ.       — Вместо этого теперь у меня есть ты. И Мо. И многие другие после него.       — Еще? Ты с ума сошел. — Сколько апокалипсисов он хотел начать?       — Мы будем жить вечно. В моем багаже много одиноких лет. Нужно наверстывать упущенное. Мы едва успели прийти к «соглашению», как я уже заделал тебе ребенка, так что с фертильностью явно нет проблем. Он не будет единственным, он будет просто первым.       Он снова сжал меня. Руки скользнули под пальто, ощупывая открытую спину платья.       — Возможно, нам стоит попрактиковаться.       Я фыркнула ему в ухо.       — Пуля уже в патроннике.       — Тогда давай заполним всю обойму.       — Не думаю, что сперматозоиды плавают в режиме ожидания. Каждый раз требуется новый депозит.       — Тогда мы будем трахаться без перерыва и покроем обе базы.       Я рассмеялась.       — Могу я теперь позвонить Алсиду?       Он обхватил мое лицо и поднял со своего плеча. Его глаза сверкали в темноте.       — Через минуту. Я еще не закончил удивляться своей удаче. У меня красивая жена, наполненная ребенком. В человеческие дни мое племя праздновало бы это событие несколько дней. Тебя бы завалили подарками и пожеланиями счастья. Каждый мой воин оплакивал бы то, что я доказал свою мужественность со столь желанной женщиной. Если бы я потерпел неудачу, ты была бы вправе покинуть меня. Представь себе их разочарование.       Он явно злорадствовал над своим давно умершим окружением. Я покраснела, смущенная их давно ушедшей (и несуществующей) похвалой.       Его улыбка стала шире от моего смущения.       — Ты же не откажешь мне в нескольких минутах, чтобы насладиться этим.       — Смакуй, — слегка улыбнулась я. — Могу я хотя бы воспользоваться твоим телефоном, чтобы проверить время и определить, где мы?       Он прищелкнул языком, упрекая меня за нежелание повеселиться, как это делали в девятьсот девяносто девятом году. Но отдал мне телефон, а свободной рукой схватил меня за бедро и сильнее прижал к себе. Я почти слышала, как он хвастался своим приятелям-викингам, что его девушка беременна его ребенком. И как они мечтали, чтобы их подруги были такими же горячими, как я.       Я обратила внимание на смартфон. Панель, которую он выбрал для задней части, была черной, с надписью «iPhang». Мило.       Было 2:39 утра. Приложение GPS сообщило мне, что мы находились примерно в тридцати милях от моего дома. Эрик порылся в своей записной книжке и набрал для меня номер Алсида. Я выдержала его безумные вопросы, как поступила и с Джейсоном. (Хотя, честно говоря, Алсид выказывал больше беспокойства, и от него не так легко было отделаться туманными заверениями. Мне пришлось многое пообещать ему, чтобы успокоить). Больше всего он хотел знать, в опасности ли Хедли и Хантер. Я поклялась, что они в безопасности. Он поверил не до конца, но явно почувствовал себя немного спокойнее, чем до моего звонка. Я закончила разговор, понимая, что представление не закончится, пока я не увижу его лично.       Я вздохнула, ощутив на себе весь груз произошедшего.       — Так что же нам теперь делать?       Он встал, по-прежнему не отпуская меня.       — Несмотря на дату, я рекомендую те же действия. Полетим в дом на сваях и переждем день. Твоя сумочка и телефон там. Проверим сообщения, ответим на те, которые сможем, и спланируем истории для тех, кто в них нуждается. — Он щелкнул клыками, напугав меня. — Ты покормишь меня. Я хочу найти своего ребенка в твоей крови. И ты меня трахнешь. Хочу обнимать руками твой беременный живот был в моих руках, пока ты кончаешь.       Я поцеловала его. И согласилась ему в рот.       Он взмыл в ночное небо.