Pretty kitty

Эрик

      Она вернулась несколько дней назад.       Я почувствовал ее; почувствовал, как наша кровная связь ожила в тот же момент, как она пришла из того места, где я не мог ее найти. Чистая, покалывающая вспышка солнечного света, сияющего только позади моих глаз, не могла быть ничем иным. Сьюки. Она была дома.       Из-за ее отсутствия в последние несколько месяцев мне трудно было сохранять самообладание. Мой стоицизм никоим образом не выдавал внутреннюю агонию. Я продолжал содержать бар и выполнять обязанности шерифа, но внутри росло угрожающее безумие.       Где была Сьюки? Куда, блять, она свалила?       Я уведомил свою сеть. Мои шпионы были приведены в боевую готовность. Отыскать девушку. Смотреть и тут, и там. Следить за Комптоном, сообщить, если она вернется к нему. Наблюдать за семьей и друзьями. Прослушивать их телефоны. Отслеживать счета ее слабоумного брата и перевертыша-босса. Окажись она в радиусе пятисот миль — и я бы узнал об этом.       И вдруг наша связь запылала жизнью — и я понял, прежде чем любой из моих коллег позвонил (а позвонили многие), что моя маленькая фея вернулась.       В первую ночь Пэм удержала меня от полета из «Фангтазии» через темную гладь между Шривпортом и Бон-Темпс прямо к старому дому Стакхаусов. Я так сильно нуждался в этом, что Пэм буквально ударила меня, шокируя неповиновением. Мои клыки грозно щелкнули, она ответила тем же.       — Не будь идиотом, — прошипела она. — Она с тобой ни за что не заговорит. Не так, как ты хочешь.       Я остановился на полпути к двери.       — Я должен, — прорычал я в ответ. — Мне нужно увидеть ее.       — Тогда посмотри на нее. Но не позволяй ей увидеть тебя. Она упряма, твоя маленькая одержимость. Сперва понаблюдай за ней. Определи, желает ли она тебе по-прежнему вреда. — Глаза Пэм блестели при мысли о моей слабости к кому-то вроде полуфеи. Взгляд дрогнул, когда она попыталась найти рациональный аргумент. — Я не позволю тебе броситься к ее ногам, только чтобы ощутить, как умирает связь между нами, когда она закалывает тебя. Будь благоразумен, Эрик.       Я сделал ненужный вдох, убрав клыки. Она была права. Следовало подобраться к Сьюки медленно, не столько ради себя, сколько чтобы поберечь ее нежную психику. Я понятия не имел, куда она ушла и сделала ли она это добровольно. Она могла быть напугана. Ранена. Или могла оказаться совершенно счастливой, готовой жить дальше. И не было другого способа понять, что с ней, кроме как посмотреть на нее и почувствовать ее эмоции через нашу соединенную кровь. И для этого мне не пришлось бы с ней взаимодействовать. Я мог просто наблюдать.       Я кивнул.       — Отлично. Я спрячусь.       Пэм сделала столь же бесполезный вдох и кивнула.       — Замечательно.       Я вылетел. Нахуй машину. Пределы человеческой скорости не были сегодня моим выбором.       Сперва я приземлился у Мерлотта, глубоко вдохнув, как только оказался на стоянке. Ее запах был настолько стар, что почти полностью исчез за чужими. Здесь ее не было, по крайней мере, последние два месяца. Я взлетел.       Я направился прямо к дому Стакхаусов. Не приземлился — не мог рисковать тем, что она увидит меня. Я держался линии деревьев, зависнув на двадцатифутовой высоте и медленно перемещаясь. Облетел ее дом, заметив приглушенный свет в гостиной и одинокий желтый огонек в окне верхнего этажа. Я поравнялся с этим окном, мое телескопическое зрение помогало разглядеть все до мельчайших деталей.       Я замер.       Там.       Прямо, черт возьми, там.       Моя кровная связь с ней пела во мне, растекаясь по всему телу, узнавая свою вторую половину. Там, мирно улегшаяся среди одеял, доставшихся в наследство от мертвых близких, была моя Сьюки. Она читала в постели, лампа была повернута, и свет падал на ее лицо и на страницу перед ней.       Я вдохнул, не задумываясь, нюхая в поисках крови, ища травмы; мгновенное бешенство прострелило меня при мысли о том, что ей причиняли боль, пока она была далеко. Но в воздухе не было ничего подобного. На самом деле, Сьюки пахла… как чистый ангел.       Со своего наблюдательного пункта я мог ощутить каждый аромат. Она сегодня принимала душ. Использовала что-то, пахнущее персиками и совсем чуть-чуть — химическими веществами. Расчесала волосы, и их запах легко дрейфовал вокруг меня. Ее простыни сушились на солнце. Я ощущал этот привкус задней частью горла, когда дышал. И сильнее всего пахла ее живая кровь. Гораздо слаще персиков и ценнее солнца — моя милая маленькая фея пахла чистым вампирским искушением.       Я был мертв. Не мог отравиться ни одним веществом. И у меня не имелось объяснений, почему Сьюки Стакхаус была способна проникнуть прямо ко мне в голову и вызвать лихорадку. Прежде чем она ушла, это была легкая досада. Сейчас это буквально выводило из строя. Женщина разрушила меня. Полностью. Я протянул руку, чтобы схватиться за ближайшую ветку, и попытался собраться с мыслями. Потребовались все те силы, которых у меня не было, чтобы не броситься в это окно, прокляв то, что у меня не было приглашения.       Вместо этого я наблюдал. Решительно подтянулся ближе и остался неподвижен, изучая каждую черту лица, которое слишком долго не видел.       Она не изменилась. Была по-прежнему молода. По-прежнему красива. По-прежнему загорелая, что по какой-то причине меня удивило. Я не ожидал, что она делала что-то столь легкомысленное, как принятие солнечных ванн — не тогда, когда она ушла, заставляя меня проигрывать в мыслях самые страшные сценарии. Может, все феи от природы были золотистыми. Я понятия не имел. В этом мире существовали некоторые вещи, с которыми я попросту не сталкивался.       Она читала толстую книгу о битве при Булл-Ране. Такой выбор возбуждал мое любопытство. Это была книга ее бабушки. Я ощущал запах старой, нежной души в бумаге. Дом был насыщен им, переплетавшимся с ароматом моей любимой. Ее захватило повествование, пальцы перелистывали страницы с очаровательной человеческой скоростью чтения. Я выдохнул, словно сдерживался в течение нескольких месяцев. Это было облегчением. Она была в безопасности. В нашей связи я не ощущал ни боли, ни страха. Ее кровь в моем теле шептала об усталости, о великой мудрости мира, но она по-прежнему оставалась Сьюки — маленькой официанткой, которая осмеливалась смотреть на меня и называть дрянным ублюдком, в то время как остальные пялились, будто на диковину. Ее возвращение в этот мир пробрало меня до костей.       Очарованный, я продолжал смотреть.       Она так увлеклась, что не заметила чужого присутствия в своей комнате.       Но я заметил.       Я почувствовал, как к ней крадется кот, прежде чем увидел его. Он легко запрыгнул на край кровати. Полосатому зверю с задорно стоящими ушами и бойким хвостом было около года, и он еще не дорос до ленивой апатии, свойственной взрослым кошачьим. Судя по отсутствию его запаха в доме и его молодости, она, очевидно, приобрела это животное совсем недавно. Возможно, сегодня. Сьюки перевела взгляд с книги, мягко улыбнулась и вернулась к странице.       — Привет, малыш, — тихо пробормотала она.       Он не нуждался в дополнительном приглашении и счастливо поскакал по кровати, поближе к своей хозяйке. Без предисловий взобрался к ней на живот, свернулся в плотный клубок и улегся на ее сорочке. Глубоко погруженная в чтение Сьюки не подняла глаз, но подняла руку. Когда ее пальцы почесали голову животного, в комнате взорвалось довольное мурлыканье существа, дико влюбленного в ее прикосновения.       Я не заметил, как сжалось мое сердце.       Голова полосатого откинулась назад, обнажая шею ее пальцам, которые почесывали вдоль ушей и подбородка, прежде чем скользнули ниже, повторяя контуры грудной клетки, и погладили поджатый хвост. Процедура началась заново. Легкие штрихи по его морде, по спине и заду, и, наконец, хвосту.       Я был в аду.       С воображением, которым может похвастаться только вампир, я вдруг представил себя на его месте: как прикладываю ухо к ее животу, потираю подбородок о ее рубашку и упиваюсь ароматом ее близости. Ее рука движется в моих волосах, которые я оставил без геля, чтобы пальцы могли закручивать их в маленькие смерчи, освобождать их и снова выпрямлять. Ногти скользят по коже головы, посылая по спине дрожь, и во мне лишь одна мысль. Она балует меня. Она рассеянно меня обожает. И мое значительно более громкое вампирское мурлыканье прорывается, давая ей понять, что есть еще одно существо, дико влюбленное в ее прикосновения. Может, она бы читала мне вслух. Может быть, нет. Может, она отложила бы книгу в сторону и поговорила со мной о захватывающих маленьких пустяках, что составляли ее жизнь. Может быть, нет. Может, я бы шептал ей в живот каждую чертову тайну и сон, что были заперты в моей голове многие столетия. А она бы продолжала нежно ко мне прикасаться, безмолвно поощряя меня.       Я с силой помотал головой. Это вожделение зверски раздражало. Вампиры не искали физического контакта, который не заканчивался кормлением или сексом. В этом не было необходимости. Так почему же эти видения так захватывали меня? Почему я так увлекся мыслью о том, что Сьюки гладит меня, как жалкое домашнее животное?       Я снова сосредоточился на существе, лежащем под ее грудью.       Кот все еще купался в удовольствии. Он растянулся во весь рост на спине, вниз по животу Сьюки, бедрам и ямке между ними. Бесстыдно подставил свой незащищенный живот ее ласке. Сьюки даже не удостоила его взглядом; она принимала такое поведение существа как должное. Ее рука потянулась вниз, поглаживая его от груди до паха, прочесывая мех, волнуя животное. Он выгнулся под ее рукой, отчаянно нуждаясь в большем. И она гладила снова и снова, ногти слегка дразнили шкурку.       И вдруг кот перестал сдерживаться.       Со скоростью хищника этот милый маленький полосатый зверь схватил руку своей хозяйки, обнажив клыки и когти. В мгновение ока он укусил шелковистую кожу запястья, прижав уши и плотно сжимая добычу, погружая зубы в руку моей прекрасной феи.       Ревность ревела у меня в ушах.       Сьюки подпрыгнула от неожиданного нападения, глянув на кота с мягким неодобрением.       — Ой, — сказала она, осторожно покачивая рукой взад и вперед. — Это больно.       Кот, казалось, понял и сменил тактику. Все еще держа ее, полосатый спрятал свои острые зубы и заменил их языком, облизывая след укуса с обожающим извинением. Выражение Сьюки изменилось от ощущения его шершавого языка. Она открыла рот, чтобы, наверное, похвалить его, но кот оставался котом, и он начал свою клыкастую атаку заново.       Сьюки усмехнулась, наблюдая за странным существом, не способным выбрать между укусами и лизанием. И все же она позволила ему это, слегка морщась, когда кот становился немного груб, и мягко улыбаясь, когда он нежно очищал ее ранки.       Мой разум кричал о страстном желании.       Я тоже кусал эту греховно нежную кожу. Пробовал сводящий с ума эликсир ее крови, однажды силой, однажды — добровольно. Во второй раз я держал то же самое запястье, мой язык дразнил кремовую поверхность ее кожи, пока она кормила меня. В тот момент я молился о том, чтобы другая ее рука скользнула в мои волосы, обнимая меня, гладя, принимая мою природу, как она делала с этим проклятым котом.       Я чувствовал отвращение к самому себе. За все мое долгое существование мне ни разу не требовалось одобрение добычи. Добровольно или нет, со страхом или с лестью — для меня не имело значения. Кровь, только их кровь волновала меня. А теперь ангел с жидким раем, текущим в ее жилах, сидел в двадцати футах от меня, и все, о чем я мог думать, — как она смотрела на гребаного Комптона каждый раз, как брала его за руку.       Я хотел, чтобы этот взгляд был моим. Хотел владеть этим выражением на ее прелестном лице. Хотел тот поцелуй в моем офисе; хотел ощутить, как ее теплые руки скользят по моим плечам в отчаянных попытках найти опору, пока она отвечает на поцелуй со всем своим пылом. Я желал, чтобы она подарила мне кровь, волнуя меня осознанием того, что она хочет, чтобы я ее пил. Без ее согласия, без ее любви кровь, превосходящая все остальные, превратилась бы у меня во рту в пепел.       Я хотел, чтобы она пробуждала меня на закате с поцелуем и улыбкой, потянув за руки. «Давай», — шептала бы она игриво, наклоняя голову и предлагая мне ранний ужин. Я бы кормился от нее нежно. Я бы всегда делал это нежно. Она тащила бы меня на крышу, а мои пятки инстинктивно упирались, сопротивляясь, но весь остальной я доверял бы ей безоговорочно. Мы смотрели бы на оранжево-желтый свет заходящего солнца, и ее кровь защищала бы меня на три коротких минуты, которые требовались, чтобы посмотреть, как солнце опускается ниже плоского горизонта Луизианы.       И она бы обнимала меня.       Наслаждаясь видом, которому я не был свидетелем почти полмиллиона ночей, моя фея обнимала бы меня за талию и вздыхала, желая, чтобы я был рядом. Желая, чтобы я был счастлив.       Я снова взглянул в окно. Она закрыла книгу и положила на тумбочку. В последний раз погладив, она взяла своего полосатого кота и перенесла на кровать, прежде чем сама заползла под одеяло. Лампа погасла. Я услышал в темноте ее вздох.       — Спокойной ночи, Эрик, — прошептала она.       Блять!       Она видела меня. Но как она могла меня заметить?       Я дернулся, чуть не свалившись на землю. Прищурился, сосредоточив свое ночное зрение на ней. Ее лицо было в полной темноте. Она не смотрела на меня. Казалось, она совсем меня не чувствовала. Протянула руку и подарила счастливому гребаному коту еще одно поглаживание по спине.       — Хороший мальчик, — проворковала она ему.       И я понял.       Мои клыки щелкнули в экстазе, язык заскользил по ним в чистом ожидании.       Это клыкастое, когтистое создание с равным обожанием кусало свою хозяйку и целовало ее грубым языком. Он носил мое имя. Спал на моем будущем месте в ее постели. Согревал и исцелял ее сердце, пока она не решится рискнуть с его тезкой. Она приняла животное, которое не могло не кусать, не могло не любить, и видела меня в его природе.       Мои глаза закатились от неотвратимости нашего будущего. Скоро. Скоро она будет моей.       Мой ангел. Моя фея. Моя Сьюки.