Страна чудесного безумия

      Я стоял один посреди огромной пустой комнаты, стены которой уносились все выше и выше, пока не терялись в темноте. «Пойдём, Сэм,» - вторил до боли знакомый голос, тихий, но твёрдый, эхом отражаясь от стен. Я закрыл уши руками, пытаясь заглушить его, но безуспешно: голос словно бы раздавался прямо в моей голове.       Перед зажмуренными глазами мелькали призрачные образы незнакомых людей, которые почему-то мне улыбались. «Подойди,» - шептал голос, и от этого было очень неуютно и, почему-то, даже страшно.       Девочка… Она крепко прижимала к себе мягкую игрушку, как самое большое сокровище. Я сделал было шаг ей навстречу, но она попятилась, испуганно глядя на меня большими голубыми глазами.        «Ты нестабилен, Сэм».       Всё вокруг вдруг окрасилось в красный. Я в ужасе бросился к девочке, лежащей в алой луже, с каждой секундой расплывающейся всё шире и шире.       - Нет, нет, нет, - повторял я, сжимая девочку в своих объятиях. Моя одежда насквозь пропиталась кровью, и тело забила мелкая дрожь – то ли от холода, то ли от страха.        «Посмотри, Сэм. Посмотри, что ты сделал…»       Оказалось, что я обнимаю плюшевую игрушку - но спустя мгновение она бесследно исчезла, как и девочка. Я взглянул на свою ладонь, сжимавшую рукоять кухонного ножа. Он весь был в красных пятнах, неестественно ярко светившихся.       - Нет, я не виноват, - пробормотал я. Руки вдруг ослабели, и я выронил нож. Кто-то сзади положил ладони мне на плечи и сжал их, не позволяя вырваться из хватки.        «Кто же тогда виноват? Пойдём, Сэм. Идём со мной. Я всё тебе расскажу».       Держащий меня человек нагнулся к моему уху и прошептал:        «Расскажу о том, как ты убил их всех».       Я открыл глаза, проснувшись от собственного крика.       Снова кошмары. Они снятся мне каждую ночь вот уже который год. Когда же это началось? Уже и не вспомнить. Но кажется, что это никогда не закончится.       Я сел на кровати и протёр вспотевшее лицо руками, провёл пальцами по непослушным мокрым волосам, пытаясь - впрочем, безуспешно - хоть немного расчесать их. За окном было ещё темно, до рассвета оставалось несколько часов, но я чувствовал, что больше не смогу уснуть. Я встал и открыл окно, полной грудью вдыхая холодный ночной воздух, пропахший смогом и сыростью. Призрачный свет убывающей луны вырисовывал силуэты двух- и трёхэтажных домов, как один, серых и мрачных; фонари тускло освещали запыленные улицы Лондона, и в их неясном свете едва ли можно было различить очертания вывески у входа в мой дом, гласящей: "Приют для душевно травмированных сирот". Проще говоря, убежище для психов.       Приют стал домом для меня лишь год назад, когда в психиатрической лечебнице врачи постановили, что я способен себя контролировать и не представляю опасности ни для себя, ни для окружающих, пока нахожусь под присмотром доктора Ангуса Бамби в «условиях, приближенных к домашним». На деле же здесь, в центре города, где и днём и ночью шумно ездят машины и строится подземка, где горожане недружелюбны и подозрительны, где сама атмосфера Лондона давит на психику, условия спокойными и домашними отнюдь не представлялись. Выбирать, впрочем, не приходилось. В отличие от других сирот, я не покину это место даже с наступлением совершеннолетия.       Я, Сэм Риверз, разумеется, не был единственным подопечным этого приюта. У каждого ребёнка здесь была своя история, свои воспоминания и кошмары, которыми никто друг с другом не делится. Свои секреты открывают только доктору Бамби во время сеансов психотерапии, и Ангус по крупицам выуживает воспоминания, а затем с помощью гипноза заставляет забыть их. В этом, по большей части, и состояла реабилитация. Но я не хотел забывать о том, что было, наоборот, хотел вспомнить детали произошедшего, какими бы ужасными они ни были и какую бы боль не причинили. Потому что жить в неведении, как я считаю, гораздо более мучительно. Всё, что у меня есть, - это обрывки, образы, фразы и еженощные кошмары, из которых никак не удаётся собрать целую картинку. Словно кто-то вскрыл мне мозг, отобрал и отрезал отдельные частички прошлого, оставив лишь разрозненные воспоминания.       В моих кошмарах невидимый обладатель голоса обещает открыть мне все тайны, рассказать, кого я… - при этой мысли я невольно вздрогнул, - убил. Произошло ли это на самом деле? Кто эта испуганная девочка? Знал ли я её когда-то?       Моё прошлое было скрыто туманом. Я не помнил своего детства, дома, семьи. После разговоров с доктором Бамби я узнал некоторые вещи о себе, но этого всё равно было недостаточно.       Видимо, я всё же слегка задремал, облокотившись о подоконник, и от резкого крика поварихи Эммы "Жрать подано, маленькие стервятники!" очнулся и едва не вывалился из открытого окна, но успел зацепить ногой ножку стула. Стул упал на пол, ножка отвалилась - и без того на честном слове держалась, - зато я остался в комнате, цел и невредим. Я поспешил закрыть окно от греха подальше. Грустно посмотрел на остатки стула и вздохнул: нового ждать не приходилось. Условия в приюте были отнюдь не плохие, но лишней мебели всё же не хватало.       Грозный крик поварихи снова ударил по ушам, и я поспешил вниз, в столовую, ведь кто не успел, тот опоздал, а опоздавшие остаются без завтрака. Съев свою порцию липкой каши, я собирался уже вернуться к себе в комнату, но Эмма задержала меня и дала в руки тарелку с порцией.       - Отнеси Лидделл, - повелела она. Я удивлённо посмотрел на неё, ведь никто до сих пор не был удостоен завтрака в постель, и повариха пояснила: - Эта девчонка болеет, или что-то вроде, и уже три дня как не ела. Если она помрёт от голода, меня выставят виноватой, а мне оно надо? Так что просто возьми и отнеси это ей.       Я пожал плечами и вышел из столовой с тарелкой в руках. Эмма, известная строгим нравом и нежной любовью к дисциплине, внушала страх к своей персоне, но на деле заботилась и беспокоилась о нас, как умела. Каша уже была холодной и склизкой, так что я не представлял, как Лидделл будет это есть. Но это не мои проблемы. Единственная моя проблема сейчас - это то, что я забыл поинтересоваться, в какой комнате живёт эта голодающая.       Я прошёл по узкому тёмному коридору, который, как и все комнаты в этом доме, был обклеен отваливающимися пожелтевшими от времени обоями с полустёртыми цветочками, и лично у меня уже давно чешутся руки сорвать их. Звук моих шагов гулко отражался от серого деревянного пола; с потолка за мной следили многочисленные пауки, украсившие своими тонкими сетями все углы и ниши. Рядом был выход на второй этаж, и под лестницей были свалены многочисленные сумки и сундуки с чьими-то вещами, но в них никто на моей памяти не заглядывал.       Коридор стал просторнее и светлее; все двери здесь были одинаковыми - белое потрескавшееся дерево и железная ручка, - что затрудняло поиски комнаты Лидделл, но, впрочем, долго искать не пришлось: первый же попавшийся на пути сиротка указал мне на одну из дверей. Я на всякий случай постучал и, не дождавшись ответа, вошёл.       Я ожидал увидеть девчонку в постели, накрытую почти с головой одеялом, со слезящимися глазами и красным от простуды носом, но ожидания не были оправданы. Лидделл стояла у открытого окна, глядя на снующих туда-сюда рабочих недалеко ведущейся стройки, но как только я вошёл, обернулась. Она вовсе не выглядела больной: расчёсанные волосы цвета воронова крыла спускались до плеч, аккуратное тёмное платье было подпоясано некогда белым фартуком, выразительные зелёные глаза смотрели решительно и недоверчиво, а на дне их плескалась грусть и сжимающая сердце тоска. На вид она была ненамного старше меня, на год или два, но глаза эти принадлежали не обычному подростку, а девушке, которой пришлось пережить много боли. Впрочем, как и каждому из детей приюта.       Она изогнула бровь в немом вопросе, и я решил объясниться:       - Меня послала Эмма. Вот каша. - Корявое вышло объяснение, но ей и его не было нужно.       - Я не хочу есть, отнеси это обратно.       - Как знаешь, - пожал я плечами. – Но Эмма очень настаивала. Не уверен, но, кажется, ей не понравится, если ты помрёшь с голоду.       Лидделл как-то странно и немного раздражённо посмотрела на меня.       - Какое мне дело до поварихи?.. Впрочем, ладно, оставь тарелку здесь. И проваливай, - она снова повернулась к окну.       - Эй, чего так грубо?! - возмутился я, кладя тарелку на кривой прикроватный столик. - Я, вообще-то, тебя от голодной смерти спасаю.       Не дождавшись с её стороны хоть какой-то реакции, я развернулся к двери и уже было собрался выйти, как вдруг она спросила:       - Тебя как зовут, "спаситель"? - Девушка очень выразительно выделила голосом кавычки, но я не стал обижаться и ответил:       - Сэм. Сэм Риверз.       - А, богатенький мальчик Сэмми... - насмешливо протянула она.       Я не впервые слышал эти слова, хотя и не совсем понимал, откуда растут ноги у этого странного слуха о моём безмерном богатстве. Ну, да, благодаря Ангусу Бамби моя одежда была, пожалуй, более новой, чистой, и не такой дешёвой, как тряпьё других детей, но в остальном условия нашей жизни были совершенно одинаковыми.       - Это не так! - возразил я. - Будь я "богатеньким мальчиком", торчал бы я здесь, в захудалом приюте?       - Как будто у тебя есть выбор. "Сэмми".       В комнате повисло напряжённое молчание.       - А ты не скажешь, как зовут тебя, Лидделл? - поинтересовался я.       - Нет, не скажу.       Она так и не обернулась, продолжая смотреть в окно. Я решил, что больше ничего из неё не выужу, и ушёл. В задумчивости я поднялся в свою комнату. Лидделл... Амелия? Лиззи? Я ведь где-то слышал, как её зовут, но не могу вспомнить точно. Конечно, я не первый раз вижу её, за год пересекались неоднократно, но я не обращал на неё особого внимания, а потому и именем её не интересовался. Вечно скрытная, мрачная, редко выходит из комнаты, только на завтрак, где почти ни с кем не разговаривает, а теперь даже есть перестала. Странная какая-то. Хотя это и неудивительно, учитывая то, что, по слухам, ей пришлось пережить.       Пожар, унёсший всю её семью, когда она была маленькой, потом 10 лет в психушке, где её состояние резко менялось с буйного на апатичное, а теперь вот этот приют. Говорили даже, что это она бросила спичку и именно она виновата в смерти своей семьи. Бамби проводит с ней больше времени, чем с остальными детьми, потому что её воспоминания засели глубоко и забыть прошлое ей сложно.       Иногда я слышал, что она так и не вылечилась в психушке, в периоды "буйности" там нападала на санитаров с ножом, а теперь по ночам убивает людей и прячет их тела в тёмном переулке. Я и впрямь пару раз видел, как она ночью выходила из приюта, и меня посещали разные мысли на её счёт, но я не мог себе представить, как она своими тонкими бледными руками душит свою жертву, или, словно мясник, орудует ножом, разбрызгивая в стороны кровь. Да и платье её всегда аккуратное и чистое, никаких пятен крови, что немного успокаивает доверчивых детей. Ну, и меня, если говорить откровенно. Сложно было понять, кто она на самом деле, что из слухов ложь, а что правда...       Я, как смог, примотал отломанную ножку обратно к стулу с помощью толстой верёвки, но садиться на него не рискнул. Мебели в моей комнате было немного: кровать, шкаф, да этот стул. Большего, впрочем, и не требовалось.       Я взглянул на часы, висевшие над шкафом. Вот и пришло время очередного сеанса с доктором Ангусом Бамби. Не то, чтобы мне нравилось посещать их, но этот человек был единственным, что связывало меня с моим прошлым. Судя по всему, мы с ним очень давно знакомы, хоть я и не помню этого.       - Как твоё настроение, Сэм? – спросил доктор, когда я лег на кушетку. Он сидел на кресле, стоявшем позади меня, поэтому я не мог увидеть его лица. Я уже знал, что такое расположение мебели необходимо, чтобы пациент был полностью откровенным со своим психотерапевтом и его слова не зависели от реакции врача, его мимики и жестов.       - Ничего особенного. – Я пожал плечами. – Сломал вот стул. В остальном всё хорошо.       Ангус сокрушенно вздохнул.       - Ты должен делиться со мной всем, что тебя беспокоит. Я, как-никак, твой опекун и несу за тебя ответственность, как перед законом, так и перед твоим отцом.       - Вы говорили, что он умер. Так что вы ему уже ничего не должны.       - Послушай, Сэм, - успокаивающе произнёс он. – Мы с твоим отцом были хорошими друзьями, да и тебя я знаю практически с младенчества, так что я рад быть твоим опекуном и помогать тебе. Но если ты будешь снова закрываться от меня, помочь я никак не смогу!       - Да как я могу знать наверняка?! – взорвался я, вскакивая с кушетки. Я яростно посмотрел на Бамби, как всегда холодного, словно лёд. – Я ничего не помню! Вы можете рассказать мне любую историю о моей прошлой жизни, можете сколько угодно лгать и выдумывать, и я в это поверю. Потому что мне ничего больше не остаётся! В моей голове… как будто стальная дверь, слишком тяжёлая, чтобы я мог открыть ее.       - Зачем тебе открывать эту дверь? – спокойно спросил доктор Бамби. Он всегда был уверенным и спокойным, в его бесцветных глазах невозможно было прочитать какие-либо эмоции.       - Чтобы узнать правду о прошлом!       - Прошлое мертво, Сэм.       Он не в первый раз говорил об этом. Я глубоко вздохнул, успокаиваясь, и присел на край кушетки.       - То, что случилось когда-то давно, разрушало тебя изнутри. Если ты откроешь эту дверь, ты снова станешь… нестабильным, - он постарался сказать это как можно деликатнее. Получилось не очень. - И я не знаю, смогу ли я помочь тебе ещё раз. Поэтому тебе стоит закрыть свою стальную дверь на все замки и выбросить ключи.       - Я… Я не знаю, о чём вы говорите, доктор. Время в психушке было для меня как очень долгий и странный сон. А до неё вообще… пустота.       - Ты провёл там несколько лет, Сэм, и твоё состояние было очень тяжелым. Я рад, что сейчас тебе лучше.       - Но кошмары…       - Кстати об этом. Они всё ещё снятся тебе, несмотря на сеансы гипноза?       Я печально кивнул. Доктор Бамби достал из кармана золотой ключ на цепочке и подошёл ко мне. Мягко прикоснувшись к моему плечу, он заставил меня лечь на кушетку. Её верхняя часть была приподнята, так что я оказался в полулежачем положении.       - Внимательно следи за ключом, Сэм, и слушай только мой голос.       Несколько секунд ключ, будто маятник, разрезал воздух, а затем я провалился в темноту.

***

      В итоге от нечего делать я решил немного прогуляться. Тяжёлые двери приюта днём всегда оставались открытыми, закрывались только на ночь, так что постоянный городской шум мешал мне и безмерно раздражал. Рядом с приютом уже который год велось строительство подземки, и я сомневался, что в ближайшем обозримом будущем смогу ею воспользоваться. Я прогулялся по рынку, незаметно украв небольшое яблоко, заглянул в лавку мясника, где было подозрительно много мух, побродил по переулкам.       Тоска…       Внезапно мимо меня на невероятной скорости пронеслось нечто белое, и я инстинктивно вжался в стену, прячась в тени. "Кис-кис-кис, где ты?" - позвал знакомый голос. Из-за угла выглянула девушка в тёмном платье с фартуком и побежала в сторону, куда унеслось белое пятно, так меня и не заметив.       - Лидделл? – удивленно пробормотал я и из любопытства пошёл за ней, стараясь как можно тише жевать яблоко. Откуда у неё только силы для бега появились, после трех дней голодовки-то?       Как оказалось, она бежала за белым котом, и он завёл её - а с ней и меня - на тёмную улицу, окружённую мрачными стенами серых домов с маленькими зарешетчатыми окошками. Я прислонился спиной к стене и стал наблюдать за Лидделл, ищущей исчезнувшего кота.       Внезапно девушка обернулась и посмотрела прямо на меня. Я хотел уже что-то сказать в своё оправдание, но понял, что, глядя в мою сторону, она меня не видит. Я даже обернулся, чтобы посмотреть, на что она уставилась, но за моей спиной была лишь стена дома. У Лидделл в ужасе округлились глаза, и она прикрыла рот рукой, попятилась от чего-то и споткнулась о трещину в асфальте, но смогла удержаться на ногах и не упасть. Она стала крутить головой то в одну сторону, то в другую, словно бы её окружала враждебно настроенная толпа.       Глюки у неё, что ли? Я решил вмешаться в её галлюцинации, подошёл и положил руку ей на плечо. Она вздрогнула и обернулась, посмотрела на меня своими глубокими зелёными глазами, полными ужаса и отчаяния, пробормотала что-то нечленораздельное и - упала в обморок.       Я не успел её подхватить, и она свалилась на мокрый асфальт.       - Эй? – позвал я, склонившись над девушкой, но не получил ответной реакции. С минуту я топтался на месте, не зная, что делать, но в итоге со вздохом отбросил в сторону недоеденное яблоко. Я попытался взять девушку на руки, но, к несчастью, я не был большим и сильным, так что итогом моих попыток стало наше коллективное падение на асфальт. Дубль два - и я неуклюже посадил девчонку себе на спину, кое-как зацепив её руки у себя под шеей. Так я хотя бы мог донести её до приюта, что я и сделал, коря себя по дороге за излишний альтруизм и мягкосердечность.       Едва держась на ногах, я доковылял до дверей, где мне на помощь кинулись две медсестры. Лидделл уложили на её кровать, совершили некое врачебное колдовство и оставили отдыхать. Несколько часов я слонялся по приюту, периодически проходя мимо её комнаты, а потом любопытство взяло верх и я вошёл.        В последний раз, когда я здесь был - то есть, сегодня утром, - я не успел рассмотреть комнату. Теперь она предстала предо мною во всей своей обыденности и простоте. Обычная кровать, на которой сейчас почивало бесчувственное тело, шкаф, большое окно. Обстановка точно такая же, как в моей, да и во всех остальных комнатах, за исключением отсутствия здесь стула, хотя бы и с отломанной ножкой. На стене с содранными обоями (о, как часто я боролся с желанием сделать это со своими обоями!) была фотография семьи: мать, отец и две дочери; младшая сжимает в руках игрушечного кролика. Кого-то мне эта девочка напоминала, и я, бросив взгляд на лицо Лидделл, сразу понял - это она. Над кроватью висели странные рисунки, видимо, нарисованные в разном возрасте: здесь были и каракули, намалёванные детской рукой, и точно вырисованные контуры лиц. На рисунках были изображены шахматные фигуры и игральные карты с лицами, странный длинноносый человек в огромной шляпе-цилиндре, уродливый заяц и ещё много других существ, не поддающихся описанию. "До чего больная… то есть, большая фантазия," - подумал я.       Внезапно девушка пошевелилась. Она села на кровати, встала, поправила платье и расчесала рукой волосы, после чего быстро вышла из комнаты. Всё это она проделала с закрытыми глазами, словно ещё спала. Я ещё долю секунды стоял в ступоре, а затем побежал за ней.       - Эй, Лидделл, очнись! - кричал я, но девчонка меня не слышала. Мы уже вышли на необычно пустую улицу. Я на миг затормозил, пытаясь осознать, что происходит. Странно, но это была не та улица, которую я привык видеть ежедневно из окна: здесь не было привычного шума стройки и призывных криков продавцов с рынка, дома были какими-то перекошенными, без окон, да и вокруг не было видно ни единой живой души. Слышны были только быстрые шаги Лидделл.       Махнув рукой на странности, я возобновил погоню за девушкой. В конце концов, у меня уже бывали галлюцинации, и теперешняя казалась совсем безобидной по сравнению с тем, что я уже видал прежде. И только когда мы, проходя сквозь дворы и переулки, вышли к причалу, Лидделл, наконец, остановилась. Я догнал её и встал рядом, пытаясь отдышаться после такой пробежки. Я взглянул на сосредоточенное лицо девушки: казалось, что где-то внутри она ведёт борьбу сама с собой. Вдруг она открыла глаза и посмотрела прямо на меня. Наши взгляды пересеклись, и я почувствовал, как меня затягивает в глубину её зелёных глаз.       Внезапно булыжники подо мной потрескались, и из трещин стал выбиваться яркий свет. И тут земля под моими ногами разверзлась, и я полетел в бездну.       Голубую...