Ходячая машина времени

-Есенина, можешь быть свободна, - глухой монотонный голос начальника-Бальзака прозвучал для Еси как музыка. Очередной дурацкий рабочий день отмотан, можно снять с себя белый надоевший халат и покинуть ординаторскую. Нет, Лирик любила медицину и всё, что с ней связано – но целый день на ногах, эта интернатура, привередливые пациенты, Критик в качестве шефа, всё это под вечер вызывало у неё лишь одну мысль: «Брррр, заберите меня кто-нибудь отсюда и не заставляйте приходить никогда!». За прошедшие пять лет в её жизни не осталось, наверное, ничего прежнего. Завершив образование, она заступила на новую должность в клинике, где раньше трудилась медсестрой – но реальность оказалась жёстче, чем юношеские мечты о благородной роли спасительницы жизней в белом халате. Да и вообще жизнь не так безмятежна и полна чудес, как наивные идеалисты в розовых очках привыкли думать. Впрочем, не сносить превратности судьбы безропотно и давать им отпор Есенина в свои двадцать семь всё же научилась. Благо, «обучение» оказалось действительно эффективным, хоть и горьким. Будучи воспитанной в семье с традиционными порядками, она до сих пор верила страшилкам родственников о старых девах и кошках. И, разумеется, о королевах красоты, которые в юности воротят ото всех носы, а к тридцати годам кусают локти, страдая в одиночестве. Никакой королевой Лирик себя не считала (хотя, объективно говоря, имела для этого основания), но и сходиться абы с кем, лишь бы мама не пила по ночам валерьянку и не причитала «ну когда внуки-то, что ж я не так сделала?», тоже было не в её правилах. Но ломаются все и всегда, даже самые железные и несгибаемые, а уж ранимая и склонная к состраданию Еся – тем более. Тогда всё так неудачно совпало, что она по сей день вспоминает начало всей этой истории со смехом и слезами одновременно. Очередная квартирная хозяйка подняла плату за проживание, на работе всё шло ни шатко ни валко, Донна уехала работать в другой город, потерпев неудачу в попытках закрепиться в своей родной аспирантуре (как тогда ревела навзрыд Ламанчская, совсем на саму себя не похожая, Есенина не забудет никогда – разумеется, ей же пришлось неделю выводить страдалицу из депрессии и отпаивать успокоительным, таких срывов у подруги она не помнила с тех пор, как Достоевский и Гамлет отчалили от родной пристани в поисках счастья)… И вот именно тогда, когда ей больше всего хотелось опустить руки и плыть по течению – в её жизни снова появился Дюма. Узнал он её сразу, слово за слово, «ты всё такая же красивая» и далее по списку, как в мыльных заезженных операх. Сегодняшняя Еся, погружаясь в воспоминания, диву давалась – как она могла снова повестись на ту же приманку и оказаться второй раз всё в том же капкане – а ведь ей на тот момент было двадцать четыре. То же самое ей говорила и Искательница, вышедшая вконец из терпения и, позвонив по скайпу в последний раз заявила «ты меня, Есенька, извини – но я больше не хочу быть жилеткой только потому, что ты опять повела себя как дура». После этого звонка Ламанчская исчезла со связи навсегда, а Лирик, сочтя подругу завистливой сплетницей без личной жизни (теория всё того же Посредника), тоже не горела желанием возобновлять общение, хотя нет-нет да забеспокоится, услышав в новостях о каком-либо происшествии в том самом городе, где живёт «эта непутёвая». Дюма был крайне рад, что досадная помеха в лице надоедливой дуалки исчезла сама, а через полгода сделал Есе предложение и поселил на своей территории. Впрочем, до главного события дело не дошло – теперь девушка не уставала благодарить за это судьбу. Однажды, делая генеральную уборку, она обнаружила в их спальне чужие женские украшения. Не имея привычки устраивать скандалы попусту, решила разобраться с женихом путём спокойного разговора, но не ошиблась: Дюма даже и не думал ничего отрицать. Поняв, что этот мужчина в принципе не может быть верным, Лирик собрала вещи и вернулась на старое съёмное жильё, мрачно думая, что, знай Донна о последних событиях, она бы, наверное, ликовала и напилась на радостях. С тех пор прошло месяцев семь или восемь – и Есенина, наступая себе на горло, отдавалась работе, изредка выбиралась куда-нибудь с коллегами, выслушивала их жалобы на друзей и семейную жизнь, давая действенные советы. Периодически приходилось неохотно отвечать на мамины звонки, после которых не хотелось ни с кем разговаривать вообще. Мыслей помириться с Донной больше не возникало – да и забыла её уже, наверное, эта вездесущая и всезнающая Искательница, вокруг неё, поди, новых людей как кильки в бочке (эх, знать бы Лирику тогда, как всё на самом деле…). Да и вообще ни с кем из прошлого она больше не сталкивалась, за что тоже была благодарна судьбе. Периодически списывалась с кем-нибудь по сети, поздравляя с Рождеством и днями рождений, знала, что Штирлиц превратился из сухого завлаба в заботливого мужа и будущего отца («Бедный, терпеть беременную Датскую – двойное испытание для нервов»), Драйзер и Жукова несколько раз сходились и расходились, но всё же помирились окончательно и уехали в чужую страну… Гексли ушла от Гюго, заявив, что она ему не мамочка, и тоже уехала – в северную столицу к тождику, у которого пошла в гору актёрская карьера. Гюго менял женщин, как перчатки, но свою единственную пока не нашёл («Лет семь назад я бы из кожи вон лезла, чтобы ею стать,» - с усмешкой и вроде как отстранённо вспоминает Лирик, но всё равно почему-то грустно вздыхает). Только о двух людях она ничего не знала – ну если не считать Ламанчскую. Достоевский и Гамлет не спешили радовать старых знакомых ни сообщениями в сети, ни появлениями на встречах выпускников, пропадая не пойми где. Иногда Еся всерьёз о них беспокоилась, но, одёргивая себя, говорила, что они все давно уже не студенты, а рядом нет истеричной сумасбродной дурынды, которую выводило из состояния равновесия любое упоминание об этих двоих и которая по этой причине нуждалась в постоянном успокоении. Иными словами, прошлое оставалось там, где ему и положено – на задворках памяти, что вполне её устраивало. Сегодняшний же день складывался для Лирика как нельзя более удачно. Несмотря на то, что валилась с ног от усталости, она была просто счастлива закончить рабочую неделю, не оставшись на дежурстве и не заработав выговора. Добравшись кое-как до дома на метро, уже на подходе к подъезду она вдруг увидела такси, из багажника которого невысокий худой молодой мужчина вытаскивал огромный чемодан. Выгрузив багаж, незнакомец постучал в стекло у переднего пассажирского сидения: -Всё, приехали, выходи, непутёвая сестрица. Голос показался Есениной смутно знакомым, но она пока ничего не понимала. Однако, как только из такси вышла та, кого странный пассажир назвал сестрицей – поняла всё сразу. Над некоторыми людьми время не властно. Такой была и эта «знакомая незнакомка» - разве что не одевалась больше как ходячая абстракция, перейдя с широченных туник и футболок с принтами на простые удобные платья сдержанных цветов. Но вот укоризненно-ворчливое выражение лица при взгляде на спутника и столь же материнский тон в его адрес точно не заставили Есю долго гадать: -Сама знаю. Ну что, потопали, тоже мне, братец нашёлся. -Гексли! – наконец, не выдержав, Еся бросается навстречу своим, судя по всему, новым неожиданным соседям. -Еська? – Советчица не верит своим ушам и, таща за собой лучшего друга, подбегает к вновь встреченной старой знакомой, - Вот так… Это что, мы с этим тождественным балбесом сюда на такси приехали или на машине времени?