Уроки музыки

Ни свет ни заря взлохмаченный, напружиненный, весь какой-то взбалмошный Уоррен бесцеремонно влетел в комнату к безмятежно дрыхнувшей Псайлок, хамовато растолкал, не слушая полусонных отнекиваний и буквально под угрозой вытащить её немедля из кровати и выкинуть с балкона вниз, заставил одеться. Он нервически щёлкал суставами, вышагивал взад-вперёд по помещению, лязгал крыльями и производил так много шума, что Брэддок надолго залипла в левый сапог, искренне недоумевая, отчего же это он никак не желает налезать на правую ногу. Ангёл дёргал её, тормошил и торопил. - Лиззи! – Азартно восклицал он. – Лиззи! Хорош спать, на том свете отоспимся. Что? Причёска? Ты ещё скажи, ванну принять. Давай, шевели булками! Го, го, го! - Какая я тебе Лиззи? Не смей называть меня так! Я Бетси. – Вяло отбивалась не пробудившаяся толком Псайлок. – Куда ты меня тащишь? Что ты опять выдумал? Отстань… Но Ангел был неумолим. Он почти силком выволок девушку из уютной спальни, из тёплой пирамиды, из яркого интересного сна, который та не досмотрела, и, ловко подхватив на руки, резко набрал высоту. Псайлок ошалело мотала головой и жмурилась от встречного потока воздуха. Да, патрулирование было их основной задачей, но не в такую же рань! Она пристроилась было подремать в полёте, но Ангел бдительно её встряхнул. - Не обвисай! Уронить же могу. – Предупредил он, и Бэтси почти проснулась. Тем не менее, её раздражение и досада на психованного Уоррена не делись никуда. - Мало вам с повелителем вчера показалось? Не наелся? Он, кстати, тебе патефонную трубу на голову не надел? - Ну, как видишь, не надел. - А жаль. Я бы надела. Вот куда тебя понесло? - Сейчас покажу. – Пообещал Ангел и, спикировав, приземлился. У Псайлок кружилась голова. В несвежем утреннем освещении разрушенный город у подножия пирамиды выглядел особенно уныло. - Развалины твоей антикварной лавки? – Вяло поинтересовалась она. - Нет. Моя лавка там, дальше. Это магазин музыкальных инструментов. Всё расплющило, кроме одной. Достань её! Я сам не дотянусь. Нужен твой хлыст. - Кого достать? – Не въехала сердитая Псайлок. - Да гитару же! Вон, смотри! Где полка упала, и разбитая касса рядом. Видишь, блестит? - Касса? – Тупила Бэтси. - Гитара! – Взревел Уоррен. Псайлок наконец-то собралась и активировала силу. Она заметила гитару. Действительно, это её полированный бок бликовал в обломках. Она ловко бросила хлыст в проём и ухватила инструмент за гриф. - Аккуратнее! – Волновался Уоррен. - Не учи отца детей делать. – Отрезала Псайлок и потихоньку, дюйм за дюймом, начала выуживать наружу столь вожделенный для Ангела предмет. - Тихо. Ти-и-ихо… - комментировал Ангел. - Да, вот так. Теперь тащи! Вот! Ай, молодец! Ангел с удовольствием подцепил добытую гитару, небрежно, больше для проформы, смахнул пыль и немедленно начал настраивать. У него не было при себе камертона, но он безошибочно провернул колок, выкручивая пятую в «ля», по ней подогнал остальные струны. Проверил по третьему ладу, попробовал пентатонику. И чуть ли не заурчал от удовольствия. - Дека треснула. – Показала Псайлок. - А что поделать, другой нет. – Шевельнул крыльями Ангел. – Ничего. Струны – видишь – нейлоновые? Они, вообще-то, обалденного резонанса требуют, но это не тот случай. Я про корпус. Фанера же. Джулиан Брим и Андрес Сеговия обблевались бы на такую дешёвку. Но тут нам на руку идёт. Звучит потому что хоть как-то. Китай, фиг ли. Испанская бы не звучала. - Ты это для него задумал? – Псайлок поёжилась от пронзительного рассветного порыва ветра и потосковала о пуховом одеяле. - Замёрзла? – Догадался Ангел. – Сейчас я отнесу тебя обратно. Спасибо, что помогла. - Нет, ты скажи. – Упёрлась Псайлок. – Я вчера заснула, не дождалась тебя. Он слушал твоего Грига? - Ты знаешь, да. Я, правда, не понял, понравилось ему, нет ли… но патефон сказал не уносить. - Что значит «сказал»? В смысле, «велел»? - Ну, велел, сказал… какая разница… - Он что, разговаривает с тобой? – Восхитилась Бэтси. – Словами? - А с тобой – нет? – Не понял Уоррен. - Только здесь. – Псайлок постучала пальцем по виску. - Так у меня черепушка на ринге отшибленная. – Хихикнул Ангел, вставая и беря в одну руку гитару, а другой обхватывая упругую фигуру напарницы. – Полетели? - Погоди, ухвачусь. И они взмыли в небо. Позже, в пирамиде, Уоррен горячо говорил Бетси: - Ты себе только представь – древний Египет, тоталитарный режим, рабовладельческий строй, всё такое. И вдруг – бац! – МакДональдс, кока-кола, звёздно-полосатый флаг и идеалы, мать их, гуманизма. Неожиданное меню, правда? А теперь прикинь сама. С одной стороны всё вроде как круто и зашибись. Земля отдана сильным, мутанты на вершине пищевой цепи, Элохим вернулся и пришёл к власти, а с другой стороны – разлад в свите, упаднические настроения и назревающий дворцовый переворот. Он органически не понимает, почему так происходит. Что он делает не так. И поэтому растерян. - Он. – Хмыкнула всадница. – Эн Сабах Нур. Апокалипсис. Бог нового мира. Растерян. Ха. - А ты что себе думаешь, - с воодушевлением заспорил Ангел, – он полено деревянное бесчувственное? Он типа нам всё дал, а мы рыло воротим. Обидно же. Но это не его вина, и не наша. Просто слишком резкий контраст. Мы с родаками по жизни цапались, хотя, казалось бы, что там – пара десятков лет разницы, да тьфу. А тут даже не пара веков, тут – больше. Но откат невозможен. Читала постапокалиптическую фантастику? Ну, не получается у людей вернуться в первобытно-общинный строй. Первые лютые голодные годы порежут друг друга за пачку аспирина и кусок чёрствой корки, а потом по-любому начнут цивилизацию восстанавливать. - Музыкой? – Издевалась Псайлок. Но Ангел и бровью не повёл. - В Новом Завете, а конкретно, в евангелие от Иоанна, сказано «вначале было слово». Но, если уж копать честно, то любимый апостол Христа не прав. Нифига не слово было. А – звук. - Что это значит? – Заинтересовалась Псайлок. Ангел охотно пояснил: - Крик ребёнка. Рык зверя. Вой шквала. Первичные звуки. Понятные всем. Музыка возникла в мире потому, что люди… ну, или мутанты, неважно… хотели это изобразить. Вон, у Толкиена в «Сильмариллион» Эру и его Айнур целый мир создали музыкой. Это универсальный язык. Некоторые считают универсальным языком математику. Брехня. Исчисление придумали разумные, чтобы хоть как-то обозначить своё существование. Не станет математики – а жизнь-то останется. Как у Сары Тисдейл «и ни птица, ни ива слезы не пролёт, если сгинет с земли человеческий род». Проняло? Ива не перестанет шелестеть листьями, а птица – петь… Они как-то оба смутились и потупились. Уоррен оборвал пламенную речь. - Короче, я репетировать, - наконец произнёс он. И ушёл. Владение гитарой у Ангела было на уровне. По жизни упорный, идущий до конца во всём, он с детства приучил себя по многу раз повторять один и тот же скучный паттерн, оттачивая умение до совершенства. А вот с пением не задалось. Собственный голос Ангелу не нравился. Казался тому слишком немужественным. Тонким каким-то. Ладно бы высоким и переливчатым, прошивающим душу насквозь, как у Дэвида Сёркэмпа, например, а то ведь нет – просто обрывающийся хрипловатый голосок незадачливого юнца. Главное, говорил-то он нормально, а вот стоило запеть… но Ангел над этим работал. Однако работы был непочатый край, и в этот раз, тем более, в первый, Ангел решил сделать ставку на интсрументалку. Он долго, скрупулезно выбирал тему, и отметал их одну за другой. Ничего не нравилось. Нет, всё было красиво, но – не то. Недостаточно глубоко. Слишком размазано. Или, напротив, быстро и непонятно. Но тут его осенило. Недавно услышанная песня неожиданно постучалась в сердце. Будто позвала. И Ангел понял – вот оно. «Грендель» Мариллиона. Первая часть. Лирическая. Да, это в точку. Непревзойдённая мощь. Терпкая печаль ушедших во тьму, но не забытых и воистину бессмертных героев. Необязательно же петь, можно просто сыграть, она хороша и без слов… - Midnight suns bid moors farewell… - замурлыкал Ангел, сноровисто подбирая мелодию, - retreats from charging dusk… Эх. А «Сагу о Беовульфе» он и не знает. Ну, ладно, ничего, разберётся. Интересно, был ли Беовульф мутантом? Скорее всего. Mountain echo, curfews bell… так, нет, здесь надо в мажор… И Ангел полностью углубился в своё занятие. Вечером Апокалипсис как всегда собрал всадников и приближённых в тронном зале. Задания и разнарядки он раздавал мысленно, но всё равно считал, что его команда должна быть вместе хотя бы раз в сутки. Он чуял раскол в рядах, и это его беспокоило. Эрик смотрел на него с нескрываемым презрением. Мистик – с ненавистью. Джин – с ужасом и болью. Шторм – со страхом. Пьетро – с насмешкой. Псайлок была внутри ровной. Она выбрала путь и не свернёт с него. Ангел… Эн Сабах Нур в очередной раз подивился той радостно бьющейся ясной преданности в его душе. Но пора было распускать и всадников, и остальных. Нечего тянуть. «Можете идти», касанием прозвучало в головах мутантов, и те послушно и с облегчением вышли, кроме одного. Его зов неожиданно толкнулся ответом в сознании, будто птенец в ладонях. «Позволь мне остаться, повелитель…» Эн Сабах Нур нашёл взглядом Ангела и увидел, что тот стоит, опустив крылья. Смиренно. Но одновременно и с вызовом. Где-то глубоко внутри. Надо же… а он научился. «Останься», благосклонно позволил Апокалипсис, и, когда за вышедшими закрылись двери, подозвал Ангела, и обратился к нему голосом. - Объясни, почему не ушёл со всеми. - Тебе же ведомы мои мысли, повелитель. - У тебя в мыслях такой сумбур, что я боюсь не распутать этот клубок. Так что ответь мне. - Ты грустишь. Я думал, я могу помочь. Утешить… Глаза Эн Сабах Нура сверкнули чуть заметной искрой любопытства. - Ты – утешить – меня? Это интересно. Подойди ближе. Не бойся. - Да я и не боюсь. – Пожал плечами Ангел, приблизился к трону и привычно присел подле. - Ты сказал – я грущу… почему ты так решил, мой всадник? - Просто. Мне показалось. – Ангел подался вперёд и несмело коснулся холодных узорчатых поножей доспеха, в который был облачён его господин. – У тебя руки печальные. И взгляд. Знаешь, мне всё это тоже не нравится. Ну, что происходит у нас. Я имею в виду – твоё окружение. Эн Сабах Нур наклонился к Ангелу, указательным пальцем властно приподнял его подбородок, взглянул в лицо. Тот не сопротивлялся. - Они привыкнут, повелитель. – Доверительно продолжил Уоррен. – Просто нужно время… - Мудрое дитя. – Удовлетворённо кивнул Апокалипсис и откинулся на спинку трона. – А чем ты собирался утешить меня? - А можно, да? – Обрадованно вскинулся Уоррен. – Я сейчас. Повелитель, ты правда хочешь? Подожди, я сейчас! Ох, как он проклинал узкие коридоры в пирамиде! Из зала Ангел выпорхнул стремительной чайкой, а дальше пришлось бежать на своих двоих. Крылья его были хоть и металлические, но живые, и задеть перьями шершавую стену было – что локоть ободрать. Неприятно. Да и упасть можно и покалечиться, он знал об этом не понаслышке. Попробовал как-то. Хватит. Себе дороже. Но он умудрился быстро обернуться. - Вот, повелитель, я принёс. Ангел, несмотря на всю свою прирождённую ловкость, как-то совсем неграциозно плюхнулся на пятую точку, смущённо подбирая под себя ноги и особенно крылья, которые вдруг откровенно стали мешать и будто нарочно лезли отовсюду. Пристроил гитару. Но повелитель смотрел с ожиданием и одобрением. Последнее подбодрило струхнувшего было Уоррена. - Это песня такая, про Гренделя. – Заторопился он. – Грендель типа чудовище жуть просто, а Беовульф его победил. Это воитель был сказочный. Они все сказочные. Миф это. Вот. А там ещё мать Гренделя, и дракон, короче, и Грендель двенадцать лет подряд Хродгара имел во все дыры. Хродгар – конунг, замок у него Хеорот называется… а Беовульф такой раз – лапу Гренделю оторвал, тот уполз в пещеру и подох. А сам он потом тоже того… Священная корова, ужаснулся Ангел, что я несу? Но, к счастью, Эн Сабах Нур прервал поток невнятного бреда. - Как я понял, дитя моё, петь песню ты не собирался. Ты хотел сыграть. Так что тебя останавливает? - Ага, ладно… Ангел легко начал вступление. Оно исполнялось элементарно, даже по грифу двигаться было не нужно. Потом пошёл куплет, и Ангел повёл мелодию на первой струне, одновременно подыгрывая на баррэ шестой и пятой. Он старался изо всех сил. Нет, играть ему было несложно, он пытался вложить в сыгранное душу, передать всю красоту музыки, выбранной им. Но, кажется, не получилось. Последняя нота затухла в отражении дребезжащих струн. Ангел встал и спрятал гитару за спину, как нашкодившего щенка. - Это убожество, повелитель. Я думал, выйдёт лучше. Она треснула, понимаешь? Звук не тот… - он смешался. Но Эн Сабах Нур глядел по-доброму и немножко с затаённой насмешкой. - Позволь? – Он протянул ладонь. Ангел с готовностью подал гитару. Эн Сабах Нур легко коснулся грифа. Потом струн напротив розетки. Глаза его на миг блеснули белым. И он заиграл. Сперва Уоррену послышалось, повелитель повторяет «Гренделя», но уже на четвёртом такте понял, почуял нутром, что музыка – иная. Да, за основу было взято начало только что прозвучавшей песни, но быстрые, уверенные и всевидящие пальцы бога, птицей взлетая над грифом, на глазах Ангела превращали пять аккордов в нечто большее. Вот – счёт сменился с трёх четвертей на четыре, и зазубренный избитый фригийский лад внезапно стал расплёсканной стихией волн, диким ветром пустыни, потом опять поменялось ударение со второй части такта на первую, и Ангел с изумлением услышал, как в голосе маленькой, жалкой, треснутой гитары мощно прогремел бешеный шквал неукротимого шторма, а потом с неизбывной тоской завыли одинокие палимые солнцем дюны. Надломленная гитара стонала и рыдала острыми бьющими по живому вскриками, как нетронутая принцесса на первом брачном ложе с супругом. Несоизмеримо старшим. Несравнимо сильным. И невозможно любимым. Потому что она ожила. Хрустнувшая своим хрупким телом , покинутая и вновь отысканная, она звучала, как никогда прежде. Вот – три яростных аккорда, и перебор, вот – тремоло и густая басовая струна. И всё это с невероятной скоростью и, в то же время, невероятной точностью каждой прозвеневшей ноты, и мелодия дышит, течёт и меняется, будто разумный, мыслящий, пульсирующий, раскалённый и бурлящий океан. Эн Сабах Нур вернул трепещущую музыку обратно в надёжный приют трёх четвертей и синкопы, закончив единственным, зовущим, пронзительным флажолетом. Потом всё затихло. Эн Сабах Нур никогда не учился играть. Ему и не нужно было учиться. Он прислонил гитару к подлокотнику – та отозвалась лёгким звоном - и поднялся с трона. Ангел, напротив, опустился перед повелителем на колени, взял его руки в свои и поцеловал. - Благодарю, великий. Благодарю тебя. – Произнёс он с чувством. - Нет, это я благодарю тебя, всадник. Я никогда и не думал, что подобная немудрящая затея может так радовать… позволишь мне оставить эту вещь у себя? – И тот кивнул на гитару. - Конечно, ну, что ты спрашиваешь… я же тебе её принёс. - Тогда, дар – за дар, дитя моё. Отойди-ка… Ангелу нечасто приходилось видеть улыбку на лице повелителя, но тот удивительно умел улыбаться – глазами. Вот и теперь его взор засиял внутренним светом – не бледным, мёртвым и страшным, а тёмным, тёплым, ласковым. Эн Сабах Нур творил. Из чего он сделал шлем, подаренный Эрику? Из недр земли? А пирамиду? Из песка и пыли? Если так, то сейчас он сотворял – из ветра и звёзд. Первым возник – корпус. Обтекаемое серебристое стройное тело инструмента. Потом – гриф. Ангел видел, как вытягивается, отсверкивая порожками ровных ладов, прямая линия. Струны появились – последними. Гитара переливалась и призывно дрогнула, как крылья Ангела. Тот боялся даже на неё смотреть. - Неужели – мне? - Ну, а кому же ещё… Ангел с величайшей почтительностью принял гитару. Тронул струну. Гитара откликнулась нежным голосом. Что-то среднее между полуакустикой и флэнджером. И – словно эхо… Уоррен прижал подарок к груди. - Повелитель… ты даже не представляешь, какое спасибо. - А теперь иди к ней. – Велел Первый. - Ты всё знаешь, - вспыхнул Ангел. - Знаю, - кивнул Эн Сабах Нур, - иди, всадник, она ждёт. И не упусти момента. Она не станет ждать вечно. Ангел поклонился и вышел. Он зашёл к себе, оставил нерукотворную гитару, решив, что как бы ему не хотелось с ней наиграться, но гитара подождёт. А вот Псайлок –реально, нет. Он постучал в её дверь и вошёл тут же после стука. И начал говорить сразу, будто бросаясь в промёрзлую воду: - Лиззи… - Бэтси! - Оскорблённо поправила Псайлок. - Лиззи. – Твёрдо повторил Уоррен. – Для меня ты всегда будешь – Лиззи. Знаешь, мы не правы. - В чём? – Насторожилась Брэддок. - Да во всём. Ведь мы были с тобой близки. А потом я тебя оттолкнул… Псайлок отвернулась. - Тебе нравилась эта выскочка Джин. – Процедила она. - Да. – Ангел говорил ровным, спокойным, каким-то несвойственным ему прежде тоном, и это обезоруживало всадницу. – Нравилась. Это верно. Я даже думал, что люблю её. Но я ошибался. Ты… помнишь, тогда, в бою, в воздухе? У бойцов спецназа есть свои знаки, которыми они обмениваются во время операции. Ну, кому куда идти, кто прикрывает. А нам и знаков было не нужно. Мы чувствовали друг друга. Девушка закусила губу. - Лиз. Каждый имеет право на ошибку. Даже преступников прощают. Повелитель мне сказал – дурную траву рвут с корнем. Оно, конечно, так, но неужели я – дурная трава – для тебя? Прошу, давай начнём всё сначала. Подари мне шанс. Псайлок не выдержала. Она порывисто обхватила Уоррена за шею жадными руками и прильнула к его губам. Потом выдохнула и отпустила себя. Полностью. Крылатый всадник страстно целовал её запрокинутое лицо, прикрытые в томной блуждающей неге глаза, чёрные разметавшиеся волосы. Бетси опять пылко обняла его за плечи. - Осторожно. – Попросил он. – Поранишься о перья. А я больше не хочу ранить тебя. Иди ко мне. И они снова стали одним целым. Ночь шелестела лучами звёзд. Она была распахнута, как бескрайние луга высоких сочных трав и дышала ровным покоем бездонного чистого неба. Ангел лежал в постели и смотрел прямо перед собой. Уютное дыхание свернувшейся комочком уснувшей Бетси, потрескивание факела, порыв ветра за окном… Он слушал. И ты слушай, подумал Ангел. Слушай и смотри. Ты ведь ещё столь многого не знаешь, повелитель… Ангел вспомнил, как он маленький молился богу. На коленях у кровати, и старательно сложив ладони. Даже мальчонкой он не верил в невнятного дедушку на облаке, но всё равно молился, потому, что так надо. Принято. Положено. А теперь бог был рядом. Живой и настоящий. Бог, которого он смог полюбить. Бог, который слышит его мысли. И от осознания этого неоспоримого факта внутри уверенно пульсировала тёплая добрая сила. - Что я могу тебе дать? – Горячо и сбивчиво зашептал Ангел. – Ты одним жестом разрушаешь и воздвигаешь города… «Но я бедняк, и у меня лишь грёзы, я простираю грёзы под ноги тебе»… Только не отвергни, только не отвернись. Только не прячь от меня своё сердце, повелитель. Бетси невнятно промычала что-то и шевельнулась во сне. Уоррен обнял её и подышал в маленькое розовое ухо. Как ласковый пёс. - Спи, Лиз, – одними губами произнёс он. – Мы будем счастливы. Да что там «будем», мы уже счастливы. Спи. «И бережно ступай, мои ты топчешь грёзы».