Var Lath (Наша любовь)

      Лавеллан просыпается в комнате, заполненной светом.       Поначалу она не понимает, где находится. Ее разум затуманен, голова чувствуется тяжелой, а в ее правом плече пульсирует боль и мешает ей сконцентрироваться.       Но затем она замечает эльфийский дизайн стен и больших окон, старую мозаику на полу и выцветшую фреску, которую кто-то терпеливо пытается восстановить.       Она на базе Соласа.       Девушка приподнимается, игнорируя боль в плече, и оглядывается вокруг в поисках подсказок, страстно желая найти хоть какие-то малейшие детали, которые помогли бы рассказать ей больше об этом месте и том, какой жизнью здесь живет ее возлюбленный.       Она бросает взгляд на небольшой элегантный столик в центре комнаты, прямо напротив потрескивающего камина. На нем лежат пергаменты и книги – знакомая картина, не так сильно отличающаяся от той, что приветствует ее, когда она входит в ротонду.       Лавеллан также замечает сделанного ею плюшевого волчонка, который гордо восседает на вершине кипы бумаг, и ее глаза тут же наполняются слезами.       В эту же секунду она вспоминает, какие события предшествовали ее появлению здесь.       Ощущая, как ее охватывает грусть и паника, она задумывается, удалось ли ее другу спастись. И хоть в ее сердце всегда живет надежда, и она не относится к типу людей, которые предаются отчаянию, она все же понимает, что это именно тот момент, когда стоит признаться себе в том, как обстоят дела на самом деле.       Никаких шансов, что Энасалин смог разобраться со всеми теми агентами Венатори или сбежать. Не с травмированной ногой и его глубокими ранами.       Он разбил зеркало, чтобы спасти ее, и пожертвовал собой ради их цели. Ради их, ее и Соласа, любви.       Не это ли din’anshiral? Дорога смерти, о которой упоминал Солас? Был ли этот бедный агент один из многих, кто отдал свою жизнь, чтобы сделать этот мир другим - лучшим? - местом?       Она вспоминает его доброту, смелость и пылкую веру в то, за что он боролся, и начинает плакать. Резкие всхлипы сотрясают ее все еще слабое тело, а чувство вины в ее сердце смешивается с жутким страхом от невозможности почтить его жертву…       Видимо Солас принес ее сюда. Это ведь что-то значит, не так ли? Он согласился принять ее на своей базе, посмотреть на нее и даже дотронуться. Хотя…       Это он вылечил и переодел ее или позволил сделать это кому-то другому? Придет ли он навестить ее или откажется с ней видеться и отправит обратно в крепость, не сказав и слова?       Она не знает. Но ей нужно воспользоваться случаем, чтобы хотя бы просто увидеть его издалека. Она даже не хочет говорить о его планах или том, что ей и ее друзьям удалось узнать.       Она просто хочет обнять его и напомнить ему, что его любят, что он не один и ему не нужно бежать и скрываться.       Девушка продолжает рыдать; ее желание увидеть Соласа, невыносимая тоска и печаль будто впитались в ее плоть и кости. Она скрывает лицо в коленях, сжимая рукой свою белую ночную рубашку.       Вдруг дверь медленно открывается, скрипя на своих петлях, и Лавеллан резко поворачивает голову в ее сторону. С ее уст срывается отрывистый выдох, и она приподнимается на коленях, не веря своим глазам.       На пороге показывается Солас с подносом в руках, наполненным едой. Он смотрит на нее с паникой, плохо скрываемым беспокойством, а также облегчением в глазах.       – Солас…! – тихо восклицает девушка, и неосознанно хочет вскинуть ему навстречу свою левую руку, через секунду вспомнив, что ее нет, она пытается использовать вместо нее правую, но движение отдается жгучей болью, и тогда она замирает. Ее губы дрожат, а слезы затуманили взгляд.       Он молча закрывает дверь, затем подходит к столику и, оставив на нем поднос, застывает в ожидании. Она смотрит на него во все глаза: его голова и плечи опущены. Он носит ту же броню, что была на нем, когда они виделись в последний раз. Но сейчас Солас выглядит менее уверенным, менее отдаленным и закрытым в себе.       – Солас… – зовет она, и он, вздрогнув, наконец, встречается с ней взглядом. В уголках его глаз блестят слезы, и Лавеллан снова задыхается в рыдании, закрывая ладонями лицо.       – Моя любовь, – шепчет Солас, бросаясь к ней, и она отчаянно цепляется за его броню, крепко к нему прижимаясь. – Моя любовь, моя любовь.       – Скажи мне, что это не сон, – просит она, чувствуя головокружение, потому что не может поверить, что он правда здесь, он рядом, держит ее в своих руках. Его до боли знакомые запах и тепло, объятия и голос – все это сбивает ее с толку, и она чувствует, что вот-вот упадет в обморок слишком опьяненная нахлынувшими чувствами.       – Это не сон. Это реальность, vhenan, я настоящий.       Солас мягко отодвигается, и девушка встревожено всхлипывает, хватаясь за его меховую накидку, ее глаза широко распахнуты. Он неподвижен, его руки все еще обхватывают ее: он просто хочет взглянуть ей в лицо.       Его глаза такие красивые, и когда он улыбается – пусть даже если это слабая улыбка – девушка снова ударяется в слезы.       Лавеллан улыбается ему в ответ и прижимает ладонь к его щеке. Она замечает темные круги под его глазами и бледность его осунувшегося лица. Но это ее Солас, и она так сильно любит его.       Она знает, что он любит ее тоже, и надежда, которую она так нежно в себе таила все это время, наконец, расцветает, заливая краской ее щечки.       – Vhenan, - тихо молвит она и издает вздох облегчения и блаженства. Его губы всего лишь в нескольких дюймах от ее.       – Прости меня… – шепчет он. – Я… я не хотел избегать тебя, но был так напуган, мое сердце, и…       Он прерывается, и долгий жалобный вой срывается с его сжатых губ. Он касается ее лба своим и закрывает глаза, и слезы текут по его щекам.       – Я знаю, ma vhenan, - бормочет она, и смахнув с его глаз слезы, тянется ладонью к его шее. – Я знаю…       – Нет ничего хуже, чем страх потерять тебя, – продолжает Солас хриплым голосом; широко открытыми глазами, он, кажется, смотрит ей прямо в душу, – нет ничего страшнее, чем потерять тебя, и все же я вынужден идти этой дорогой, эта обязанность давит на меня, vhenan, словно лезвие, что режет меня на части.       И он снова издает этот звук, который она никогда прежде не слышала от него – полувсхлип-полувой, что болезненно сжимает ее сердце, и она касается своими растрескавшимися губами его мокрых щек. Он плачет, прижавшись к ее левому плечу, одна его рука запуталась в ее волосах, другая же обвивает ее талию.       Через тонкую ткань ночной рубашки Лавеллан чувствует, как ее тела касается его рука в латной перчатке, и страстно желает ощутить вместо нее такое знакомое прикосновение его слегка огрубевшей ладони.       И теперь она отрывается от него, а затем медленно и нежно снимает перчатку с его руки, пока Солас смотрит на нее потрясенными глазами и со слегка приоткрытым ртом.       – Вот так, – шепчет она, и ее губы мягко касаются кожи его ладони, она пахнет бумагой и травой – именно так, как она и запомнила этот родной запах. – Так намного лучше.       Лавеллан улыбается, а Солас продолжает ошарашено на нее смотреть, словно, как и она моментом раннее, все еще не может поверить, что она здесь. Он робко касается ее лица, кончиками пальцев пробегая по веснушкам на щечках, по ее губам, вниз от подбородка до шеи, пока не касается воротничка ее ночной рубашки. Его пальцы ласкают ее бархатную кожу и опускается еще ниже, поглаживают ее грудь в простом невинном жесте.       Он словно заново знакомится с ее телом, и ей невыносимо хочется сделать то же самое.       Поэтому она тянет за его меховую накидку, и он понимает ее без слов, помогая освободить себя из тяжелой громоздкой брони, так не похожую на ту простую тунику, что он носил во времена Инквизиции.       Под всем этим металлом на нем надеты хлопковая рубашка и штаны, и Лавеллан вдруг заливается коротким хихиканьем, потому что они такие же старые и потрепанные, как и его прежнее одеяние.       Солас задыхается от звука ее смеха, и Лавеллан застенчиво целует его в губы: на этот совершенно по-детски скромный, но наполненный надеждой и любовь, а также едва сдерживаемым восторгом и радостью поцелуй, Солас реагирует незамедлительно, обвивая ее хрупкое тело руками, а с его уст срывается стон, когда он углубляет поцелуй.       Он нежно обхватывает ее лицо ладонями, а она просовывает свою руку под его рубашку, чтобы наконец почувствовать его кожу. Они оба исхудалые, их тела слабые и израненные, но сердца такие сильные, и, когда поцелуй заканчивается, Солас, кажется, облегченный и почти беззаботный, смеется ей в ответ.       – Vhenan… – бормочет он, покрывая все ее лицо легкими нежными поцелуями, и девушка снова готова захихикать, – Ох, vhenan, vhenan!       Рукой он касается бинтов ее перевязанного плеча, и они оба замирают.       – Они нашли тебя с отравленной раной в перекрестке, прямо перед деактивированным элувианом, – начинает рассказ Солас, прижимаясь к ее ране в самом нежном поцелуе. Должно быть, он использует свою магию, потому что Лавеллан ощущает смягчающее воздействие его губ, растекающееся по всей ее руке.       – Мои агенты принесли тебя сюда, и я позаботился о тебе. Я… Я был в ужасе, думал, что потеряю тебя, но мне удалось удалить яд из твоего тела. Ты спала несколько часов.       – Все было так плохо? – спрашивает девушка, счастливая от мысли, что именно Солас вылечил ее.       – Мощнейший токсин, – кивает Солас, – к счастью, моя магия и познания в области ядов оказались достаточно хорошими. Но еще несколько минут, и ты бы…       – Спасибо, – она кладет голову на его плечо. Затем поднимает на него взгляд и, заметив слезы на его глазах, решается вытереть их рукавом своей рубашки. Этот жест такой нежный и родной, что его щеки вспыхивает краской, и он берет ее хрупкую ладонь в свою, чтобы покрыть поцелуями каждый ее пальчик.       – Мы также должны поблагодарить Энасалина, – грустно шепчет она, и Солас кивает головой в согласии.       – Мы обязаны ему многим, – мягко отвечает он, и на мгновение ей кажется, что Энасалину удалось выбраться, каким-то образом спастись и добраться до базы.       Но она слышит боль и вину в голосе Соласа и намеревается задать вопрос, на который уже знает ответ:       – Он…       – Да. Другие агенты нашли в руинах его тело и принесли сюда. Мы похороним его завтра, рядом с могилой его подруги.       – Можно и мне попрощаться с ним? Он был и моим агентом тоже, и мне хотелось бы почтить его.       Солас снова кивает, убирая с ее лица пряди волос.       – Конечно.       – Он был хорошим агентом, – продолжает Лавеллан, и слезы снова наворачиваются на ее глазах.       Он целует ее в лоб и шепчет:       – Да. И хорошим другом.       На губах девушки появляется счастливая и гордая улыбка.       – Да. Он заботился о каждом. Он заботился о нас с тобой, – отвечает она, цепляясь за его рубашку. – Солас, он сделал все это возможным! Он помог нам, потому что верил в нашу любовь! Он был уверен, что мы сможем найти другой путь.       Он не отстраняется, но на его лице читается паника и страх, и тогда Лавеллан начинает покрывать поцелуями каждый его дюйм, пытаясь таким образом стереть их. И у нее получается, потому что Солас заметно расслабляется. Он тает от ее прикосновений, руками тянется под ее рубашку и вздыхает когда нащупывает тепло ее обнаженной кожи.       – Ты выслушаешь меня? Что я расскажу тебе о том, что я и наши друзья узнали? – спрашивает она робко, с мольбой в голосе. – Ты… Ты постараешься в это поверить?       Он закрывает глаза, и она замирает в ожидании, пытаясь не давить на него своей любовью. Она хочет, чтобы он ответил согласием не потому, что его вынудили, а потому, что он действительно хочет этого сам.       – Не сейчас, – спешит она добавить, пальцами играясь с тканью его рубашки, – не обязательно делать это сейчас.       Лавеллан не знает, как долго он позволит ей оставаться здесь: до тех пор, пока ей не станет лучше, или заставит незамедлительно вернуться на базу? По крайней мере, сейчас не кажется, что он хотел бы, чтобы она ушла. Он сжимает ее в объятиях так крепко, что она не может пошевелить плечами, и всей душой наслаждается этим моментом, этим теплом, что дарят эти родные обхватывающие ее руки.       – Я выслушаю, – наконец, отвечает он, и ее глаза расширяются в удивлении, ее сердце ликует. Он улыбается и издает смешок – этот звук навевает воспоминания о доме, о разукрашенных пирожных, которыми они лакомились у камина, о поцелуях. – Но для начала, тебе нужно поправить здоровье, – добавляет он, и Лавеллан настолько ошеломлена, что не может произнести и слова. Он готов выслушать ее, готов обсудить новые возможные решения!       Девушка снова начинает рыдать, но в этот раз от облегчения, и она чувствует себя такой благодарной Соласу, их друзьям, Энасалину и всем их преданным агентам.       Он снова мягко сжимает ладонями ее лицо и тянется к ее губам в еще одном поцелуе, которой длится дольше всех тех, что он подарил ей сегодня, а Лавеллан обхватывает его шею рукой и приоткрывает рот, чтобы пустить внутрь его язык, чтобы лучше прочувствовать вкус их жаркого поцелуя.       Солас стонет и толкает ее на постель так нежно, чтобы не навредить ее раненому плечу.       – Отдыхай, – говорит он, тяжело дыша, и большим пальцем гладит ее по щеке. – Отдыхай, любовь моя.       – Ты останешься со мной? – спрашивает она, и этот вопрос относится не только к этому моменту, но и к их будущему: надежда, теплящаяся в ее сердце, слишком большая и яркая, чтобы продолжать сдерживать ее внутри.       И его ответ также значит очень многое, потому что он улыбается и, ложась рядом с ней так, чтобы она смогла обнять его, отвечает:       – Да, vhenan. Я останусь с тобой.       Он укрывает их одеялом и заключает Лавеллан в свои объятия. И они целуют лица друг друга так, словно делают это впервые.       И теперь, когда его любовь наконец в его руках, Волк снова позволяет надежде вспыхнуть в его сердце. Он верит в их любовь, он верит в ее слова, произнесенные год назад, он вспоминал их сейчас и наконец действительно им поверил.       «Var lath vir suledin» – мысленно произносит он и целует Лавеллан, но он еще не осознает, что это лишь их первый шаг на пути к победе.