Исповедь

Каждый день как затишье после лихорадки. Каждая ночь как пытка и болезненная ломка. Ужасающая карусель, порочный круг, которым я жила последний месяц, почти что стал для меня рутиной и привычным явлением. Почти что. Потому что как только белая пустая луна заглядывала ко мне в окно сквозь тонкие занавески, а тёмные облака обступали её, как верные рыцари, готовые сразу же прикрыть свою королеву, жертвуя своими телами, воздух смыкался в моих лёгких, сжимая глотку, и я начинала задыхаться. И каждую ночь кислород становился для меня единственным, больше инстинктивным стимулом хотеть дышать, хотеть хотя бы существовать, про жизнь уже нечего говорить. Я мяла простыни, дрожала в выдуманном моим больным сознанием жарком мареве, металась по постели, ломала пальцы, сводившие мышечной судорогой, пыталась вырвать волосы, чтобы перестать ощущать боль внутри... А наутро я вставала с кровати, приводила себя в порядок, отпирала дверь в свою комнату и — леди Рейнсворт снова здесь, перед вами, готова принимать гостей и пить с ними чай, позволяя им сидеть там, где раньше любил сидеть Брейк... Да, именно так. — Почему вы не хотите принимать успокоительное перед сном? — спрашивал меня Рейм, кажется, единственный, видевший тёмные круги под моими глазами. — Я же знаю, что вы не спите. Он волновался, я это видела. Но дело в том, что мне уже было всё равно, и я лишь равнодушно пожимала плечами, еле заметно улыбаясь и повторяя выученное: — Всё хорошо, Рейм, всё устаканится. Лунетт не верил моим словам, но верил мне. Но, наверное, так даже лучше, что хотя бы один человек был способен на это. Сама я уже не могла так... * * * Мысли снова охватили мою голову душным покрывалом, сердце сбилось с ритма и затряслось от боли во всём теле. Сквозь протяжные стоны еле различался стук стрелок часов. Луна с лихорадочным беспокойством смотрела на моё извивающееся тело через приоткрытое окно и покрывалась в моих глазах горячей истерикой. Сегодня было труднее, чем обычно. Сегодня было жарче, чем всегда, и я нервно кусала губы, стараясь лишь мычать и стонать в пустоту, проглатывая горькие крики. Он вновь мерещился мне. Снова я видела его бледное лицо, яркий красный глаз, из которого градом сыпались хитрые задорные искры; его длинные пальцы тонкими ветками поддерживали острый подбородок, худоба неприятно ложилась на всё его фигуру, искажал в удушливом лунном свете. — Брейк... — тихо слетело его имя с моих сухих губ, и я снова зашлась кашлем. Как всё докатилось до такого? Как я теперь выгляжу? Что со мной стало? Галлюцинации? И почему, зная о них, я всё пытаюсь протянуть к Брейку руку и схватиться за его одежду? Почему? Как больно... Я почувствовала, как сердце, на мгновенье замерев, тут же сжалось, давя на грудную клетку изнутри, и, застонав от боли, сползла к краю кровати, начиная лихорадочно искать рукой на тумбе принесённый перед сном стакан с водой. Голова не держалась навесу, и я уткнулась носом в простыню, стукнувшись ладонью об холод стекла, который тут же полетел с тумбы. В ушах судорожно отозвался звон разбитого стакана, я ещё больше сжалась в комочек, неуверенная в том. Действительно ли упал стакан с водой на пол, и тут же ощутила прохладное дуновение ветерка, пробежавшегося вдоль позвоночника. — Госпожа, — осторожно позвал меня «чей-то» голос, и я тут же замерла, почувствовав, как дрожь сковала руки, — госпожа, прошу, вам нужно дышать. Голос был спокойным, но, казалось, это только казалось на первый взгляд. Я упёрлась мокрыми руками в кровать, пытаясь поднять голову и убедиться в том, что я обозналась. Что мне показалось. Но мышцы свело судорогой, и я снова упала грудью на постель. — Р-Рейм... — тяжело выдохнула я, — как ты... попал в комнату? Дверь же... она ведь... — Да, она была закрыта, и я этому искренне удивлён, — в голосе зазвучала усмешка, не свойственная Лунетту, — и да, с Реймом вы немного промахнулись. Что... нет. Быть того не может. Как же это... — Гал-люцин... ации раньше не гврили, — неразборчиво пробормотала я сквозь оглушающий стук сердца в ушах. — Это так, — согласился со мной голос, — успокойтесь, госпожа. Вам надо дышать. Я очень хотела слушать его вечно... и слушаться его. Но грудная клетка сгорала от боли, и я не могла сделать ни единого вздоха. Мне нужно умереть, чтобы перестать чувствовать недостатка в воздухе. Недостатка в собственном существовании... Правда, так будет лучше, причём всем. Стоило моим мыслям допустить подобное развитие событий, приятный холод окружил меня со всех сторон, и «чьи-то» руки перевернули моё тело на спину. Я громко застонала, морщась от белого лунного света, пытавшегося пробиться сквозь щели моих полузакрытых глаз. — Всё хорошо, сейчас пройдёт, — одна холодная ладонь аккуратно легла на мою грудину и начала мягко поглаживать, чтобы успокоить снова сбившееся дыхание, а другая — нежно и ловко обхватила моё правое запястье, подушечками пальцев прощупывая пульс. — Ого... Госпожа, ну у вас и сердцебиение! Вы недавно бегали? Я попыталась по привычке фыркнуть, однако получилось не очень. Аккуратное поглаживание успокаивало, и от него веяло чувством полного удовлетворения. Мне становилось намного лучше, дыхание перестало с волнением пережимать бронхи, давая возможность сфокусировать внимание на какой-то одной мысли. Кто сейчас был со мной в комнате? — Кто ты? — спросила я, осторожно нащупывая руку «неизвестного» и вздрагивая от того, насколько холодной она была. Послышался тихий смешок. — Вы и так прекрасно это знаете, госпожа, — ответил «знакомый» голос, — а если сомневаетесь, то можете открыть глаза и посмотреть на меня. Я не стала возражать, понимая, что это тогда будет очередной заскок глупой леди, и медленно открыла глаза... ... чтобы тут же подскочить и броситься к противоположной части кровати, прячась в тень навесов и оттуда глядя на человека с алым взглядом одного единственного глаза. Белая чёлка прикрывала левую сторону худого лица, такого же бледного, как и лунный свет, вовсю заполнившего своим существом комнату. Весёлая ухмылка застыла на чужих губах, и от неё в моей груди болезненно защемило. Всё это было мне не просто знакомо, было близко и любимо. Но... как это вообще возможно? — Брейк?..