Неделимые

Её учили, что она должна полюбить лишь того, чьё имя будет написано на её руке. Заветная надпись должна была появиться в шестнадцать или семнадцать лет, только вот, к огорчению её родителей, Бона в свои двадцать не знала имени суженного. Но её саму это почему-то не волновало, она не страдала глупыми розовыми мечтами. Вера в любовь? Она была, только вот ей не казалось это чем-то важным или обязательным, ведь в мире было столько всего интересного. Кроме любви можно было найти себя в чём-то другом. И Бона нашла. Ей нравилось рисовать незнакомых людей, пейзаж за окном или же собственный беспорядок в комнате. Она могла закрыться в своей мастерской на сутки, забывая про еду и сон. Вдохновение приходило внезапно, поэтому она старалась не терять ни одного мгновения и успеть нарисовать как можно больше картин. И ведь это было не просто хобби, благодаря этому Бона зарабатывала и могла ни в чём себе не отказывать. Но её спокойную и простую жизнь изменил лишь один человек, вошедший в её мастерскую в потрёпанном тёмном пальто. Он принёс за собой холодный зимний ветер и долгожданный первый снег. Бона хотела защитить своё сердце, чтобы не позволить ему разбить его на кусочки. — Вы ведь художница Бона, — он спросил это у девушки, которая не могла сказать ни слова от удивления. — Я давно Вас искал. Однажды мне довелось посетить одну из ваших выставок, и я просто влюбился в одну из картин, но денег тогда приобрести её не было. Вот теперь я здесь и хочу узнать, тут ли эта картина. — О какой картине вы говорите? — робко спросила Бона, считая этого человека странным, раз он пришёл сюда лишь ради одной картины. — Скрепленные руки без заветных имён, — он выжидающе скрестил руки на груди. — Её название, кажется, «Рука... — ...что тянет к свету», — договорила за него она, чувствуя как к горлу подкатывает ком. — Но почему именно эта картина? Бона хорошо помнила эту работу, ведь писала её в порыве гнева и отчаяния, когда на восемнадцатый день рождения родители назвали её ущербной. Всего лишь глупая надпись портила ей жизнь. Поэтому она изобразила на той картине руки пары, на которых не было имён также, как и у неё. — Она продана.

***

Странный человек приходил снова и снова, угощая её вкусным печеньем и горячим кофе. Бона пыталась его понять, но у неё плохо получалось. Ли Тэён был разным: в первое мгновение он был самой обаятельностью, в другое — смешным дурачком, а в третье — закрытым гением. Подстроиться под его перемены ей казалось невозможным, будто в нем жило три сущности. — Как зовут его? — однажды он ей задал этот вопрос, потому что ему было интересно, кому принадлежит сердце юной художницы. — Его нет, — Бона ответила совершенно спокойно, будто в этом нет ничего странного. — Совсем. — Не понял, — Тэён и в правду не понимал её ответа, на что она лишь улыбнулась и закатала рукав длинного свитера, показывая чистое белоснежное запястье. Больше он этот разговор не заводил, потому что чувствовал себя виноватым. Но Бону это совсем не волновало, она никогда не стыдилась себя из-за отсутствия имени. Ведь всё бывало в жизни, никакая система не могла стать абсолютно идеальной.

***

Тэён не хотел отпускать её из своих объятий, но заветное имя на запястье будто жгло кожу. Умом он понимал, что это лишь самовнушение, но иногда он проводил рукой по надписи, будто желая, чтобы она исчезла навсегда. Бона никогда не спрашивала, какое имя было на его руке. И всё же она испытывала любопытство и горечь от того, что где-то на свете жила та самая, что была ему предначертана судьбой. Отпустит ли она его потом? Сможет ли смириться с вечным одиночеством и разбитым сердцем? — Дарю, — Бона протянула ему ту самую картину, о которой он спросил её в первый день знакомства. — Я написала её, чтобы доказать самой себе, что жить без заветного имени возможно. — Почему ты тогда отдаёшь её мне? — он спросил в надежде, что ошибается. Пусть бы она сказала, что угодно, кроме этого. — Это прощание, Тэён. Мы не можем быть вместе, ведь на твоём запястье есть имя, и оно не моё, — она улыбалась, чтобы слёзы не покатились по щекам прямо сейчас. Нужно было хотя бы чуть-чуть потерпеть. Бона взяла его за руку и подняла рукав его рубашки, чтобы увидеть чужое и уже ненавистное имя, убедиться в очередной раз. Красивое женское имя выведено было очень аккуратно и ровно, будто над ним трудился искусный летописец. — Ким Чжиён, — она произнесла это имя поражённо, будто ожидала чего угодно, кроме этого. — Тэён... — Я не могу уйти, понимаешь? — он обнимал её так, будто если сейчас отпустить, она исчезнет навсегда. — Позволь мне остаться. — Тэён, это моё имя, — Тэён не смог сдержать удивлённого «что?», поэтому Бона добавила. — Меня зовут Ким Чжиён. А за окном начинал таять снег, зима медленно отступала, давая дорогу весне.