Призрак былой любви

То правда ли? В тот миг, когда я край родной Для чуждых дальних стран навеки покидала, Была я холодна… с горячею слезой Любимого лица я взором не искала, Как тот, кто в мгле своих печальных, долгих дней Рабов одних встречал без сердца и без силы, С отчаяньем в душе укрыться от людей Спешит, боясь любви, как призрака могилы. Не правда, видит Бог. Всю жизнь любви святой Отдать хочу до дня последнего заката — И слить ее с чужой великою судьбой Хотела б навсегда, без страха, без возврата. Нет, нет, холодною меня ты не зови, Спокойно не гляжу, как дни все отцветают Без света, радости, надежды и любви; И в сердце умершем страданья воскресают. © Луиза-Викторина Аккерман «Прощание»

Прошло немало времени, прежде чем Эдит смогла снова взяться за ручку. Сегодня она вновь достала из ящика желтые листы, открыла чернильницу. Рука замерла над листком, темно-синяя, почти черная клякса расплылась на странице. Эдит разочаровано смяла листок, кидая его на стол. Она еще раз обмакнула ручку в чернила и начала писать. Эдит хотела рассказать о любви и призраках, о жизни и смерти. Она хотела запечатлеть в словах историю своей единственной, но оставленной любви. Та любовь стоила ей душевного равновесия, и, кажется, только сейчас призраки прошлого окончательно исчезли. Но не разбудит ли она их сегодня, когда оживит на бумаге такое непростое прошлое? Эдит не знала правильного ответа, главное, что она ощущала острую необходимость излить на листы свою историю, пускай даже ее не захочет никто опубликовать, и рукопись ляжет тяжестью в ящик. Прошло два года с тех пор, как она покинула Аллердейл-Холл. Два года попыток забыть все и начать заново, если это только было возможно. Два года борьбы с собой и своим непослушным сердцем. Алан увез ее из этого ужасного поместья, сначала в Лондон, а потом в Буффало. Она не хотела уезжать из Америки, не хотела оставлять Томаса, но ее терзали муки физические и душевные, и Алан решил, что нужно отправиться в Англию. Она впала в некое небытие, словно оказалась между двумя мирами: людей и их теней. Ей снились кошмары о несчастных загубленных женах Томаса Шарпа, и каждый раз под конец ночи она сама превращалась в одну из этих женщин, так и не обретших покой. У ее болезни не было названия. Наверное, люди пережившие разочарование и обман, сказали бы, что это проявляет себя разбитое сердце, которое невозможно вылечить просто так. И Эдит попала в «Комплекс Ричардсона» [1], где провела почти полгода, пока снова не обрела внутренний покой. Те пять месяцев в психиатрической клинике, что она пробыла вдали от Англии, запертая в четырех стенах, лишь иногда выходя на прогулки, стали для нее хорошим лекарством. Она по-прежнему жалела Томаса, искала для него оправдание, считая, что во всем виноваты Люсиль и их родители, которые сделали их таковыми — сломленными и потерянными, но Эдит уже не помнила точно, как выглядит Томас, ее воспоминания о той жизни в странном доме, так любимом братом и сестрой, начали уже истираться. Конечно, девушка пыталась, как могла, удержать их в памяти, не давая им превратиться в пыль, но лекарства и процедуры делали свое дело, и, кажется, ее разбитое сердце перестало так сильно болеть. Эдит тяжело вздохнула, ставя точку после первого предложения. С чего лучше начать? С того момента, когда она увидела Томаса Шарпа или же с того дня, когда она приехала в Англию, полная светлых надежд и мечтаний? На миг ей подумалось, что в ее жизни есть две разные истории. Первая повествует о том, как она по-своему была счастлива с Томасом, а вторая — об ужасе, появившемся в ее жизни, когда она увидела Люсиль в объятиях Томаса. Она тряхнула головой, прогоняя этот страшный призрак. Ведь с этого дня началась ее нынешняя история, длившаяся по сей день. Пускай она не носила больше обручальное кольцо, и все в округе думали, что она свободна, а мужчины пытались добиться ее благосклонности, возможно не ради денег, а ради ее ответного чувства, но она до сих перед Богом и законом была замужем за сэром Шарпом. Алан много раз уговаривал ее подать на развод, но в Америке это было трудно сделать. Был только один способ — признать Томаса мертвым. Но ведь он был жив, и, наверняка, сейчас он в Аллердейл-Холле. Муж не отвечал на редкие письма, последнее она отправляла ему полгода назад, и ответа с тех пор так и не пришло. Выходит, он ее забыл, а что ей мешало это сделать? Обручальное кольцо? Брачные клятвы, скрепляющие их, пока смерть не разлучит? Глупо в нынешнее время так думать. Сколько женщин бросали своих мужей и начинали жить заново, открывая свое дело, заводя любовников, предпочитая неудачному замужеству свободную жизнь! Конечно, их порой осуждали, но в глубине души ими восхищались. Она бы тоже так могла, но почему-то каждый раз, пытаясь посмотреть по-другому на мужчину, не видеть в нем просто друга, Эдит вспоминала о Томасе, и сердце больно щемило. Выходит, она так и не смогла забыть его. Или все же… Все же вылечилась? После того, как она убила Люсиль, спасая Томаса от гнева своей сестры, Алан увез ее в Лондон, где они провели несколько недель, пока ему не стало лучше. Все это время Эдит страдала, подушка становилась мокрой от слез, а потом она почувствовала такое опустошение, что больше не могла плакать, словно все слезы иссякли. После ей стали сниться кошмары, призраки виделись повсюду. Алан понимал, что Эдит нужен врач, способный вылечить ее больную душу, но он не хотел, чтобы она оставалась в Лондоне, находясь в одной стране с Томасом Шарпом. Лечение было долгим и мучительным, немилосердным и жестоким, но Эдит все выдержала, ведь она выжила в ту ужасную ночь, когда открыла глаза на все происходящее. Она так и не поняла, где нашла силы на то, чтобы пойти на выздоровление, наверное, случилось чудо. Ее дом в Буффало давно был продан. Эдит не хотела оставаться в этом городе, ибо все напоминало о потерянной семье, Томасе, их так быстро вспыхнувших чувствах, поэтому она перебралась в Нью-Йорк. Сняла небольшую меблированную комнату, устроилась работать стенографисткой [2] в юридическую контору, получая небольшое жалование. Ей хватало на жизнь, ведь у нее остались деньги с полученного наследства. Все до сих пор помнили ее благодаря отцу и поэтому часто приглашали на званые вечера, куда Эдит ходила без особой радости, но всегда делала это ради старых знакомых и друзей. В такие вечера она надевала одно из своих вечерних платьев, в основном переделанных из старых нарядов, подолгу смотрела в зеркало на свое отражение, вновь и вновь мысленно возвращаясь к тому вечеру, когда впервые танцевала со своим будущем мужем. Что случилось бы тогда, если она не поехала на тот бал? Возможно, ничего, но прошлого уже не вернуть, осталось только бережно его хранить в памяти. Поставив еще одну кляксу на листке, Эдит встала на ноги, подходя к окну, отодвинула легкий тюль и стала смотреть на вечерний Нью-Йорк. Возможно, стоит прямо сейчас отпустить прошлое и начать все действительно с чистого листа. Для начала простить Томаса. Но она давно его простила. Принять ухаживания одного офицера? Но она уже, кажется, их приняла, согласившись сходить с ним в оперу? Вроде бы она сделала все, чтобы заново жить, но почему-то этого не происходило. А все потому, что не все призраки исчезли из ее жизни. Немного подумав о своем будущем, Эдит снова села за стол. Она взяла ручку в руки, макая ее кончик в чернила, и вывела на титульном листке своей будущей рукописи: «Призрак былой любви».