Диапозитивы

Всё на двоих, пока. Пока ты слышишь. (с) Plastika - Город

Она смотрит из окна на город, ничем не похожий на её родной, провинциальный и маленький. Она поворачивается и смотрит на Пашу, который со времени их последней встречи изменился до неузнаваемости, такой сильный, независимый, безукоризненно правильный. Там, в городе, откуда они оба родом, Пашка не был таким. Пашка-Пашка, ярко-жёлтая рубашка. У них там такие никто не носил, потому Гранин выделялся из толпы сверстников, хотя на самом деле был похож на них. Оля его выбрала. Сначала она не знала, почему именно Павел, ведь таких как он, было полно. Там все такими были. И она была как все, потому что не было смысла, как Паша, надевать что-нибудь эдакое, чтобы все тебя заметили. Просто Гранин так любил, чтобы Оля именно его замечала. Сейчас не так. Да, именно Гранин упросил Рогозину взять в ФЭС именно её, а кандидаток было не счесть, с опытом и послужным списком побольше, Оля так и не узнала, как ему это удалось. Павел сделал всё, чтобы Дунаева была здесь, с ним, как раньше, только вот как раньше, они оба это прекрасно понимали, не было между ними, и быть не могло: различия в званиях, разные графики, другие дела, время для того, чтобы привыкнуть, и прочее, формальное и не очень, что помимо воли обоих, разъединяло и отдаляло куда больше, чем расстояние. На расстоянии. как ни странно, они были всё теми же: он - бравый выпускник школы милиции, парень, вернувшийся из армии, участковый, всегда с готовностью отзывающийся на чью-нибудь беду, рассматривающий каждый случай с большим энтузиазмом, заражающим этим энтузиазмом её, неопытную первокурсницу, прилежную студентку, любопытную аспирантку, с интересом слушающую о том, как ведется дело, как ловятся преступники, и какие же всё-таки люди на свете бывают. С приездом всё это куда-то делось, испарилось в загазованном воздухе большого города. Город. Город - страшная сила. Этот город. Самый большой в России. Здесь больше людей, чем где-либо. Потому уже нет смысла рассуждать о том, какие на свете люди бывают. Ты приезжаешь сюда, и видишь, что разные они бывают. Потому не удивляешься больше никакой дикости, подлости и гадости человеческой. Среди миллиардов этих людей всякие попадаются. Теперь и Оля видит так же, как он. Ей хватило недели, чтобы понять, куда попала. Выезды не так сильно действовали на психику, как допросы (смотреть на трупы уже давно не страшно, ведь ты знаешь, что они больше не люди, больше не существуют и теперь груда мяса и костей. К чему жалеть мясо и кости?). Эти преступники... С лёгкостью рассказывают о том, как долго и методично травили членов семьи, мотивируя это большой нелюбовью к чужим проблемам и большой любовью к себе, как быстрым и точным выстрелом выбили жизнь из супруги, с который жили бок о бок десятилетия ради миловидной подруги старшего сына, как душили ремнём от сумки молодую девушку, мешавшую победе дочери на конкурсе красоты. Равнодушие в абсолюте. К этому Дунаева не привыкнет никогда. Так ей кажется в комнате для допроса. Стоит ей выйти, приходит Рогозина, предъявляет неопровержимые улики, разбивает в пух и прах плохо придуманные алиби, и подводит итог чужой подлости, жадности, глупости, жестокости с присущей ей безучастностью. Ольге иногда кажется, что Галина Николаевна робот. За окном сумеречная темнота заволакивает в кольцо многоэтажки, заводы, магазины, опускается всё ниже и ниже, в воздухе парит большая серая петля из вечернего тумана. Туман - петля, город - петля, работа - петля, затягивает узел на том, что ещё осталось от человека, сжимает всё сильнее, чуть высвобождает, чтобы из души вышло всё, что мешает трезво оценивать ситуацию, мыслить, не опираясь на эмоции и цинично отвечать в трубку подруге, в панике вопящей о том, что её чуть машина не сбила, что это Москва и движение тут такое, ничего не поделать. Она вновь отворачивается от окна. Павел сосредоточенно изучает дело и, конечно, на неё сегодня даже и не посмотрит. Ольга не хочет привыкать к этому, но уже знает, что скоро привыкнет. Город затягивает. И если Гранина и не затянуло, то скоро непременно затянет и погибнет их первозданный взгляд на вещи в этом большом тумане, который, пусть и пройдёт после этого дня ещё много дней, не сойдёт и будет на том же месте, пока не останется между ней и Павлом ничего, кроме равнодушия ко всему тому, что они оба когда-то задорно обобщали лживым словом л ю б о в ь.