Диапозитивы

Как мне быть?Научи,любимая,и меня под крыло возьми своё (с) Николай Трубач - Белым.

Так вышло, что на меня свалилось слишком много проблем. Я с ними не справляюсь совсем, мне очень тяжело делать вид, что мне это по силам, что я в состоянии всё решить сам. До поры до времени я старательно строю из себя того, кому море по колено и горы по плечу, успешно, кстати, но. . . Я всегда срываюсь и набираю твой номер, даже не пытаясь сопротивляться этому порыву. Ни разу такого не было, чтобы ты отказала, или посетовала на миллион вполне существующих дел. В твоем голосе всегда сочувствие и понимание, ты одна в этом мире понимаешь меня и мою жизнь. Ты всегда сама приглашаешь меня к себе, а если не приглашаешь в тот момент, когда я тебе звоню, значит приглашаешь потом, так, как будто со времени разговора прошло несколько минут, а не несколько дней. Ты внимательно слушаешь о том, как тяжело на новой работе, как меня там не ценят, как не сопоставимо то, чем я занимаюсь, с моей зарплатой, как вечно не хватает денег, как жена постоянно меня пилит по этому поводу и я не могу ей ничего сказать, потому что она права. Ты знаешь всё о том, что мне нужно делать, но я этого не делаю и не собираюсь делать. Я не мазохист, нет. Просто. . . Ты меня любишь. Ты очень сильно меня любишь, и не только меня. Знаю, что ты всех любишь. В твоем сердце вмещается такое количество чистой, светлой, незыблемой и бескорыстной любви, что. . . Ты - моя религия, ты - божество, которому я хочу поклоняться вечно. Я хочу быть настолько жалким и ничтожным, чтобы всю мою жизнь ты жалела меня, я хочу утонуть в кристальной чистоте твоей любви, я хочу, чтобы в моей жизни всё было ещё хуже, чем сейчас, чтобы звонить тебе чаще, приезжать к тебе, молча радоваться тому, что дети у бабушки, а муж дни и ночи напролёт трудится над новым проектом. Взваливать на тебя тяжкий груз всего того, что наваливается изо дня в день. Ты много куришь, внимательно слушая меня. Очень грустно вздыхаешь, вертя в руках бокал. Я пью очень много, а ты не пьёшь вообще. Я говорю, что дома меня сегодня не ждут, ты киваешь и ставишь бокал на стол, туша в хрустальной пепельнице тонкую сигарету, затем ты осторожно касаешься моей руки, касаешься так, будто хочешь нащупать пульс, мучительно долго длится секунда. И я тону в этой любви, падающей на меня как манна небесная, падающая совсем не так, как обычно. Так гораздо лучше, приятнее и больше, много больше. Я жаден до твоей любви настолько, что в эти минуты мне кажется, что в этом во всём не только жалость, но и ещё какая-то особая, остаточная что ли любовь, такая, которую тебе некуда выплеснуть, некому её отдать. Отдай её мне, я приму её любой, я жить без неё не могу, я до неё мучительно жаден. Эта твоя любовь - самое настоящее в этом мире, что с каждым днём всё больше напоминает параллельную реальность. Такую антиутопическую. Твоя любовь - религия, а ты - Бог. Моя работа - чушь, одолжение, которое я делаю своей жене, которая тоже является чушью, родившей мне детей, которые точно не мои. Моя жизнь - источник, из которого я беру повод войти в твой дом - священный храм, молиться там на тебя, в благоговении пасть к твоему алтарю. Когда я только начал ходить к тебе, ты частенько сравнивала меня с Тихоновым, но чем чаще я стал посещать тебя, мой Бог, ты всё реже стала меня сравнивать с кем-либо и вообще рассуждать обо мне как о человеке. Правильно, не надо. Я дрянь-человек, не стоящий тебя и права поклоняться тебе. И мне не важно, что ты думаешь обо мне и кто я для тебя, если я вообще являюсь хоть кем-то. Одной только милости быть вхожим в твой дом, да ещё и тогда, когда ты свободна от всего того, что каждый день тебя окружает, уже слишком много. Так много, что я от этого хмелею и мне порой кажется, что я н у ж е н т е б е. Это неправда. Сон мне вчера приснился:я снова у тебя дома, я снова много пью и жалуюсь на жизнь, ты снова даёшь мне советы, которым я не следую и много куришь, вертя в руке бокал. В момент, когда пора бы уже поставить бокал на стол, ты, затушив сигарету, подходишь к окну, продолжая слушать меня и изредка кивать головой. "Я тебя очень люблю, Андрей" - тихо говоришь ты мне, и на глазах твоих выступают слёзы. "Я тебя очень люблю. Но я тебя не уважаю и не буду уважать никогда". Это всё сон, конечно. Только после этого я перестал тебе звонить. Теперь, когда я срываюсь от безысходности нахождения там, где я не должен находиться, я беру машину и еду в церковь на окраине Москвы. Ту самую, в которой ты крестила своих детей и молилась за здравие Галины Николаевны, когда в неё выстрелил снайпер. Ты наверное помнишь, икона там есть святой великомученицы Валентины Кесарийской. Я долго-долго стою перед ней и мысленно прошу у неё за тебя, за твоих детей, за твоего мужа и лучшую подругу - за тех, кто, я знаю, любит тебя так, как я любить не умею. Храни тебя Господь, Валентина.