Они

Дождь печально барабанит по окну дома, в котором я живу. На тусклом мониторе старенького телефона горят неутешительные цифры, гласящие: «3:44». Несмотря на глубокую ночь, я все еще не спал и пристально вглядывался в тьму потолка. Именно сейчас должна начаться игра с одним из моих друзей. Взрослые и другие дети не видят их, хотя я не раз обращал внимание, что они постоянно где-то возле нас. Живут в наших квартирах, по ночам читают наши книги, смотрят телевизор или едят, а некоторые, особенно неуклюжие или игривые, порой могут разбить кружку или чашку. Правда, потом взрослые ругают детей или животных. Прошла еще одна минута и теперь в правом углу комнаты возле дверного проема вместе с едва слышным шипением появилась вытянутая рука, покрытая кусками обвисшей кожи и трупными язвами. Спустя секунду за ней из тени последовала еще одна, такая же. Уцепившись за потолок своими острыми когтями, они согнулись в неком подобии локтей, и шипение теперь уже было слышно из коридора. Появилось и паукообразное тело, изуродованное выпирающими стальными прутьями и клочками белой одежды. Вместо ног у этого существа была еще одна пара таких же длинных рук, а на тонкой шее, из которой торчали небольшие остатки прутьев, висела перевернутая голова с длинными черными волосами, свисавшими неровными клочками вниз. Правый глаз у нее отсутствовал, а вместо него была огромная пустая глазница без каких-либо век. Эту девочку, которая медленно приближалась ко мне по потолку, звали Вера. Она умерла тут недалеко, на заброшенной стройке в лесу. Как-то она мне рассказывала, в тот день она бесилась со своими друзьями на третьем этаже и, оступившись, упала в шахту лифта. Но почему Вера стала передвигаться по потолку, она и сама не знала. После чего и начинается наша игра, по условиям которой я должен спрятаться под одеяло в тот момент, когда она окажется над моей кроватью. Если я прятался слишком рано или поздно, то девочка, смеясь хриплым голосом, хватала меня за руки или ноги, из-за чего у меня оставались синяки. Затем, после игры, мы вдвоем сидели у окна и всматривались в темноту, где под светом фонарей то и дело мелькали темные тела существ, не любивших, когда их называли призраками или монстрами, поэтому для тех, кого относительно не знал, я стал использовать такой термин, как «Они». — Хр-р-рш-ш! — угрожающе хрипя, Вера подползла к краю моей постели и, вытянув руку, которая кончиками пальцев касалась моего одеяла, резко отдернула его в сторону, ухватив меня за запястье. Я повис над кроватью, поравнявшись глазами с лицом девочки. С минуту мы пробыли в полном молчании, смотря друг на друга, а после она отпустила мою руку, и я рухнул на кровать. К моему счастью, матрас был достаточно мягким, чтобы я несильно подскочил вверх и без каких-либо повреждений остался на кровати. Только вот на запястье остались следы длинных цепких пальцев моей гостьи. Оставшееся время мы сидели и смотрели в окно, разглядывая капли дождя. Со временем я стал одеваться все теплее, так как в комнате с каждой минутой становилось прохладнее, и теплое одеяло переставало спасать меня от холода, который, казалось бы, исходил от самого меня. Согреться мне позволял только масленый обогреватель, который в выключенном состоянии стоял в соседнем углу. Как только Вера уйдет, то я, как обычно, включу обогреватель и, свернувшись у него комочком, усну на несколько часов, а потом меня разбудит шум на кухне или хлопок двери. По-обыкновению это был мой отец, который либо собирался на работу, либо уже уходил. Отношения с моими родителями у меня были не самыми теплыми, впрочем, как и со всеми другими людьми. Моя мама работает на корабле, поэтому разговариваю я с ней нечасто, да и то, только по телефону, а с отцом я вообще не имею никаких дел. Моя старшая сестра учится в другом городе, и видимся мы разве что по праздникам. Из домашних животных у нас только пустынная черепашка по имени Жорик. Он и есть мой единственный друг, несмотря на то, что постоянно молчит и спит. В общем, в этом мы с ним похожи. С самого раннего детства я рос довольно скрытным и молчаливым, и со временем это вылилось в то, что я стал нелюдим. Еще мне приходится посещать детского психолога, скорее всего именно из-за того, что я не люблю общаться с живыми, так как про своих знакомых из мира мертвых я не говорил никому. Как я и сказал ранее, ровно в «7:30» входная дверь хлопнула, прервав мой сон. Протерев глаза после нескольких часов сна, я, заставив себя подняться на ноги и отыскав в шкафу черные брючки, белую майку и пиджачок того же цвета, что и штаны, стал неспешно одеваться. Хоть занятия и начинались в восемь часов, я не особо спешил на них, прекрасно зная, что на мое опоздание не обратят внимание. На некоторых меня могут лишь спросить о причине опоздания, но такое случается довольно редко. Время в школе тянется для меня долгими, мучительными минутами. В основном из-за того, что все это время я вынужден находиться в окружении троих своих одноклассников. Да, я не ошибся. Нас трое в нашем классе. В этом году он был самым маленьким классом за всю историю нашей школы, но даже эти трое, включая нашу учительницу, вызывали у меня чувство страха и отвращения. На часах показывало «8:12». Дети, которые не успевали в школу, быстро бежали по перекрестку, скрываясь за деревьями. И не обращали внимание на машины, которые изредка проезжали по дороге мимо них к выезду из городка. Поправив черные лямки рюкзака и склонив голову к земле, я медленно зашагал по дороге. Мимо меня проносились спешившие на работу взрослые. Однако несмотря на все это, я не поднимал головы, стараясь держать свои глаза либо закрытыми, либо смотрящими на ноги, так как я прекрасно знал, что мимо меня проносятся «Они». Те, кто без дела ходят по дорогам, заглядывают в окна и двери. Таких здесь было сотни. Они были одеты в военную или повседневную одежду. Лица их зачастую чем-то изуродованы, но среди них иногда можно было заметить и тех, кто был одет в абсолютно черную одежду, без каких-либо цветов. На их бледных лицах без глаз можно увидеть некое подобие улыбки, которая состояла из впадин там, где должны быть губы. И самым странным у этих существ было то, что когда они замечали, что ты смотришь на них, они начинали ходить за тобою повсюду. Когда ты в здании, то их можно увидеть стоящих за окнами, и они как будто улыбаются тебе. С каждым днем они приближались к тебе все ближе и ближе, а единственный способ прогнать их — не смотреть на них весь день, а если ты хоть раз заметил его, даже краем глаза, тогда на следующий день он подойдет к тебе еще на шаг ближе. Но не от них я прятал свое лицо и глаза, больше всего меня пугали люди, те, что ходят и дышат, излучая тепло, они причиняют боль осознанно и, что самое страшное, им это нравится… я хочу бежать… куда-нибудь, туда, где меня никто не встретит и не найдет… я не хочу жить. Шаг, шаг и еще шаг, звонким гулом они разбивались о пустые стены школьного коридора, даже из приоткрытых дверей я ловил презрительные взгляды других учеников и учителей, но мне было безразлично… точнее, моему лицу — я давно научился скрывать свои эмоции и кратковременные порывы злости, слезы и крики никогда не помогали, ведь их видел только я, лицезрел движение теней, скользя из угла в угол, приближаясь ко мне. — Простите, я опоздал, — постучав в белую дверь, я тихо попросил прощения и поспешил зайти в класс, чтобы занять свое место, и, хотя учитель не обратил на меня внимания, по классу пробежалась волна шептания и тихого смеха. Так начинался каждый день в школе: опаздывания и шепот, учительница сдерживалась, но я знал, как она хочет на меня накричать, а она молчала, скапливая внутри себя злость. От части это меня радовало, ведь порой я терялся, не способный понять — живой я человек или один из них. Уроки снова пробежали скучными лекциями и вызовами к доске, но, как и ожидалось, учитель и не думал называть мою фамилию. Она знала, что я буду молчать. Я всегда молчу и буду молчать. Из одного класса я перекочевал в другой, где меня ждал мужчина в белом халате и очках. Он улыбнулся мне и пригласил сесть на стул возле стола, это был Игорь Николаевич, школьный психолог, к которому я вынужден ходить каждую неделю. Но как бы он ни был приветлив, я вызывал в нем лишь отвращение и неприязнь, я это видел. — Привет, Никита, я рад тебя видеть, как прошел новый школьный де… — не знаю по какой причине, но на сей раз я не выдержал и, ударив по столу рукой, воскликнул: — Ложь! — обычно я себя так не вел, я научился говорить то, что врачи хотят слышать, но сейчас мой разум чем-то был затуманен. Игорь Николаевич был сильно взволнован и куда-то спешил, «Больница, Дочь» — как кровью промелькнули надписи на белой стене. Похоже, его дочь попала в больницу, и он торопился к ней, а вынужден терять время здесь… интересно, он знает, что его дочь умрет?.. всего через полчаса… не понимаю, откуда я знаю, но… я просто знаю. — Знаете, Игорь Николаевич, вам надо торопиться к дочери, ей сейчас понадобится ваша рука, в конце концов, она уже при смерти, так что поторопитесь. Не став дожидаться реакции взрослого человека на мою выходку, я покинул кабинет и, взяв черный рюкзак, пошел на выход из школы. Через минуту уже на улице меня опередил Игорь Николаевич, который, не сняв халата, сел в машину и куда-то поехал. — Он не успеет… его дочь моя... Шишиши… — тихий голос раздался за моей спиной, но я не оборачивался. Кто бы там ни был, я не хочу знать ничего… ничего…