Прощай, Агония

Зло должно быть непременно повержено, — твердил про себя Феликс, с расширенными от ужаса глазами наблюдая за столпами света на фоне ночного неба, из которых сотнями вылетали черные мотыльки, вгрызающиеся в людские сердца, поднимающие самую глубокую тьму и обиду. В тот момент, когда он замер на козырьке крыши, вглядываясь в призрачный силуэт Хищной Моли, единственное, о чем мог думать Нуар — это только о людях, страдающих ради чужих желаний. Там, внизу, без надежды на спасение, они кричали во тьме, взывая к падшим героям и позабытым богам. Молились и плакали так неистово, что даже разгульное и холодное сердце Неудачливого Кота сжималось от боли и чужих слез, резонансом отзывая на эти крики. Рой мотыльков плавно, почти торжественно порхал над фонарями, избегая освещенных участков, словно бы боялся, что свет сожжет эти хрупкие крылья Тьмы, но Феликс знал, что этим созданиям не был ведом страх перед подобным светом. Слишком велика сила Зла, заставившая порхать эти Мечты о разрушении, и ничто, кроме силы ЛедиБаг не было способно стереть их с лица Земли. Неожиданное прикосновение напугало Кота, и он, резко развернувшись, готов был отбить чужую атаку, но увидел лишь глаза своей Леди, полные страха и отчаянья. Его ЛедиБаг, героиня, готовая на все ради любимых парижан, отчаянно тянула к Агресту свои аккуратные тонкие руки, словно в нем одном осталось спасение этого обезумевшего мира. Непривычно тихая, невероятно хрупкая, совсем, как хрустальный бокал, что уже летит навстречу своей гибели, девушка прижималась к широкой груди напарника, пряча свое лицо в ладонях, словно бы пытаясь заставить себя забыть увиденное. Алые ленты зло трепетались на ветру, как будто осуждая свою хозяйку, и впервые в жизни Феликсу в обличье Кота не хотелось пользоваться этой близостью. Единственное, что он ощущал — это привкус горя, остающийся на кончике языка, оседающий где-то глубоко в сердце тонким слоем белого пепла. Все его естество звенело, как струна, тянущая одну единственную высокую ноту. Помочь, поддержать, заставить взглянуть наверх, на небо, туда, где сияла отчаянно-красная луна.  — Нас зовет Мир, — спустя целую вечность, отзывается ЛедиБаг, отступая прочь от партнера, словно отрезая себе путь назад. Сапфировые клинки рассекают тьму, опустившуюся на город, и ветер, подхватив настрой героини в алом, овевает ее, сдувая прочь любые сомнения, заставляя ленты трепетать от восторга и ужаса одновременно. Ее тепла отчаянно не хватает, Кот бессмысленно прижимает свои руки, пытаясь удержать остатки того чувства, что теплились в нем, но беспощадный порыв забирает все: ее аромат, ее невыплаканные слезы и ужас, которым она пыталась поделиться в этот миг с парнем. Сейчас она одна стоит против самой беспросветной Тьмы, чувствует, как на коже танцуют невидимые огни, прожигающие саму душу. Шаг веред — и она уже никогда не сможет забыть происходящего. Шаг назад — и это чувство вины поглотит ее без остатка, сметая каждую мысль, каждое слово. Единственное, что может сделать Неудачливый Кот — это сжать ее руку в своей, показывая, что он всегда будет рядом. Девушка робко улыбается, совсем не улыбкой героини, и от этого кажется, что перед Феликсом стоит кто-то другой, ранимый и хрупкий, падающий в бездну, из которой нет возврата. В тот момент, когда она коснулась его, когда протянула руки навстречу, Кот понял, что хочет быть с ней до конца всего, — этой ночи, наполненной чужой болью и страхом, до конца своей никчемной жизни, пытаясь быть полезным той, чьи начинания всегда успешны, до конца этой вечности, следуя за ее душой всюду снова и снова, даже, если по всем законам кармы, Феликс должен будет раствориться в небытии. Сейчас, посреди этой симфонии разрушения тихо звучала его песнь любви к женщине, не имеющей ничего общего с героиней Парижа, но к той, что не побоялась сделать шаг вперед тогда, когда собственное сердце заходилось в отчаянной мольбе о помощи, к той, чьи силы не безграничны, но это не повод отворачиваться от чужого горя.  — Идем, Кот, — зовет ЛедиБаг, и Феликс подчиняется желанию своей Леди. Зло должно быть уничтожено, — отчаянно кричит сердце Несчастливого Кота, и от этого удары получаются сильней и ужасней, а картинка реальности медленно рассыпается, теряясь в собирающихся слезах. Ему больно, словно бы кто-то решил, что он должен прямо сейчас расплатиться за все свои ошибки и грехи, и от этого не становится легче. Феликс готов выть, но от этого не поможет, он знает. Потому что этой боли нет конца. Хищная Моль смеется, но в его голосе не слышится ни намека на торжество. Это смех потерявшего все человека, смех загнанного в угол зверя, без последней надежды на спасение. Она даже не пытается скрыться за своими иллюзорными масками, так как знает, что теперь это бессмысленно. Потерявший жену, потерявший еще живого сына, человек без семьи и прошлого отчаянно пытается защитить свою последнюю мечту Разрушения, но и она рассыпается песком от чудесной силы Божьей Коровки. Он ловит сбитыми пальцами пылинки, но и они не остаются в его ладонях, растворяясь в ткани мироздания, и от злости мотыльки больнее врезаются в грудную клетку Кота, стоящего преградой между своим отцом и своей Леди. Где-то снаружи кричат о победе героев Парижа. Громкое «Аллилуйя» посреди этого моря отчаянья, что не выпить, не вычерпать чашками, лишь впитать в себя без остатка, и от этого тьма внутри сердца Феликса колышется, словно пламя свечи под порывом ветра. Еще чуть-чуть, и она раздуется до пожара, сжигающего все на своем пути. Еще чуть-чуть, и она окончательно затухнет с последним желанием спасти свою и без того проблемную семью. Феликс знал, что нет ничего вечного в мире, ни любви, ни мечты, но отчего-то сейчас это знание лишь сильнее мешало дышать, разрывая легкие от боли. Голос Нуара уже стал сиплым, он устал звать снова и снова Моль, устал говорить, все равно он не достигнет цели. Бессмысленный, пустой голос Неудачливого Кота, собирающего в себя все горе и отчаянье. «Разве люди не становятся людьми, когда влюбляются и познают боль?» — хочется кричать Феликсу, но звуки не складываются в слова, а те — в предложения. Только удар за ударом, рывок за рывком, смех за смехом, отчаянно-колючим, холодным, прожжённым самыми тайными и сокровенными мыслями. Все, на что способен сейчас герой, это отбивать атаки Хищной Моли, не думая о том, к чему приведет это противостояние. Возможно, его звала Леди, но в этой тихой музыке забытой мечты, под звуки печального гобоя, Кот ничего не мог слышать. Он стал марионеткой, куклой без сознания, исполняющего свою роль, и зеленые глаза потухли, помутнели, как жадеиты. Красная луна роняла горькие слезы, такие же кристально-чистые, как белые мотыльки, разлетающиеся от ЛедиБаг, такие же тихие, как слезы девочки, не сумевшей помочь своей мечте и другу. Кот рычит, Кот плачет и воет над поверженном противником, и от этого лишь больней врезаются непроизнесенные слова в сердце и душу, оставляя там незаживающие раны. Бриджитт пытается дотянуться до Неудачливого Кота, но ловит пальцами лишь его мираж, растворяющийся в предрассветной тьме. Она готова расплакаться по ту сторону ночи, но понимает, что на это нет времени, и потому снова и снова идет вперед, туда, где раздирающий душу вой превращается в тихий шепот, пытающийся достучаться до чужого сердца. Медленно, боясь спугнуть, девушка прикасается к юноше, и в ночи рождается самая первая в мире песнь нового дня, новой надежды. И пусть она печальна, пусть разлетается эхом на тысячи миль на белых крыльях мотыльков, рассыпаясь забытым песком желаний в жаркое лето, стирая из Мира последние остатки былого пиршества Тьмы, звуки этой песни заставляют сердце снова и снова разгонять по венам кровь, вопреки желанию хозяина, несмотря ни на что.  — Мне же можно?.. — голос Феликса звучит настолько ломко и тихо, что ЛедиБаг приходится присесть, чтобы услышать его. Он не договаривает вопроса, но его все равно понимает героиня, складывая свои тонкие руки на его широкие плечи, пытаясь передать хотя бы частичку своего тепла. Все, о чем просит ее Неудачливый Кот — это быть рядом, даже не смотря на то, кто он есть. Сын врага, сын предателя. Красные капли капают с его когтей, они разбиваются о бетон на тысячи осколков, проходя сквозь бестелесных мотыльков, рассевшихся вокруг своего падшего хозяина. Кажется, Нуар пытается поймать их грязными руками, и те рассыпаются в разные стороны, колышутся, как полевые цветы под порывами ветра.  — Конечно, Кот. Конечно, можно, — Бриджитт уговаривает, она зовет его снова и снова, разворачивая руками его лицо к себе, но видит лишь непролитые слезы и тишину, что уже отражается в его зрачках. Ей хочется кричать, хочется, чтобы Кот услышал «Аллилуйя», звучащее на улицах спасенного города, но он продолжает прижимать к себе пожилого мужчину, лишившегося своих магических сил, раскачиваясь, как маятник. В тишине вечности звучит эхо цимбал времени, оно звенит, и натянутые струны медленно, одна за другой, начинают лопаться от напряжения. Дзинь, — так рушится чья-то незыблемая мечта о счастье. Дзинь, — так разбивается девичье сердце от боли и отчаянья. Дзинь, — с глухим стуком падает тело на пол, лишенное всяких сил, как магических, так и жизненных. Дзинь, — и Кот в порыве своей злости отказывается от дарованной силы, приносящей лишь боль и отчаянье. ЛедиБаг слышит тихую музыку, которая переполняет ее душу, и девушка помогает подняться своему бывшему напарнику, чувствуя себя одновременно плохо и хорошо. Ей кажется, что прямо сейчас небо рухнет на землю, но ничего не происходит, и от этого ощущение реальности искажается, оставляя позади страх и азарт от битвы. Все что осталось в сухом остатке: это желание помочь Феликсу и боль от того, что людские сердца не способны изменяться от одних лишь слов. Бриджитт обещает сама себе обязательно дотянуться до своей мечты, она хочет остаться с Агрестом, чтобы помочь ему, но он не примет этого, и потому, ЛедиБаг растворяется в остатках ночи как мираж, невольно унося с собой последнее тепло, оставшееся в теле Неудачливого Кота. Красная луна созерцает в последний раз небо, растворяясь в рассветном свете, забирая с собой тихую песнь разрушенной мечты и надежду в завтрашний день.