Dancing on the edge

- Она сейчас ручку от чашки оторвет. - Маловероятно, при ее комплекции. Недостаточные ресурсы физических сил. Мельбурн вздыхает и демонстративно закатывает глаза. Ох уж эти новенькие. Никакого воображения, никакого вальяжного спокойствия. К ним еще пришло еще осознание бесконечности времени и суетности жизни. Этот Альберт, тот еще зануда, хотя, стоит признать, что он по крайней мере не подвержен истерикам, как предыдущие два стажера. Даже слишком не подвержен. Таких безэмоциональных личностей Уильям не видел уже лет так сто с гиком. Сдается, что его родственники не чуют особой разницы между живым и мертвым парнишкой. - Напомни мне, почему тебя сослали на исправительные работы? Не вернул вовремя книгу в библиотеку? Хотя нет, тогда бы ваши райские привратники просто навечно лишили бы тебя десерта за ужином. Тут что-то посерьезнее… Наверное, это была не просто книга, а Камасутра… - неспешно рассуждает Уильям, наблюдая, как в кафе через дорогу миниатюрная брюнетка складывает уже четвертого журавлика из салфетки. - Она такой ребенок, ей-богу, - вдруг прекращает доставать своего напарника Мельбурн. Альберт кидает взгляд в маленькую черную записную книжечку, страницы которой исписаны ровными аккуратными мелким почерком. - Ей только исполнилось восемнадцать, - сообщает ангел, сверившись со своими заметками. - Юридически она уже не ребенок. Но физически… Альберт натыкается на взгляд Мельбурна и запинается. Он прекрасно знал, за что этот человек уже около двухсот лет состоит на службе у Преисподней. Женщины, выпивка, страсть и лень. Но слишком светлая голова дипломата и политика, умеющего разрешить любое затруднение. Впахивать на этом поприще после смерти - его проклятие. Смущать людей и ангелов своими вопиюще скабрезными шуточками - его хобби. Но ведь он сам попал в Рай, да? Его душа чиста и его не смутить такими выходками! Главное - не молчать под этим хитрым взглядом зеленых, как хвост змея-искусителя, глаз. - Но по физическим показателям она не числится в базе данных отдела прелюбодеяний, - заканчивает фразу Альберт, вкладывая в нее максимум достоинства. Уильям снова усмехается. Ангелы на полевых работах, те которые постарше, обладали шикарной способностью материться, не нарушая не единой клятвы. Удивительно изворотливые засранцы. Он был готов поставить еще сотню лет своей службы на то, что ни одно перо на их крыльях при этом не краснело. Этот святоша еще совсем салага, но это потрясающее лицемерие уже проявляет свою “райскую” силу. Мимо них, вдоль дороги проезжает, тормозя, такси. Девушка, ставшая объектом столь пристального внимания высших сил, дергается, оживает, поспешно кидая пять бумажных журавлей за соседний пустой столик и принимая максимально сосредоточенный вид. Ее маленькие руки скользят вниз, одергивая к коленям подол строго черного платья. Потом порхают обратно на столешницу к чашке холодного нетронутого кофе. - Зачем вам она? - нарушает напряженную тишину Альберт. - Хотите развязать войну? Мельбурн переводит взгляд с двух мужчин, что выбрались из такси, на бледное лицо Альберта, украшенное густыми старомодными усами. Впервые за этот день посланник Ада выглядит серьезным. - Нет, мы не хотим войны. Это только звучит весело, но на деле - бумажной волокиты не оберешься. Бюрократия хуже всех кругов Ада. - Тогда почему Вы здесь? - упорствует начинающий ангел. - Чтобы войны не случилось. Чтобы ты не напортачил, но и не допустил, чтобы эта девочка развалила всю эту гигантскую корпорацию, что так упорно создавали ее предки. - Что в этом плохого? Они торговали оружием. Она может пойти другим путем. Меньше оружия в мире - меньше работы и вам и нам. Мельбурн почти готов расхохотаться. - Знаешь ли ты, невинный агнец, что такое система сдержек и противовесов? - Да, это термин из сферы политики, который означает… - Так вот мир работает так же, - перебивает его Уильям, морщась, как от зубной боли. - Демоны не вкладывают в головы людей всякую дрянь вроде жадности и ненависти. В большинстве случаев, помощь в саморазрушении человечеству не нужна. Сами прекрасно справляются. Поэтому у тех людей, что потенциально будут твоими соседями по облаку, должны быть средства, предотвращающие раскол земного шара. Альберт молчит, обдумывая услышанное, а Мельбурн щурится, следя за тем, как два клерка в костюмах стоимостью в годовой бюджет Бангладеш​, жмут руку все той же девушке напротив. Она кивает им, что-то произносит, и Уильям может почуять сладкий запах лжи даже отсюда. Она говорит, что сожалеет о смерти дядюшки. Сожалеет, как же. Об этом скучном сукином сыне вообще мало кто жалеет. А молодая нимфетка, у которой теперь денег и власти - куры не клюют вряд ли станет плакать из-за старикана. Шелестят бумаги. Они подписывают договора о передачи прав на фирму, и спасибо, блядь, господи, что она хотя бы читает, прежде чем размашисто расписаться внизу страницы. Нихрена не понимает, конечно, в этой писанине сам Черт ногу сломит. - А зачем тогда вы вообще нужны? Если не сеете хаос и смуту на планете? - прервает его мысли вновь раздражающий голос Альберта. - Зачем-зачем… Чтобы ваше начальство не зазнавалось. Власти всегда нужна оппозиция, чтобы господствующие идеалы не утратили ценность для масс. Короче система сдержек и противовесов. А теперь захлопни хлеборезку и наблюдай, - ворчит Мельбурн, прикидывая, в который раз он уже читает эту лекцию для новичков. Небесная канцелярия быстро прощает долги. Поэтому напарники у него меняются быстрее, чем Кейт Миддлтон рожала. Тем временем девушка уже прощается с клерками. Те еще раз жмут ее маленькие руки. Она такая хрупкая, невинная и чистая, что Мельбурн чувствует себя как-то некомфортно. Находиться с ней на одной улице, это все равно, что быть старым башмаком, валяющимся на цветущей клумбе. Как его вообще занесло в няньки к этой… принцессе. Ох, опять его воспитание прет наружу. Не то это место и время для такого… Мельбурн чешет щеку с жесткой щетиной и плотнее кутается в пальто, от которого, конечно, никакого толку. Единственная температура, которую он ощущает постоянно - могильный холод. - А вот это уже интереснее... Стоит только такси отъехать от веранды кафе, как из глубины бара появляется высокая фигура. Черный пиджак настолько дорогой, что это уже безвкусно, особенно в сочетании с такой дешевой стрижкой. Кто-то тут явно слишком любит выебываться. - Это что еще за хрен? - шепчет рядом Альберт, и Уильям даже не удивился, потому что новый персонаж вызвает однозначную реакцию. Девушка хмуриться, глядя на мужчину, по-хозяйски развалившегося на соседнем стуле. Он что-то говорит ей с легкой усмешкой, что заставляет ее огрызнуться, теряя то впечатляющее самообладание и достоинство, с которыми она пару минут назад методично читала договор, хотя недовольные взгляды юристов прожигали ее насквозь. - Может устроим ему несчастный случай? - шипя сквозь зубы, предлагает Мельбурн. Он почему-то очень зол. Что странно, ведь последние полторы сотни лет он был склонен только к двум вещам - апатии и сарказму. - Нет! - почти панически протестует Альберт, решив, видимо, что ему все-таки подсунули психопата-убийцу-насильника, отнимающего конфеты у детей. Мельбурн делает глубокий медленный вдох. На другой стороне улицы девушка вдруг машет рукой, будто бы случайно опрокидывая полную чашку на костюм своего собеседника. Тот вскакивает, беззастенчиво ругаясь и проклиная малышку. А та лишь злорадно улыбалась. - Это все не игра, Виктория! - вопит тот, кого Мельбурн в своих мыслях уже прозвал “этот хрен”. Длинная рука мелькает в воздухе, широкая ладонь оказывается с нежной румяной щекой. За секунду до того, как Уильям собирался устроить “этому хрену” кровоизлияние в мозг, тонкие, но цепкие пальчики перехватили мощное запястье. Она говорит все очень тихо. Даже тише, чем вела обычную беседу. Но Мельбурн слышит каждое ее слово. - Только пальцем меня тронь, Джон, и я вышвырну тебя на улицу. Ты знаешь, что теперь я могу. И не трудись больше подлизываться. У тебя хреново получается, да и это в принципе бесполезно. Виктория разжимает пальцы, выпуская руку “этого хрена Джона”, как будто только что держала крысу. - Я сама буду принимать решения. Если мне потребуется совет - попрошу о нем. Кипя от злости, “этот хрен” покидает кафе. Альберт слышит что-то про “мелкую суку”, но не уверен, а уточнять у Мельбурна не рискнует. Когда он поворачивается к своему напарнику, то обнаруживает, что тот ухмыляется. - Поехали отсюда. Эта девочка не так проста, так что возможно, все будет веселее, чем даже наше начальство рассчитывало. Мельбурн залпом осушает свою чашку кофе и поднимается на ноги. Альберту только и остается, что последовать за ним до ближайшего угла, где на знаке “парковка запрещена” разместился полированный мотоцикл с коляской. *** Музыка гремит так, что наверное в Аду слышно. А она танцует - веселая и беззаботная. Такая противоположная той напряженной версии себя, что он видел утром. Она и ее подруги - лишь горстка разноцветных пятен в центре бушующей толпы. - Нам надо сделать так, чтобы она ушла отсюда, - нудит рядом Альберт, выпивая уже третий стакан воды. - Зачем? Что плохого? - равнодушно отзывается Мельбурн. - От танцев умирают гораздо реже, чем от скуки, поверь моему опыту. Альберт поджимает губы, но не спорит и залпом допивает минералку. - Повторить? - ухмыляется Эмма за барной стойкой. - Или чего покрепче налить? Краем глаза Уильям замечает, как посланника небес пробивает мелкая дрожь. - Нет, спасибо. Просто воду, - лопочет Альберт, отводя взгляд от длинных рядов полок с алкогольной, безалкогольной и некоторой весьма специфической продукцией. Виктория возникает внезапно. Вырастая из-под земли, будто маленький чертик из табакерки, она без раздумий хватается за черную шерсть лацканов его пальто, и вопреки всем законам мироздания температура Уильяма на секунду скачет до безумного максимума. - Я хочу потанцевать с тобой, - заявляет девушка, совершенно очевидно нетрезвая, но вполне еще адекватная, и это приводит Мельбурна к мысли, что он конкретно влип. - Не сегодня, мадам, - он старательно улыбается, как можно мягче, но сомневается, что еще способен на такое, после стольких лет ущербных недоулыбок и усмешек. Его пальцы касаются ее лба. Ее кожа как в горячке. Но это ничего. Так бывает с людьми, когда они счастливы дурацким, бесполезным счастьем одного момента. От его прикосновения взгляд Виктории становится чуть более мутным. Спустя мгновение она моргает и озадаченно разглядывает Уильяма. - Эм… Простите, мы знакомы? - она очаровательно морщит лоб и, конечно, не помнит последние пять минут, но не помнит, к счастью, и своих намерений флиртовать с ним. - Нет. Не имел чести, - он снова мягко улыбается и теперь уверен, что почти получилось сделать это хорошо. Она забавная. И решительная. Обычно его “клиенты” гораздо более предсказуемые, и от этого уже давно тошнило. Виктория - это что-то новое. Глоток свежего воздуха и при всей своей проклятой прогнившей душонке, он бы искренне хотел, чтобы она осталась такой навсегда. - Я Виктория, - вдруг просто произносит она, протягивая свою изящную ладонь. - Уильям, - машинально отвечает он, прежде чем затылком чует, как Альберт и Эмма дружно зыркают на него. - Я думаю, вы немного устали, позвольте, мой племянник Вас проводит. Он заканчивает свою речь, абсолютно уверенный, что все в порядке. Вранье дьявольски убедительно, ее дезориентированная память играет им на руку, а Альберт впервые за день не тупит и приветливо улыбается своей идеальной ангельской улыбкой. Хочется съездить по ней кулаком. Виктория ушла под руку с ангелом, а это значит, что ей ничего не грозит. Она оглянулась пару раз на Мельбурна, а он в это время уговаривал себя, что с ним все нормально. Преимущества службы на благо Преисподней - это то, что тебе не надо себе в чем-то отказывать. Грехом больше, грехом меньше, уже не играет роли. Вот только все это наскучило ему еще при жизни. Страсть ведет к страданиям, и расплата за них следует незамедлительно. Этот урок он усвоил давно. Ему уже никогда ничего не хотелось. До этого гребанного дня. - С каких это пор ты присматриваешь за дамами в беде? Решил сменить сторону? - хмыкает Эмма за его спиной, неспешно полируя высокий бокал. - Она нужна нам живой и невредимой, - с привычным равнодушием отозвается Мельбурн. - Я слышала, что Совет обсуждал использование ее дяди. Тот, который наш клиент. Возможно, девочка не так уж и нужна. Хотя, конечно, мила… - Не глупи. Камберленд почти наверняка развяжет Третью Мировую. И тебе придется закрыть это местечко, вернувшись на штатную должность. Это в лучшем случае… Эмма поджимает тонкие губы, но смотрит на него действительно обеспокоено. - Просто не лезь в самое пекло. - Какая ирония. Он кидает еще один взгляд в том направлении, в котором только что скрылась Виктория с этим занудой. А что если этот первоклашка налажает? Шкуру ведь только с Уильяма спустят, а “хорошие парни” всегда “хорошие”. - Плесни-ка мне Брокет-холл, - двигает он к Эмме пустой стакан. Та еще больше напрягается, стянув багровые губы в тонкую ниточку. Между остро очерченных бровей залегает морщинка. - Ты уверен? Сегодня ночью обещали дождь с грозой. Нелетная погода… - В самый раз. Очень стильно будет со стороны, - ворчит Мельбурн. - Лей давай. *** Виктория заключает, что это был самый странный вечер в ее жизни, когда ее молчаливый провожатый буквально сбегает, едва она предлагает ему обменяться телефонами. Но невыразимой степени странности вечер достигает тогда, когда молния, осветивщая дерево у крыльца, выхватывает из темноты грозовой ночи большого нахохлившегося грача, который, она готова была поклясться, глядит прямо на нее. Затем молния сверкает вновь. Грачи ведь не умеют улыбаться? *** Ее высокие каблуки адски тонкие. Двери лифта открываются, и Виктория шагает по полированной мраморной плитке, балансируя будто балерина из старинной музыкальной шкатулки. - Доброе утро, мисс Кент! - воркует Эмма со своего места, протягивая девушке почту. - Совет директоров через полтора часа. - Спасибо, - машинально отвечает Виктория, проходя мимо к своему кабинету. Уже почти скрывшись за дверью, она тормозит и шагает назад в приемную. - Спасибо… Эмма? - что-то щелкает в ее мозгу, и она кивает, успокоенная. Когда дверь наконец-то захлопывается, Эмма переводит взгляд на другой конец приемной, где на диванчике скрылся за огромной газетой Мельбурн. - Тебе не стыдно? Копаться в ее мозгах? - спрашивает Эмма больше из любопытства, чем нравоучений ради. - Вообще-то не должно. Но какое-то неприятное чувство все же есть, - посланник Ада опускает газету, и его подруге стоит усилий оставить без комментариев его щегольский костюм и новенький галстук. - Совету директоров ты тоже будешь мозги промывать? - интересуется Эмма, доставая из ящика металлическую пилочку для ногтей. - Нет нужды. Они сейчас все слишком заняты собой и планами, как получше подлизаться к новой королеве, - Уильям морщится, заслышав скрежет скрежет от маникюра ведьмы. - А она тебя не узнает? - Эмма шумно сдувает стружку с ногтей. - Ну, если что, я всегда могу… - отзывается Мельбурн, складывая газету самым шумным образом. - Нет, ты не можешь! От внезапно охватившего ее негодования, Эмма даже прекращает свое занятие. Он поднимает удивленный взгляд. - Уильям, посмотри, во что ты превратился! Где твой ловкий ум и умение находить подход к каждому? С каких это пор банальные трюки с мозгами, стали твоим основным оружием? - А тебе-то какое дело? - все еще удивленный таким приступом заботы, Мельбурн уходит в глухую оборону. Эмма откладывает пилочку, и ее длинные острые ногти теперь методично стучат по столу. Ее голос походит на заклинание в чистом виде. - Когда я согласилась помогать тебе и этому святоше, я думала, будет весело. Что я увижу мастера в действии: манипуляции, искушающие нашептывания. А ты как будто избегаешь эту девочку! Посадил меня за ресепшн! Хочешь, чтобы бы я подливала яд ее обидчикам? Всех не вытравишь. Ты должен направить ее, научить, как справляться с этим дерьмом. Равнодушное, извечно полное усталой иронии лицо Мельбурна на миг перекашивается. Он ненавидит, когда Эмма права. А она, увы, права всегда. - Я знаю. И займусь этим. Нахрена, ты думаешь, я разоделся? Эмма смотрит несколько недоверчиво, но явно удовлетворено. Ее взяла. - Что ты сделала со старой секретаршей? - спрашивает вдруг Уильям. - Капнула ей в чай любовного зелья. Она сейчас в Брайтоне с местным младшим бухгалтером. Привычная усмешка трогает его губы. - Жаль, что тебя не возьмут в купидоны. - Пошел ты, - Эмма улыбается тоже. *** Он пристраивается в самом углу, там где наблюдать удобнее всего. Все эти люди вокруг невообразимо скучны, а “этот хрен” еще и вызывает желание прочистить желудок. Рядом с Джоном пристроилась немолодая блондинка. Ее лицо несет в себе отпечаток капризности, благодаря выразительной линии верхней губы, и, возможно, это выражение лица лишь результат множественных подтяжек. Глаза этой женщины точно такого же оттенка как у Виктории - небесная лазурь. Но во взгляде уже давно нет того полного жизни огонька, что отличает девушку. Она и ее прекрасные глаза появляются в комнате. Траурный наряд удивительно красит ее. За окном что-то стучит. Мельбурн косит глаза и едва ли находит в себе силы не смеяться. Переодевшийся в мойщика окон Альберт, покачивается на длинном тросе прямо у стеклянной поверхности стены. Он прячет глазаа под кепкой, но усы торчат наружу, портят всю маскировку. Впрочем, всем здесь все равно на то, как выглядит какой-то там уборщик. Тут пахнет деньгами. Тут пахнет возможностями. Виктория начинает говорить. Ее речь тщательно заученная, а дикция - от природы чистая. Но только все эти престарелые скупердяи не слушают ее. Им не интересно, хотя она старается быть интересной. И говорит, надо отметить, толковые вещи. Но этим людям слишком нравится жить, как они живут. Перемены - это глупость и лишняя нервотрепка. Кто захочет отрывать зад от теплого насиженного места и начинать работать по-новому, когда это предлагает девочка не старше очередной его содержанки. Мельбурн следил за ее реакцией. Виктория говорит, как ни в чем не бывало. Ей нравятся ее идеи. Она действительно в них верит, а не бездумно повторяет за написанным на бумажке. - А теперь об отделах разработки и поставки вооружения, - объявляет звонким голосом Виктория. Время десерта. Густые седые брови ее топ-менеджеров ползут вверх, не веря, что она вообще в это сунулась. Распустить бы их всех нафиг по домам престарелых… - Прошу прощения, мисс, - с самой издевательской интонацией начинает “этот хрен”. - Но мы не уверены, что Вы достаточно компетентны в этом вопросе. Джон обводит взглядом всех присутствующих за длинным столом, продолжая: - Вам, пожалуй, не стоит лезть в устоявшуюся систему наших торговых отношений, и уж тем более маловероятно, что вы со всем вашим юношеским перфекционизмом разбираетесь в управлении такого рода предприятий… В этот момент Джон натыкается на пронзительные зеленые глаза. Слова застревают в горле, да так и остаются невысказанными, как и все другие. Все что ему остается - это лишь беззвучно открывать и закрывать рот, подобно большой злой рыбе. - Я быстро учусь, - несколько рассеянно замечает Виктория, тихо радуясь такому странному чуду. Она мечтала заткнуть Джона добрую половину жизни. - Продолжайте, мадам, - слышит она чей-то хрипловатый тихий голос, и это здорово придает сил. - Ну так вот насчет вооружения… *** - Тебе не стоило этого делать, - замечает Альберт часом позже, когда они встречаются с Уильямом на крыше бизнес-центра “Альбион”. - Знаешь, когда ты в прошлом месяце вымолил своему малохольному братцу ветрянку вместо сифилиса, я тебе ни слова не сказал. Так что не бери в голову. Чем меньше этот кретин говорит, тем чище воздух. Пошли лучше порадуем начальство. Похоже, эта Виктория одержала победу. Даже без нашей помощи. *** Он сидит в этом пабе уже битый час. И она тоже. В ее стакане исключительно минералка, а в самом Мельбурне уже цистерна бренди. Бумаги сменяют одна другую. Порой Виктория хмурится, прикусывает кончик карандаша, что-то чертит в блокноте и стремительно зачеркивает. Непонятно, почему ей нравится работать здесь - в окружении фанатов “Манчестера”, орущего телевизора с трансляцией матча и меланхоличного демона, который даже опьянеть толком не может. И возникает она перед ним также внезапно, как и в прошлый раз. Совершенно трезвая и решительная настолько, что на мгновение Уильям пугается почти до паники, хотя видел вещи куда страшнее миниатюрной бизнес-леди в потертых джинсах. - Мы знакомы? - спрашивает она, пристально вглядываясь в его лицо. - Не думаю, - сипло отзывается Мельбурн. Он не должен был сюда приходить. Не было необходимости, в принципе. Все благополучно разрешилась, пять футов молодости и энергии решили судьбу мира самым мудрым образом, выбрав государственные заказы, вместо туманных образов клиентов с континента. Зачем он продолжает за ней следить? - Нет, - упрямо повторяет Виктория. - Мы точно встречались… Она не вспомнит. Не надо трястись как пятилетний мальчишка, навравший матери. - Вы были в клубе несколько недель назад. А потом еще на собрании акционеров. Точно. Вы были там, - уверенно твердит девушка, а ее невероятные ясные глаза скользят по древнему лицу Уильяма, рисуя взглядом его профиль. Это невозможно. Невозможно. Она вся невозможная. - Вы занимаете какую-то должность у нас? -спрашивает она с легкой осторожной улыбкой. - Я… Я скорее аутсорсер. Из… департамента подземных ресурсов. Виктория несколько секунд обдумывает это, но затем, решив, что стоит ему верить, протягивает свою руку в очередной раз. - Я Виктория. Напомните мне свое имя? - Уильям, - он не находит в себе силы соврать. - Хотите вместе поужинать в более спокойном месте? Смелая, до безрассудства. Играющая с огнем и не подозревающая об этом. Мельбурну впервые за долгие годы хочется молиться. О том, чтобы она бежала от него со всех ног. Но прогнать ее сам он уже, дьявол его раздери, не может. *** Слава Богу, говорит она больше о себе. Расспрашивает его не очень пристрастно. Ест много и быстро, походя на голодную анаконду. - Давненько я не видел женщин с таким хорошим аппетитом, - посмеивается он, вызывая у нее смущенную улыбку. Эти ямочки на ее щеках - Рай и Ад в одном флаконе. - Где Вы учились? - спрашивает она, пригубив кроваво-красное вино. - Хм… В Итон, Тринити-колледж… Много читал. - Вам повезло. Меня воспитывали дома. Обучение с приглашенными учителями. До сих пор не пойму, где моя мать с отчимом находили таких педантичных мудаков… Ой, простите, Вы наверное не привыкли слышать такую речь. О, как ему нравилось смеяться с ней. Это было такое легкое, искренне… живое чувство. Он сам был живым рядом с ней. Ничто не длиться вечно. Глухая вибрация мобильника прерывает его хриплый смех, смешанный с серебряными колокольчиками ее голоса. Старенький поцарапанный экранчик высвечивает сообщение от номера “666”. У Дьявола есть стиль. “Совещание. Сейчас. За неявку отправим дежурить на шестой круг.” - Мне пора, - вздохнул Уильям. - Мы могли бы еще как-нибудь встретиться? - нерешительно поднимает глаза Виктория. *** Они видятся потом на протяжении месяца. Он водил ее по ресторанам, музеям и паркам, гадая, почему все так странно. Зачем он ей нужен? Как смеет он нуждаться в ней. Альберт подлавливает его как-то вечером после очередного свидания, стоило только Виктории скрыться за дверью. - Я не знаю, что ты задумал, но оставь ее в покое! Необъяснимая злость пробирает Мельбурна до самых костей. - А тебе-то что? Ревнуешь? - бросает он, глядя на лицо ангела, что стремительно покрылось красными пятнами. - Конечно нет, - отводит тот глаза. - Но мне казалось, она тебе нравилась, и ты не хотел, чтобы с ней случилось что-то плохое. - Я не хотел, чтобы что-то плохое случилось с ее наследством, - наигранно хищно улыбается Уильям. - Впрочем, ты прав. Она не может не понравиться. Глаза Альберта - как у побитого щенка. Кончики усов дергаются в негодовании. Но гнев - это грех. - Не веди себя с ней, как последний негодяй, - тихо говорит молодой человек. - Ты, кажется, забыл, что я по определению последний негодяй. Альберт лишь тяжко вздыхает, а спустя мгновение тает в воздухе. Никто не ненавидит Мельбурна больше, чем он сам в тот момент. *** Через три дня она его целует. Три дня, в течение которых он упорно ее избегает. Одному дьяволу известно, как ей удалось найти его в пыльной автомастерской, где ему чинили мотоцикл. Совершенно беззвучно. Без упреков, криков или слез. Она прожигает его взглядом полным боли, а затем тянет вниз. К себе. Это как родиться заново. Первое касание их губ похоже на поток кислорода после удушья. Удушья длиной в вечность. Он внезапно теряется, пару секунд неловко машет руками. Но потом находит ее плечи. Талию, тонкую настолько, что страшно обнимать. Мягкая кожа ее щеки. Аромат роз от ее волос. Она целует его сначала яростно. Потом спокойнее медленнее. И он ничего не может с собой поделать. Любить ее так правильно, так естественно. Это больше Ада и Рая. Важнее Господа и Дьявола. Некоторые приземленные люди зовут это механикой тел. Как будто обсуждая движение планет и звезд. В этом, наверное, что-то есть. Если уж и браться описывать это животворящее чувство, то только в масштабах Вселенной. Ей надо дышать, в отличие от него. - Я… - шепчет Виктория, не в силах разжать руки, покоящиеся по на его колючих щеках. - Я так скучала. Ты не должен больше меня оставлять. К сожалению, оставить ее - это то единственное, что он обязан сделать. - Нет. - твердо и тихо говорит Мельбурн. - Я не могу такого обещать. Ты понятия не имеешь… Ты действительно не имеешь ни малейшего понятия. - Замолчи, - она качает головой, уткнувшись лбом в его грудь. - Я могу угадать все, что ты скажешь. Но я отвечу только одно. Мне все равно. В любом случае. Что бы там не было. - Нет, Виктория. Я это проходил. Моя жена сошла с ума, мой сын не дожил до совершеннолетия. Сотни людей пострадали из-за меня. Это не преувеличение. Я проклят. И проклинаю все, до чего докасаюсь. Ты не заслуживаешь этого. Она замечательная до такой степени, что у него сжимается давно мертвое сердце. Сжимается, ноет, болит. Она замечательная и идеальная для него. Сообразительная и понимающая. Вот почему она уходит, прочитав эту необходимость в его глазах. У него сейчас столько вопросов к этой жесткой силе наверху. *** Он мучается теперь больше чем когда-либо. Вдобавок к должности "мальчика на побегушках" его наказание включало в себя возможность помнить каждое страдание, каждого человека, виной которым был он. Безумные глаза Кэрол всегда с ним, плач сына всегда раздирает сердце. Но с Викторией все сложнее, потому что они делят горе на двоих, и как бы ему не хотелось, он не может избавить ее от этой боли. Он знает теперь, когда ей особенно тяжко. Обычно по вечерам, что нормально для занятых людей, утопающих в дневных заботах. Запредельный уровень тоски бьет его все больнее и больнее каждую новую ночь. Мельбурн боиться подумать, как она живет с этим. Он сам не спит никогда, но ей-то это нужно… Но в один прекрасный день он улавливает что-то новое. Чистый животный страх, неведомый бессмертному посланнику Ада. В этот момент Уильям наблюдает за очередным клиентом, прикидывая, сыграть ли на его жадности или на его лени. Все плывет перед глазами. Окружающий мир попросту пропадает, теряет значение, и Мельбурн, следуя единственному значимому порыву, отправляется к ней. Будто в застывшем временном отрезке видит он ее перепуганное лицо, тонкие руки на плечах старой гувернантки, что пытается закрыть собой Викторию. Но она упрямее. Она храбрее. Его маленькая королева. Его персональный ангел. Пуля - горячая и неумолимая - уже в паре футов от них. Уильям не умеет останавливать время. Но умеет быстро думать. Удар приходится в его грудь. В ушах звенит от внезапно обрушившихся на него звуков: выстрела, криков прохожих, отдаленного воя сирен, топота ног убийцы и тонкого всхлипа Виктории. Она ловит его поверженное тело, которое, конечно, лишь искусная иллюзия вдруг усталого сгустка энергии, что зовется душой. Он уже давно не жив, и не может умереть. Но когда руки Виктории заботливо укладывают его голову на ее колени, он согласен исчезнуть навсегда. Он не может умереть. Даже быть сколько-нибудь ощутимо раненым. Поэтому, теряя сознание, он успевает удивленно выругаться: - Какого серафима… *** Свет слепит его, и на секунду Мельбурн решает, что кто-то в отделе кадров напортачил и его отправили в Рай. Но нет. Это лишь лампа дневного света на сером потолке, покрытом россыпью трещин. Это лишь больница, кажется, Веллингтон. - Хреново выглядишь. О, а вот и заплаканные близкие с цветочками и апельсинами. Эмма встает и приближается к койке Мельбурна. Он шевелит рукой. - Какого хрена я весь утыкан трубочками, как наркоман после передоза? - Не вертись, Дон Кихот ты наш. Тебе прострелили живот. Повезло, что жив остался, - Эмма глядит на него со смесью беспокойства и лукавства. - Что за идиотизм? - морщась от боли, стонет Мельбурн. - Я не могу быть раненным. Я же фальшивка, пародия на живого человека… - Тише, тише, - воркует ведьма, когда он порывается сесть на постели и кривится. - У тебя швы разойдутся. Ее длинный ноготь мягко утыкается в повязку у него на груди. Из-под бинта виднется окровавленная тряпица. - У меня кровь. Охренеть, - тупо моргает Уильям, прекращая попытки подвинуться. - Да, у тебя кровь, - еще более лукаво ухмыляется Эмма. - И предвосхищая глупые вопросы - ты теперь человек. Там наверху почему-то решили, что ты заслужил второй шанс. Сдается мне, тот усатый мальчонка похлопотал... В любом случае, вот тебе совет - береги это тело. Какое-никакое, пропитое, продырявленное, но вторые шансы, друг мой, на дороге не валяются. Его лицо бесценно. Но пока кто-нибудь не заподозрил, что у нее есть сочувствие и привязанность к кому бы то ни было, Эмма спешит ретироваться к двери. Мельбурн провожает ее долгим взглядом, а потом кое-что вспоминает.. Она появляется внезапно, как всегда. Стоит ему лишь об этом подумать. Чертик из табакерки, ангел с небес. - Я не знаю, как ты смог так быстро закрыть меня собой, но спасибо. Виктория застывает в дверях - миниатюрная скала. Железная воля и бесконечная нежность. И вся эта светлая сила сейчас здесь, с ним, явно собираясь взять его непривычно теплую руку и никогда больше ее не отпускать. - Полиция считает, что это покушение - дело рук кого-то из акционеров “Альбиона”, недовольные конкуренты и весь этот джаз... Слушая ее беззаботное щебетание, сжимая ее горячие пальцы, частично истекая кровью, Уильям чувствует себя удивительно слабым, уязвимым, но свободным. И счастливым. У него забрали вечную жизнь, но дали то, что было слаще Райских кущ.