Dancing on the edge

Это продолжается уже довольно долго. Откровенно говоря, все началось настолько давно, что “долго” - это слишком простое слово. Планету каждый год поливают дожди, ветры завывают вокруг земного шара, носясь из одного конца в другой будто странные шпионы, а сезоны сменяются со скоростью кадров в кинофильме. Не бывает такого времени, когда Уильяму не кажется, что он бежит. Так или иначе, вся его жизнь - это наблюдение за тем, как века и тысячелетия утекают сквозь пальцы. А он движется внутри этой воронки, но против ее течения. Он не помнит. До определенного момента он не помнит ничего. Рождается, неважно где, неважно кем, но он - это всегда он. Обычный человек в первые лет тридцать-сорок, как повезет. А потом обязательно появляется Она. Искривление в ровной линии жизни, невообразимо обычная, ничем не примечателеная. Он видит ее на улице или у кого-то в гостях, один раз она была лишь лицом с плаката, а в позапрошлый ей случилось родиться королевой. Он понимает. Всегда в одно мгновение. В одно чертово мгновение Мельбурн вспоминает все. Каждый день из прошлых жизней, а особенно ярко - те моменты, когда она его любит. Любит, о да… Всегда так чисто, так нежно, так сильно. Это разрывает сердце, и примерно на половине пути он учится игнорировать реальность. Исход всегда один - она ускользает. Боль - тоже недостаточно сильное слово. К тому моменту, как она покидает его после нескольких ничтожных мгновений наедине, он все забывает. Заталкивает внутрь изнасилованной памяти все прежние встречи, оставляя лишь то, что они имеют здесь и сейчас. И каждый раз его средце разбивается как в первый. Виктория тоже помнит. В противном случае Вселенная была бы чересчур жесткой, хотя казалось бы, куда уж ей, суке, изголяться дальше. Но Виктория тоже получает воскрешенные воспоминания прошлых веков, стоит ей лишь выхватить из толпы зеленые омуты его грустных глаз. Они никогда об этом не говорят. Если начать вспоминать все то, что они упустили, сердце разорвется еще на первом тысячелетии. Поэтому все всегда заново. Они живут здесь и сейчас, играя в незнакомцев, пока закономерно не упустят момент. Уильям ненавидит себя. Сражаясь в войнах, строя замки, плетя интриги, конструируя ракеты и заседая в Парламенте, он всегда параллельно пытается все исправить. Упрямо, свято, фанатично веря - в этот раз все выгорит. Она не станет чужой женой, не умрет от чахотки, согласится сбежать, несмотря на то, что в тот раз они по разные стороны баррикад. Но судьба делает финт, измываясь, отбирая ее, оставляя лишь очередной шрам на закаленном сердце. Виктория ненавидит себя. Она не пассивная фигура в этой жесткой шутке времен. Трижды она сама находила его, увидев раньше на экране или на улице. Один раз она предложила ему замужество. Один раз она намекнула, что все помнит, и тот его полный нечеловеческой муки взгляд - то немногое, что она предпочла бы никогда не вспомнать. Виктория бьется, стремится, бежит, как и он, но их линии всегда рядом, но никогда вместе. - Параллельные прямые, - сиплый голос объявляет тему лекции. Она прячет глаза в тетрадь, понимая сразу, что в этот раз он снова слишком стар для нее, и слезы против воли текут по щекам, перемешиваясь с черной тушью на ресницах. Сероватые кляксы падают на линованную бумагу, а подруга рядом спрашивает, все ли в порядке. Виктория бормочет что-то о хвостах за курс психологии прошлого семестра. Она удивлена, что после стольких лет все еще может плакать. Профессор Мельбурн прекрасно видит, что студентка в первом ряду скоро зальет своими неприкрытыми рыданиям всю столешницу. Но ничего не предпринимает. Время сделало его жестче. Снова берясь за мел и разворачиваясь к зеленой поверхности доски, он смакует прошлый раз - они были врагами на войне и все было проще. Он тогда был достаточной сволочью, чтобы нисколько не жалеть себя, глядя со своего эшафота на нее - по правую руку от мужа. Роскошную и взрослую. Подходящую ему более, чем когда-либо. *** “Выпускница Оксфордского университета, она сделала блестящую карьеру на политическом Олимпе, за счет своих незаурядных данных и кипучей энергии, столь удивительно контрастирующей с ее внешностью. Не помешал успеху даже малоизвестный широкой публике скандал с участием профессора прикладной математики..” Уильям хмурит брови и скользит глазами в конец статьи. “Погибла в автокатастрофе в 1990 году...” Пальцы небрежно и машинально комкают пожелтевший газетный лист. Вообще-то, не стоило бы этого делать, потому что газету он взял в архиве. Мужчина отпивает терпкий кофе и косит глазами в стеклянную витрину рядом со столиком. - Хотите еще что-нибудь? Ему не нужно поднимать глаза, чтобы узнать. Звук ее голоса давно въелся под кожу, стал плотью и кровью. Значит, официантка, да? Он заметил ее еще неделю назад. Всегда прекрасная и юная. Даже в форменном переднике - маленькая и хрупкая, но наверняка бойкая, иначе ведь и быть не может. До сих пор девушка с бейджем “Вик” игнорировала постоянного клиента за столиком у окна, который пил термоядерно крепкий эспрессо и оставлял безумно щедрые чаевые. - Сэр? Он решается. Быстрый взгляд. Ее глаза в этот раз карие. Но все такие же сияющие, гипнотизирующие, будящие в нем чувство, будто он живет в этом мире лет двадцать, не больше. - Я бы хотел лекарство от разбитого сердца, - грустно усмехается Уильям, гадая, что в этот раз пойдет не так. - Все бы хотели. Все сердца разбиваются, - отвечает Вик, крутя в тонких пальцах короткий карандаш, - Знаете, мне однажды разбили сердце, неся жуткую чушь про грачей. С тех пор я их ненавижу. Это должна была бы быть шутка, но даже сама девушка не находит, от чего улыбнуться. - Значит, Вы официантка…. - протягивает мужчина, разговаривая больше с самим собой. - Ну… я работаю тут, потому что не хочу зависеть от матери и вообще… Она говорит сбивчиво, откровенно, все еще как девочка, хотя вспомнила всю боль времен еще в прошлый вторник. - А мать у нас…? - спрашивает он, будто так и надо. Виктория без колебаний называет фамилию. Следит за его выражением лица. Ей надо знать - нормально ли для него высокое положение ее семьи. Хотя... - Знаешь, Уилл, за столько лет, мы наконец-то пришли к тому моменту, когда неважно, кто моя мать. Не важно, кто ты и кто я. Я все еще хочу танцевать с тобой. Каждую ночь. Этой ценности столько лет, что она сильнее морали и долга. По спине Мельбурна бежит холодок. Холодная зелень его глаз окунается в теплую осень ее очей. И согревается. Она согревает его в эту ночь, и так будет еще долго. Потом обязательно что-то случится, но пока что она извивается в его объятиях и показывает насколько она хочет. Его всего, рождающегося и умирающего для нее. Для защиты, спасения, поддержки, обучения. Всегда для нее. С того момента, как они были двумя пылинками в еще молодой после Большого взрыва вселенной, все шло к тому, что он ласкал ее на диваничике в подсобке сетевой кофейни, пробуя на вкус ее губы, сладкие после мокко. Они бегут против потока времени, навстречу и друг за другом сразу. Иногда он ее догоняет. И говорит жестокой судьбе “не сегодня”.