Теплая осень

      В Сейретее снова наступила осень.       Кира всегда любил это время года — оно чудесно отражало его душевное состояние: природа увядала, листья падали на землю и сморщивались от дождя, созревали яблоки и сливы, серое небо отражалось в глазах Хинамори, когда та запрокидывала голову, чтобы посмотреть на падающие капли, и смеялась от щекотки оных на щеках.       На самом деле ее глаза не серые — карие, напоминающие спелые вишни. И смеется она так солнечно, что, кажется, даже небо проясняется.       Все чаще Изуру себя одергивал: не смотри. Все чаще боялся поднять на Хинамори глаза — а она продолжала смеяться, бегать следом за Хирако, весело дергать за рукав Хитсугаю и дразнить его Снежком — война кончилась. Выжить удалось не всем — Кира спрашивал себя, как получилось выжить у него и не находил вразумительного ответа. Он радовался уже хотя бы тому, что дышит без боли в груди и может смотреть на Момо, которая чудом не пострадала в той мясорубке. Но смотреть было нельзя — маленький ледяной капитан ловил эти взгляды и хмурился. Хинамори ничего не замечала. Хинамори, как иногда казалось Кире, жила в собственном мире, который однажды выстроила: там не было боли, печали и зла.

***

      Он собирал осенние листья, чтобы выложить их в диковинную композицию и украсить свою унылую комнату. Красные, желтые, багряные… Не поднимая взгляда, Кира сосредоточенно собирал листья, пока на его руку не легла ее тонкая ладошка. Скрывать реяцу Момо умела великолепно.       Вздрогнув, Изуру поднял на нее глаза и встретил яркую солнечную улыбку.       Она ничего не понимала!       — Момо-чан, а ты… — начал Кира, но Хинамори присела рядом и подняла кленовый лист, поднося его к глазам так, чтобы сквозь него светило солнце. Прозрачные жилки на листе — как венки на ее тонких руках. Коснуться губами, ощутить персиковый вкус ее кожи…       Кира не смеет. Кира не боится капитана Хитсугаи. Кира боится испугать Момо, нарушить их и без того хрупкую дружбу. Быть просто другом, когда любишь — больно, но быть никем — еще больнее.       — Золотая осень, — говорит Хинамори, собирая листок за листком. — Давно такой хорошей не было, правда, Кира-кун?       Изуру смотрит на ее губы и кивает. Он не железный — у него тоже есть чувства. Вокруг — никого. И Момо до сих пор скрывает реяцу.       У ее губ действительно персиковый привкус, а еще они удивительно горячие и податливые. Сначала Хинамори удивленно моргает, пока Кира властно держит ее за подбородок и нежно касается губ своими, а потом обмякает и сама тянется за поцелуем, обнимает его за шею — это что, не сон? Кира ожидал как минимум Сокацуя.       Прижимая к себе хрупкое девичье тело, он углубляет поцелуй — Момо не сопротивляется. Она тихо стонет и не отстраняется, наоборот — прижимается к нему сама, и вот уже Кира чувствует через ткань шикахушо ее маленькую грудь…       Нельзя.       Изуру прерывает поцелуй, напоследок собрав языком с губ Момо нитку слюны. Она все так же удивлена, но уже, наверное, по другому поводу.       — Кира, — шепчет Хинамори прямо ему в ухо, — ты думаешь, я ничего не вижу?       Мысленно Изуру ругает себя за идиотизм. Конечно, они же уже не дети. Момо больше не та маленькая студентка со смешными хвостиками, и даже не та потерянная и брошенная своим Учителем девочка. Сражение с квинси закалило ее. Она стала женщиной — пусть пока только разумом, и, естественно, видела и его взгляды, и то, как против воли краснеют его щеки, и то, как он старается коснуться ее руки при любом удобном случае…       — Момо, — Кира старается говорить твердо, — а Хитсугая-тайчо…       — Широ? — Хинамори садится на колени и смотрит ему в глаза, — А что Широ? Мы росли вместе, да, но знаешь, я… Я многое поняла. Ты много значишь для меня, Кира.       Изуру смотрит на нее и не верит услышанному. Просто друзья детства? Но Хитсугая определенно любит ее, она что, не видит?       — Пойдем, — говорит Хинамори, поднимаясь с земли и протягивая Кире открытую ладонь. — Я знаю, где нас никто не найдет. Я преуспела в барьерах из кидо.       В ее вишневых глазах пляшут озорные чертики. Изуру послушно поднимается, принимая ее руку, сжимает в своей, переплетает пальцы… У Момо теплые руки и удивительно нежные, как для мечника, ладони.       — Пойдем, — соглашается он, — пойдем в осень.       И вечерний осенний туман скрывает юношу и девушку, не разглашая их секретов. Осень шепчет ветром что-то в листве, и только.       Кира всегда любил это время года.