Лёд и пламень

Весь следующий день Паркинсон так и не может понять. Что? Что это было? Что произошло вчера? Она не плакала уже года два. Привыкшая всегда идеально держать себя в руках, вести себя согласно этикету леди, коей, без сомнения, являлась Персефона, всегда была безукоризненно спокойна или же расслаблена и весела. Даже когда у нее были трудности или случались какие-то несчастья, Пэнси не плакала — сказывалось с детства въевшееся под кожу правило: леди никогда не ревут. Леди может пустить слезу, одну, максимум две, чтобы показать, насколько она огорчена или растрогана чем-либо. Леди имеет право плакать в обществе, но плакать красиво, не так как она плакала вчера. Не раздираемая чувствами, не сгорающая в огне чужого взгляда. Рыдать и действительно показывать обуревающие чувства леди может лишь наедине с собой — одно из правил семейного кодекса Паркинсонов. А вместе с Пэнси вчера был Малфой. И — черт побери! — Драко, кажется, видел ее реакцию. Видел, что она плакала из-за загонщика. Из-за брата Уизли. А может, не видел? Он ведь смотрел в другую сторону. Да. Да, пожалуйста, пусть это будет так. Это не так. Паркинсон понимает по одному взгляду Малфоя на нее за обедом. Драко всегда смотрел на окружающих со снисходительностью и легкой толикой презрения, это уже получалось автоматически — привычка, выработанная годами, но Пэнси доставались лишь спокойствие и легкое дружелюбие в его взгляде. Сейчас же это была злость, смешанная с чем-то, что Пэнси так и не смогла охарактеризовать. Драко никогда не смотрел так на нее. — Уизли? Серьезно? Уизли?! Пэнси, скажи, что это была шутка, — Малфой подходит к ней после урока трансфигурации, когда ученики и МакГонагал уже ушли, и они остаются вдвоем в пустом кабинете. — Ты о чем? — девушка старается придать голосу как можно больше безразличия и обыденности. — О вчерашнем. Я видел, как ты пялилась на брата Вислого. Паркинсон облегчённо вздыхает про себя — он не видел ее слезы, слава Мерлину. — Я на него не пялилась, это он на меня смотрел. — Да ладно. Именно поэтому ты вцепилась в меня так, будто боялась упасть? Паркинсон, я тебя с двух лет знаю, у тебя чувства вчера были на лице написаны. — Мое лицо — не пергамент, чтобы на нем было что-либо написано, — черные брови сходятся к переносице, а голубые при свете дня, но серые сейчас в свете наступающих сумерек глаза острыми шипами взгляда пронзают парня. — Я не пялилась на брата Уизли вчера. А за руку тебя держала просто потому, что так захотела. Или мне уже нельзя прикасаться к тебе? Холодный смех Драко эхом отражается от стен пустого кабинета. — Не хочешь признаваться — не признавайся, — улыбка все еще блуждает по тонким губам Малфоя. — Но не забывай: он тебе не ровня и не пара. Улыбка пропадает, когда парень добавляет в конце неожиданно серьезно: — Ты только моя. И от этого «моя» у Паркинсон по спине бегут мурашки. *** Персефона Паркинсон любит холод и ненавидит жару. Это определение характера и предпочтений Пэнси знают все, но мало кто догадывается, что теперь оно звучит уже не совсем так. Персефона Паркинсон любит холод и ненавидит жару, но позволяет находиться рядом с собой одному огненному человеку. Да, Пэнси смирилась, плюнула на все запреты и приличия. Ей хочется быть рядом с Чарли, и она идет на поводу у своих желаний. Да, он старше ее, и Уизли, и бывший гриффиндорец, и скоро должен улететь обратно в Румынию. Но она хочет. А значит, так и будет. Паркинсон ходит в лагерь загонщиков каждый день, подолгу болтает с Чарли. Их общение уже перешло границу приятельства, и теперь это можно назвать даже влюбленностью. Паркинсон хорошо рядом с Уизли, как бы абсурдно это ни звучало. Пэнси не строит иллюзий по поводу их дальнейших взаимоотношений: когда Турнир закончится, Чарли уедет в Румынию, и их общение прекратится. Он «не ровня и не пара» ей — Паркинсон и сама это понимает. Ей не позволят связать свою жизнь с Чарльзом ни ее семья, ни его. Да и нужно ли это? Влюбленность проходит, поэтому и Чарли, и она сама забудут друг друга через некоторое время. Девушка не волнуется о будущем — просто наслаждается моментом. От него исходит тепло, огонь. Он сам пахнет огнем. Раньше Пэнси не думала, что огонь вообще может пахнуть, но теперь она знает, как пахнет огонь, — он пахнет Чарли Уизли. Только огонь Чарли не сжигающий, не разрушающий, а созидающий, как солнечные лучи, как свет от углей в их гостиной: не жаркое пламя, а тепло. Вначале ей хочется шарахаться от этого огня, общения, панибратских замашек и грубого нарушения ее личного пространства, но потом она привыкает, ей даже нравится. Острые грани ледяной статуи оплавляются, перестают быть такими крепкими, опасными. Пэнси уже не противится, когда он совершенно беспардонно усаживается рядом с ней на бревне и, не спрашивая разрешения, накидывает на плечи свою куртку. Большую и теплую, пропахшую дымом костров и душком сырого мяса. Турнир Трех Волшебников приближается с каждым днем, и у Чарли и остальных загонщиков работы становится все больше. Хогвартс также готовится к приближающемуся событию: школу приводят в порядок и украшают, подготавливая к прибытию гостей из Дурмстранга и Шармбатона. За учениками следят в три раза пристальней, и Паркинсон уже не имеет возможности каждую ночь ходить в лес. Кубок огня выбирает имена чемпионов, называя последним Поттера. В Хогвартсе стоит переполох, все обсуждают Золотого Мальчика, гадая, как же ему удалось подбросить свое имя в кубок. Мнение слизеринцев сводится к тому, что «святой Поттер» опять решил выпендриться. На следующий день Драко приносит значки. Они достаточно большие, почти идеально круглые, и на ярком фоне написано красными буквами: «Седрика поддержим — он настоящий чемпион». Слизеринцы одобрительно кивают. — Это еще не все, — довольно изрекает Малфой и, прикоснувшись к значку, нажимает что-то. Красные буквы мерцают и затем исчезают. И вот уже на их месте красуется зеленая надпись: «Гарри Поттер, ты смердяк, задавала и дурак». Паркинсон смеется, представляя обескураженное лицо Золотого мальчика и предстоящее веселье для слизеринцев. — Это великолепно, Драко! — Пэнси выхватывает из рук друга один из значков и прикрепляет к своей мантии. Ее смехом и улюлюканьем поддерживают остальные. Вскоре кругляши уже красуются на мантиях учеников Слизерина, переливаясь яркими надписями. — Пойдемте, найдем нашего чемпиона, — Паркинсон делает ударение на последнем слове и показывает пальцами кавычки. И вновь дружный смех в одобрение. Пэнси носит значок, не снимая, и с удовольствием демонстрирует его всем в коридорах, включая Поттера и Уизли. Особенно Уизли. Она сама не понимает зачем, но в последнее время старается оказаться рядом с Вислым, украдкой посмотреть на него, подслушать разговор. Рыжие пряди слишком знакомы, только глаза не те. Голубые — не зеленые. Рон, видя значки, хмурится, яростно поджимает губы, хотя от Пэнси не укрывается некая доля злорадства, проскальзывающая во взгляде Вислого. Поттер злится, но отмалчивается, чаще всего просто игнорирует или же уходит. Драко язвит и манерно смеется, вновь и вновь подзуживая заклятого врага. Паркинсон улыбается, стоя рядом с другом, поддакивает его остротам. *** — Слышала, у Чарли подружка появилась? — Грейнджер и Вислый стоят в коридоре на третьем этаже неподалеку от кабинета заклинаний. Пэнси прислонилась спиной к колонне в двух шагах от них. У Гриффиндора и Слизерина сегодня совместное занятие. — Подружка? В каком смысле? Холодный гладкий мрамор чувствуется лопатками, распущенные сегодня волосы темной вуалью скрывают склоненное над пергаментом лицо. Буквы перед глазами пляшут, не желая доносить до сознания скрытую в них информацию. Подружка? Неужели рассказал? — Девчонка с Хогвартса очень драконами интересуется, говорит, что бегает в лес днем или по ночам. — По ночам? Это же опасно! Хагрид знает? — Не, Чарли говорит, что сейчас там вся живность разбежалась, драконов боятся. А у Хагрида сейчас свои заботы, — Вислый продолжает фразу старательно измененным голосом, пародируя лесничего: — Мадам Максим столь привлекательна… Дружный смешок. — А кто она, он тебе не сказал? Желудок делает двойное сальто, а внутри все сжимает страх: если Вислый знает, он разболтает всей школе. Ее же на смех поднимут и выговор сделают за хождение в Запретный лес, могут вызвать родителей или даже… — Нет, молчит, как партизан. Клубок страхов, готовый вот-вот взорваться, исчезает; слабеет натяжение струн из нервов, Пэнси резко выдыхает, с удивлением обнаруживая, что не дышала последнюю минуту. Она раздраженно дергает головой, и черные пряди вихрем разлетаются, открывая лицо: губы сжаты в тонкую полоску, а глаза уставились в пергамент, тщетно пытаясь подготовится к уроку. — Какая ты напряженная, — насмешливый баритон рядом заставляет вздрогнуть и отстраниться. — И тебе привет, Драко, — когда он успел оказаться так близко? И что вообще тут делает. — Волнуешься из-за предстоящего теста? Или же по другой причине? — Из-за теста, — голос холодней льдов Антарктики. Но друг все равно не отстает, все время до начала урока он, стоя рядом, подтрунивает над ней, бросаясь двусмысленными, лишь ей одной понятными фразами. Но за масками шуток и язвительно колких замечаний Паркинсон явственно слышит тщательно скрываемую обиду: «Почему ты с ним, если ты моя?» Пэнси садится за третью парту первого ряда, надеясь, что к ней сейчас сядет Дафна, которая знает историю магии на зубок. Но ее надежды легко рушит зеленая сумка, приземляющаяся рядом, и платиновые волосы, заслоняющие обзор на класс. — Может к Гойлу сяд… — Надо поговорить, — Малфой обрывает ее на полуслове, давая понять, что об ином соседе на этот урок она может и не мечтать. Он кивает подошедшей Дафне на место рядом Грегори, та недовольно поджимает губы, но затем все же со вздохом направляется к Гойлу. — О чем ты хотел поговорить? — Профессор Бинс уже раздал работы с тестом и теперь прохаживается сквозь парты около соседнего ряда. — О рыжем, — теперь в голосе нет ни намека на недавнюю язвительность и шутливость. — Вислый? Неужели Золотой мальчик с ним помирился и они опять что-то задумали? — Пэнси строит из себя дурочку, делая вид, что не понимает, о ком хочет поговорить друг. — Нет, я о другом рыжем, — шепчет Драко, попутно нажимая небольшую кнопочку на значке, приколотом к отвороту мантии. Тот несколько раз мигает красным и выдает знакомую надпись «Поттер — смердяк». Пэнси уже не обращает на это внимания. О другом рыжем. Понятно, о ком пойдет речь. Только вот последний, с кем она хочет обсуждать свои чувства к Чарли, — это Малфой. Нет, она не скрывает от него, просто Драко тоже имеет на нее виды. Как на будущую леди Малфой. А Пэнси не хочется огорчать друга, которому итак несладко из-за того, что его возможная (читай — будущая) невеста якшается с осквернителями магической крови, который водятся с магглами и грязнокровками. — Тут не о чем говорить. — Есть, Пэнси. Поверь мне, есть. Бинс проходит совсем рядом, и они замолкают. Паркинсон отворачивается, усердно пытается вспомнить, в каком году был заключен договор между дворфами и эльфами. Драко сверлит ее немигающим взглядом. — Пиши, а то работу сделать не успеешь. — Успею. Девушка хмыкает и продолжает строчку за строчкой описывать третью магическую конвенцию дворфского короля. — Да хватит на меня смотреть! — яростно шипит Паркинсон через десять минут, за которые Драко ни разу не свел с нее взгляда. — Я не могу так работать. — Я не хочу, чтобы ты ходила к Уизли, — Малфой, напротив, спокоен и непоколебим, как скала. — Это мое дело, когда и к кому я буду ходить. И не тебе это решать. — Ты моя будущая неве… — Вот именно! — перебивает Пэнси, неосознанно повышая голос. — Будущая! А сейчас я могу делать что хочу. — Мистер Малфой, мисс Паркинсон, если вы все сделали, то сдавайте работы и, будьте добры, не мешайте другим писать тест. — Профессор Бинс, пройдя сквозь учительский стол, медленно плывет к ним. — Простите, профессор, — хором. — Мы еще не закончили. — Делать, что хочешь? То, что ты хочешь, это общаться с осквернителями крови, да?! — злобный шепот, слышимый только ей. Малфой даже голову не поворачивает; делает вид, что занят работой, только губы шевелятся. — Он не осквернитель кро… — Да неужели?! — в голосе блондина скользит неприкрытая издевка, даже еле слышимая громкость голоса не может ее скрыть. — Поэтому его папаша работает в отделе по изучению магглов? — Да какая разница, чем занят его папаша? — Действительно! Совсем нет разницы. Ничего, что честь рода и дома зависит от поведения всех его членов? А в семье Уизли одни идиоты. Да и ты сейчас, кстати сказать, не украшаешь свою семью. Твои родители знают, с кем их дочь, чистокровная аристократка и слизеринка, крутит шашни? — Они не знают! — Пэнси, полностью оправдывая свое звание истинной слизеринки, шипит не хуже, чем змея на гербе ее факультета. — И не узнают! — О, это почему же? — с наигранным удивлением вопрошает блондин, наконец-то соизволив повернуться и взглянуть на нее. — Что помешает мне сообщить им об этом? Он смотрит на нее с таким презрением, что девушке хочется прямо здесь залепить ему пощечину. Внутри разгорается огонь, пламя. Не ледяная злоба, а бушующий пожар ярости, такой, что, кажется, еще секунда, и все вокруг нее вспыхнет ярким костром. Он смеет угрожать ей. Он. Смеет. Угрожать. Ей. Драко Люциус Малфой смеет диктовать ей свои условия, требует играть по его правилам. Это переходит все границы! Никто и никогда не смел приказывать и навязывать свою волю леди Паркинсон. Она чистокровная аристократка, она слизеринка, как он сам выразился, она потомок одного из самых древних и уважаемых магических родов Англии! И с ней обязаны считаться все! И особенно ее «будущий муженек»! — Тебе помешает то, что, если ты это сделаешь, потеряешь мою дружбу, понял? — в ее мягком, почти елейном тоне скользит шелк стали. Так убийца, поймав очередную жертву, водит ей по горлу лезвием кинжала. Не режет — нежно касается, давая ощутить кожей холод оружия, давая вдохнуть запах смерти. Одно неосторожное движение, и одним трупом на земле станет больше. И Драко уже подошел к этой границе. Он уже стоит на лезвии, рискуя сорваться в пропасть. Одно неверное движение, один неверный аккорд на струнах ее таких странных и неправильных чувств, и она надавит на нож чуть сильнее, перерезая горло их дружбе. Убийца уже на пределе, теперь все зависит лишь от жертвы. — Что? — переспрашивает Драко, меняясь в лице. Вся злость и напор куда-то исчезают. Несколько секунд он смотрит на нее так, будто не узнает, серые глаза бегают по ее лицу, пытаясь прочитать что-то. Пэнси видит, что друга зацепили ее слова, задели за живое. И взгляд у него сейчас такой… почти жалобный. Немногое, очень немногое может так задеть Драко Малфоя. Сейчас она перешла черту дозволенного, сказала лишнего, и парень точно этого не забудет, но он сам виноват. Слишком много на себя берет этот заносчивый мальчишка, который почему-то возомнил, что раз его отец имеет связи и кучу денег, то он может указывать другим, что делать. Да, может быть, своим подхалимам или влюбленным в него дурам, вроде той же Гринграсс, он и имеет право диктовать условия, но не ей. Не ей. На секунду проскальзывает мысль извиниться или же как-то сгладить, разбавить свой яд, но она моментально сгорает в пламени злости, бушующем в душе девушки. На грани сознания Пэнси отмечает, что прежняя Персефона Паркинсон не стала бы так себя вести и так говорить, что прежняя Пэнси сейчас извинилась бы и с холодным равнодушием продолжила бы беседу спокойно, чтобы прийти к компромиссу. Но она уже не та. Видимо, слишком много общалась с Чарли. Настолько, что заразилась от него огнем. За короткое время их знакомства он успел забросить в ее душу несколько искр своего нрава. И теперь эти искры, подпитываемые ее собственными эмоциями, не то что плавят, а испаряют все ее ледяные барьеры вежливости и этикета при общении с отпрыском аристократического рода. Ее сдержанность и самообладание дают сбой. Паркинсон не меняет выражение лица и все с той же жесткостью глядит на однокурсника. Малфой выдыхает и на его лице застывает маска безразличия. — То есть ты согласна променять меня на этого… этого загонщика? — неестественное спокойствие в интонации, нарочная небрежность вопроса и целый ворох презрения. На словах «этого загонщика» парень кривится так, будто увидел или же вспомнил что-то невероятно отвратительное и мерзкое. Вопрос Драко и его презрительный тон, которым он говорит о Чарли, подливают масла в огонь. Пэнси отрывается от почти доделанной работы, ее голубые, как первый лед, глаза встречаются с взглядом гранитно-серых глаз Малфоя, а в тихом вкрадчивом голосе звенит сталь: — Да, Драко. Именно, — голубые глаза сужены и опасно поблескивают в ожидании ответа. Серые — удивлённо расширены, все еще до конца не веря в происходящее. Малфой открывает рот, будто хочет что-то сказать, а затем молча его захлопывает. Так, что Пэнси слышит, как зубы клацают друг о друга. Взгляд гранитных радужек упирается в пустой пергамент на столе. — Профессор, я закончила, — она встает, кидает тест на стол и пулей вылетает из класса.