Пшеница

Ясное голубое небо, медленно плывущие облака, словно мягким одеялом обнявшие небеса и палящее солнце. Золотые солнечные лучи освещают мир, с радостью делясь своим теплом. Они весело скользят по крышам домов, отражаются в мерцающих бликах вод, играют с зеркалами и стеклами. Ничто не остается без их внимания: все цветет, все живет. Этот день можно было бы назвать невыносимо жарким, если бы не ветер: такой легкий, еле заметный. Он чуть слышно шелестит в листве, с нежностью перебирает девичьи волосы, окутывает прохладным коконом всех и каждого. Ветер приносит в сухой, уставший город запах полевых цветов и трав. Было воскресенье. Горожане наслаждались этим погожим летним днем, стараясь не упустить ни одного мгновения, а за сотни километров отсюда остановилось время. Точнее оно не остановилось, а текло настолько медленно, что секунда переходила в минуту, а минута растягивалась на долгие-долгие часы. И все из-за двоих. Эти двое лежали посреди пшеничного поля, бесстрашно представ перед царствующей звездой. Они проделали долгий путь, прежде чем добраться сюда, и сейчас, утомленные долгой дорогой, они тихо лежали на теплой, прогретой земле. Они не издавали ни звука, прислушиваясь к редкому колыханию пшеничных колосьев. Казалось, все было едино. Эти двое, это поле, небо и земля. - Как думаешь, а сколько здесь всего пшеницы? - вдруг спросила она, слегка повернув голову в сторону него. - В тоннах? – переспросил он, даже не открыв глаза. - Да нет. В штуках. Вот сколько тут всего штук пшеничных колосьев? - Миллионов сто, не меньше. - Сто миллионов?- чуть понизив голос, с придыханием, переспросила она, – и это только на одном поле, а ты представь себе, сколько таких полей во всей стране, нет, в целом мире! Какое огромное количество пшеницы растет на нашей планете, а об этом никто ничегошеньки не знает. Да такой цифры еще даже, наверное, не придумали, которая бы обозначила такое! Снова замолчали. Она думала о пшенице и глупых, ничего непонимающих людях, а он, приоткрыв один глаз, с улыбкой наблюдал за ней: как растрепался ее неумело сделанный пучок, и освобожденные волосы мило обрамляли ее лицо, как ее губы кривились в презрении, а нос смешно морщился, будто она действительно злилась на людей за их незаинтересованность в количестве пшенице, как ее тонкие пальцы медленно перебирали сломанные пшеничные колосья, словно утешая их. Он смотрел на нее и думал о том, почему он здесь. Ведь это была ее мечта, наивная и немного сумасшедшая, но все же – мечта. Она хотела провести целый день посреди пшеничного поля в полном одиночестве, наслаждаясь тишиной и покоем, наблюдая за мерным течением времени, думая о чем-то своем. Но в самый последний момент, она предложила ему присоединиться. Просто позвонила и спросила: «Хочешь со мной?». Он спросил: «Куда?», и она ответила: «В поле». Он даже сейчас не знает, почему ответил да, почему отменил все свои планы и приехал сюда. Наверное, чтобы увидеть ее. Глупо конечно, ведь между ними ничего не было: никто никогда не говорил слов любви, не клялся в вечной верности, не обещал быть вместе навсегда. Они вообще не были вместе. Был он, и была она. Отдельно. Не вместе. Но в то же время, когда они были вдвоем, между ними образовывалась странная связь, будто их соединяла невидимая тугая нить, разорвать которую было невозможно. Это не было дружбой, и каждый из них осознавал это, но и чем-то большим, в общепринятом смысле, это не было. - Ты бы хотела от меня детей? - прервал он подзатянувшееся молчание, приподнимаясь с земли и садясь обратно, скрещивая ноги в лодыжках. - Нет, конечно – с усмешкой ответила она, продолжая смотреть на небо и щуриться от солнца. Он промолчал. Не услышав ответа, она перевела глаза на него, окинула внимательно взглядом, из которого тут же исчезли искорки смеха, и повторила его позу, при этом оперевшись на локти. - Ты хочешь поговорить серьезно? Он равнодушно пожал плечами, так и не отведя глаз от пшеничного моря. Он даже начал чуть раскачиваться, подхваченный очередной волной. Его задел ее ответ. Не то чтобы он думал о детях вообще или с ней. Нет. Просто… - Если говорить серьезно, то ты, наверное, единственный, от кого я бы хотела иметь детей. Хоть сейчас, хоть через лет двадцать. Но это только теория, а точнее возможность, - проговорила она, отведя глаза в сторону, стараясь не смотреть на него. Стремясь не сбиться с очередной волны, он медленно перевел взгляд на нее. - А в реальности? По-настоящему ты бы хотела иметь от меня детей? Чуть склонив голову и закусив нижнюю губу, она уставилась в землю. Долго молчала. Разомкнула губы, чтобы что-то сказать, но вновь сомкнула. Нахмурилась. Затем она подняла руки с колен и начала собирать сломанные колосья, что лежали вокруг них. Аккуратно перебирая их, она отбирала самые длинные, складывая рядом с собой. Он внимательно следил за ней, не решаясь прервать хрупкое молчание, будто боясь спугнуть ее. Шли минуты. - Я никогда раньше не думала о наших детях – еле слышно произнесла она, закончив отбирать самые длинные колосья. Взяв два из них, она стала переплетать их между собой, словно хотела сделать венок, - я вообще о детях раньше не думала. Знаешь, а они бы, наверное, были бы как ты. Такие же… милые и серьезные. Она хмыкнула и подняла на него взгляд. - Да, именно так, они были бы милыми, но чересчур серьезными. Но…но это только вероятность. А если говорить про реальность, то…я не знаю. И вновь молчание. Он смотрит на нее, на то, как ветер играет с ее волосами, как солнце золотит ее кожу, и понимает, как быстро колотится его сердце. Каждый удар отдается в его теле, в его дыхании, в его душе. Она медленно плетет свой пшеничный венок. Колосья с трудом поддаются давлению ее пальцев, нехотя вплетаясь в почти законченный узор. Она работает аккуратно и медленно, не хочет, чтобы он понял, что она боится. Боится сказать и слова, сама не понимая почему. Такое случается впервые, и она не знает как себя вести. Слышится хруст: она чересчур сильно согнула хрупкий сухой колос. Не обращая внимания, она берет другой и начинает все заново. И снова хруст, и она вновь начинает сначала. - А ты…ты бы хотел от меня детей? Он будто выходит из транса. Все это время, наблюдая за ее работой, он не чувствовал времени. Будто потерялся где-то между этими колосьями, сам вплелся в этот венок. Поднял глаза на нее и встретился с ее, несколько затравленными, испуганными. - Я…я тоже не знаю… - ответил он, смотря прямо ей в глаза и расплываясь в странной, такой неуместной сейчас, улыбке. Сердце бешено колотится в груди, а к глазам подступают слезы. Она не понимает, что с ней происходит, почему задать этот вопрос было настолько трудно, а ждать ответа еще сложнее, почти невыносимо. Но услышав его уверенное «не знаю» и увидев эту улыбку, она успокоилась. Неуклюже улыбнувшись в ответ, она опустила глаза вниз и продолжила работу, лишь изредка прерываясь, чтобы взглянуть на него. А он вновь стал смотреть на море. Ему было спокойно и легко, так спокойно и так легко, как, наверное, не было никогда в его жизни. А поле пело. Пшеница тихо шумела от нежных прикосновений ветра, что медленно раскачивал ее, не давая стоять неподвижно. Он чувствовал странное единение с этим местом. Будто он был здесь когда-то давно и каждый колос, каждое зернышко помнит его и радуется ему. Он перевел взгляд на небо: легкие невесомые облака медленно уплывали вдаль, скрываясь где-то за горизонтом. А на смену им пришли темные тучи, чем-то напоминавшие кляксы, растекающиеся по небосводу. - Дождь будет. Нам лучше уйти. Она как раз закончила работу, и в ее руках лежал пшеничный венок. Он был несколько неуклюж и кое-где из него слишком сильно топорщились концы колосьев, но в тоже время он был прекрасен. Прекрасен так же как она, как этот день, как это поле, как эти двое. - Да – с улыбкой ответила она, надевая венок и задирая голову вверх, навстречу небу и первым, редким каплям дождя, - нам пора идти. Поднявшись с земли, он тут же почувствовал себя неуютно. А увидев как поднимается она, он испытал доселе неведомый жуткий страх. Он испугался, что покинув это пшеничное поле, он потеряет все. Что подобно морским волнам, что всегда играют с тобой, то подступая ближе, то отступая, эти пшеничные волны, разразившись настоящим штормом, унесут с собой их двоих. Таких настоящих. Таких единых. Сейчас. Поднявшись с земли и поправив венок на голове, она посмотрела на него. Улыбнулась. - А знаешь, я, кажется, знаю, какими бы были наши дети. Пшеничными. У нас с тобой будут пшеничные дети… И рассмеявшись, она побежала назад. Через все пшеничное поле. Под теплым летним дождем. Он смотрел ей вслед. Теплые капли стекали по его лицу, а он счастливо улыбался.