Горбатого могила исправит

…Раздался рев раненой собаки, и я почувствовал, что наваждение рассеивается. По крайней мере, одна из пуль попала в цель! Призраку выстрелы не страшны, а тот, кто чувствует боль от ран, смертен! Боже, как бежал в ту ночь Холмс! Он опередил меня, почти поравнялся с псом, настигшим Генри — и тут позади нас раздался новый вой, от которого бы затряслись поджилки у любого храбреца. На пригорке у крепкой тропы стояла собака… нет, не собака, чудовище, вдвое выше человека, сгусток тьмы, видение из преисподней! Помню, в первый миг я даже ужаса не ощутил, только изумление, что меня так напугал ряженый пес Степлтона. Так пламя свечи кажется тусклым на фоне горящей лампы. Я остановился, оступился, чуть не сошел с тропы. Первая мысль, что промелькнула у меня в голове, была довольно жуткой, но тогда она показалась спасительной — я просто малость повредился рассудком, демон мне привиделся! Но увы, это было не так. Краем глаза я заметил, что Холмс обернулся и замер, как соляной столп. Лица его в такой тьме и издали было не различить, впрочем, я был уверен — Холмс в таком же ужасе, как и я, как и Лестрейд, да как и пес Степлтона. Несчастная собака мгновенно перестала скулить и метнулась прочь. Повезло в некоторой степени только сэру Генри. Баронет лежал в полуобмороке и потому не видел более существенной причины для этого самого полуобморока. Призрак вскинул голову к небу, раскрыл пасть, обнажив сверкающие во мраке клыки. Дикий, страшный, душераздирающий вой снова пронесся над болотом. Он ощущался, как холод, заползал под одежду, сдавливал горло. Я буквально чувствовал, как у меня остановилось сердце. И, что странно, призрачный пес не был так уж чудовищен с виду, разве что размеры… Но все, абсолютно все в нем вызывало сверхъестественный ужас. Помню, я еще здорово разозлился на Степлтона — этот дурак вздумал играть с огнем, устроил маскарад с обычной собакой и приманил подлинного демона. Сейчас мне странно, что я мог рассуждать так спокойно. Пес замолчал, оглядел пространство перед собой, изготовился к прыжку. Он был огромен. Окруженный слабым сиянием, он казался сгустившейся черной тучей, лишь случайно принявшей форму пса. Он медлил, ибо мгновенно мог преодолеть лежавшее меж нами расстояние, он играл с нами, как враг рода человеческого и его слуги издавна играют с людьми. Я стоял, словно пригвожденный к земле, зная твердо одно — сейчас я умру. Кто-то резко дернул меня за рукав. То был Холмс. Глаза у него были совершенно белые от ужаса, я никогда и представить не мог, что у моего рассудительного хладнокровного друга могут быть такие глаза. И все же он не обеспамятел, вернулся за мной! — Соберитесь, Ватсон! Надо спасаться, бежать! Бежать! Это легко было сказать, но не сделать. Я еле повернулся на ватных, подкашивающихся ногах, и, клянусь всем святым, успел заметить, как Пес растянул свою пасть в ухмылке. Чудовищная собака смеялась… хотя ничего удивительного в том не было. Враг предпочитал охотиться на бегущую дичь, которой все равно было от него не скрыться. И все же я побежал. Когда я отвел взгляд от собаки, двигаться стало проще. Я уже не могу вспомнить, как нам удалось встряхнуть сэра Генри и обеспамятевшего Лестрейда. Мы бежали по болотам, а чудище оказывалось то сбоку, то позади, то обходило спереди. Не знаю, отшибло ли у нас всех разум от страха. В какой-то момент я понял, что мы бежим не к Меррипит-хаусу и не к Баскервиль-холлу, где можно было надеяться на укрытие, а прямо в центр болота по топкой неровной дорожке. Вокруг колыхалась, дышала, жила своей дикой и страшной жизнью Гримпенская трясина, вздувались и лопались пузыри газа, поднявшиеся из ее зловещих глубин, голубоватый туман полз и закручивался вокруг ног. Бог знает, как никто из нас не сошел с этой тропы и не утонул. Конечно, то и дело кто-то оступался, уходя в трясину по колено. Однажды меня вытащил Холмс, а через минуту уже я ухватил за шиворот Лестрейда. Причем сделал я это не из человеколюбия, отнюдь — мне казалось, чем больше нас, тем меньше мой шанс первому очутиться жертвой Пса. Тени мелькали вокруг, то ли призраки мертвых, то ли просто сгустки тумана, луна выныривала из облаков, освещая заросли гнилого камыша и колышущуюся поверхность болота. Я бежал, зная, что надежды нет, что Пес уводит нас в трясину, и что никто из нас не увидит рассвета. Но вдруг перед нами оказалась старая полуразрушенная хибарка с дощатой дверью, укрытие неважное, а от Пса так и вовсе бесполезное, но это было лучше, чем ничего. Мы ввалились внутрь и закрыли за собой дверь. Внутри должен был царить непроглядный мрак, но кое-какой свет все же проникал в наше ненадежное убежище. Не через окна, окон в этой хижине не было совсем, а через щели в стенах и в плохо сколоченной двери. Мы сидели на грязном земляном полу и не могли отдышаться. Я наткнулся рукой на гладкий твердый предмет, машинально поднял его и чуть не закричал от ужаса. Это был череп. — Всего лишь собака, Ватсон, — раздался чуть более прерывистый, чем обычно, голос Холмса, и я перевел дыхание. — Бедный спаниель. Тут полно костей, наш подозреваемый держал здесь свою зверюгу, а ей все же надо было что-то есть. — Тогда что за чертовщина за дверью, — простонал Лестрейд, приподнимаясь с пола. — Господи, спаси и помилуй! Что теперь будет… — Дождемся дня, — послышался голос сэра Генри, и в лачуге стало совсем темно. Баронет подобрался к двери, чтобы через щели выглянуть наружу. Через несколько секунд он отстранился, шепча: — Туман… не видно ничего… Господи, помилуй! Я сел ближе к стене, пытаясь привести мысли в порядок. Здесь мы никак не можем полагать себя в безопасности. Что выберет Пес? Утонет ли этот жалкий островок в трясине вместе с лачугой и с нами? Сломает ли Пес жалкую преграду и уничтожит нас скопом? Или возьмет измором, и дождется, пока мы умрем от голода? — Мы подождем утра, — раздался голос словно услышавшего мои мысли сэра Генри. — Утром чудовище не показывается. — Почему вы так уверены? — почти спокойно спросил Холмс. — Так говорится в манускрипте, — ответил баронет, садясь на холодный пол. — Нельзя выходить на болота в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно… — Доживем ли мы до утра, — прохрипел Лестрейд. — Даже если та тварь… Боже, какая тут сырость… Как эта скотина Степлтон держал тут собаку? — Можете спросить у него самого, — голос Холмса звучал чуть насмешливо. — Вот, пожалуйста! Он чиркнул спичкой, пламя показалось нам ослепительным, я долго щурился, пока различил очертания хижины, груды мусора и костей на полу, моих спутников, вымазанных болотной тиной и перепуганных. А в глубине лачуги на камне сидел человек, отвернувшись от света и сжавшись, как зверь, которого охотники пришли выманить из норы. — Это что? — не понял Лестрейд. — Это кто? — Это мистер Степлтон, точнее, мистер Баскервиль, не так ли? — пояснил Холмс. Человек пошевелился, открывая лицо. — Все-то вам известно, — сказал он тоном, который в благоприятной обстановке звучал бы, как саркастический. — Все вы знаете, мистер Шерлок Холмс. Раз вы так умны, может, выйдете и прогоните тварь, что поджидает нас за дверью? Спичка догорела, новую Холмс зажигать не стал. Я поежился, мрак показался мне еще сырее и непрогляднее, особенно в компании жестокого хладнокровного убийцы. Но Холмс был прав, спички стоило поберечь. — А не вас ли она желает видеть, мистер Степлтон, он же Баскервиль, он же Венделер? — продолжал меж тем Холмс. — Она охотится на представителей вашей семьи, к тому же беспутных, а тут только вы подходите под это определение. — Баскервиль? Вашей семьи? — переспросил потрясенный сэр Генри. — Но как же это?.. Он переводил взгляд со Степлтона на Холмса, видимо, ожидая ответа, что все это розыгрыш. Холмс печально покачал головой: — Увы, поскольку этот джентльмен не хочет рассказывать нам, почему он поселился здесь и позвал вас в гости сегодня вечером, придется это сделать мне. Ваш двоюродный брат, сэр Генри, племянник покойного сэра Чарльза, сын Роджера, который уехал из Англии из-за своего беспутного поведения… — Пару раз крупно проиграл в карты, — пояснил Степлтон небрежным тоном. — Может, этого и достаточно, чтобы чванливая семейка начала изводить человека. — А вам что было достаточно, чтобы убить человека? Крупного наследства? — Убить? — непонимающе прошептал сэр Генри. — А кто, по-вашему, натравил на вас собаку? — резко спросил Холмс. И от последнего слова мы все одновременно пригнулись, шарахаясь от двери, как будто Пес нуждался в ней, чтобы войти. — Собака, — повторил Генри. — Так это… нет, не может быть! Человек не может влиять на такую тварь! — Конечно, не могу, я не факир и не последователь Месмера… — пожал плечами Степлтон. — Если вы думаете, что тварь приманил я, мистер Холмс, то ваш выпад мимо! — А откуда она взялась, тварь, как две капли воды похожая на вашу собаку, которую вы загримировали под исчадие ада? — Я не держу собак размером со слона! — И все же вслед за отражением явился оригинал, — сказал Холмс. — Степлтон, вы бежали к хижине, а не домой, значит, знали, что здесь она вас не тронет? — Так вы осознанно бежали за мной? — Я заметил вас и подумал, что если кто и выведет нас из трясины, так это вы. Так что вам известно об этой твари, почему вы не бежали к людям? — Она преградила дорогу к Меррипит-Хаусу, — зло ответил Степлтон. — Она загнала нас на болота… Не знаю, почему она не уничтожила нас сразу. Мне приходилось слышать, что шахту копали на месте древнего капища. Может, потому тварь и не тронула нас… Лестрейд закряхтел, пытаясь хоть немного удобнее сесть на земляном полу: — Надолго ли она нас не тронула? Значит, здесь раньше поклонялись разной нечисти, может, это ее дом? — В Англии много где рассказывают о чудовищной черной собаке, — ответил Степлтон. — Неудивительно, что в нашем роду появилась такая легенда. — В нашем роду, — повторил сэр Генри. — Значит, вы действительно мой кузен… и Бэрил… то есть, мисс Степлтон, тоже? — Увы, мой друг, — покачал головой Холмс. — Вам предстоит еще один удар. Степлтон засмеялся отрывистым недобрым смехом: — После твари за дверью? Страшный удар, что и говорить! — Дама, которую вы знаете, как сестру мистера Степлтона, на самом деле его жена, — продолжал Холмс, не обратив внимания на выпад. — Жена? — сэр Генри с ужасом и неверием обернулся к Степлтону. — Это правда? — Правда, правда, любезный кузен, — осклабился тот. — Нехорошо, знаете ли, было с вашей стороны заниматься снохачеством. Тут уже не выдержал я: — Степлтон, вы негодяй! Вы один из самых гнусных людей, встречавшихся на моем пути. Вас следовало бы выставить прочь из хижины, уж вам бы нашлось, о чем потолковать с той тварью. Вы же сами выдали свою жену за сестру, чтобы использовать ее, как приманку… Сэр Генри застонал. Степлтон же выслушал мою гневную речь с ледяным спокойствием: — У вас все, доктор? Хорошо, что вы напомнили мне о Бэрил. А я напомню вам о твари за дверью. Вы хотите вытолкать меня к ней? А если у нее только аппетит разыграется? Возразить мне было нечего. Я опустил голову и промолчал. — Кстати, бедняжка Бэрил, — продолжил Степлтон. — Если тварь разделается с нами, моя бедная жена может сильно пострадать, она сейчас несколько стеснена в свободе передвижения. Разве что ее догадается выпустить преданный мне человек. — Негодяй! — сэр Генри внезапно вскочил и с кулаками бросился на своего свежеобретенного родственника. — Мерзавец! Подлец! В темноте завязалась нешуточная потасовка. Мы с Холмсом и Лестрейдом с великим трудом растащили обоих Баскервилей. — Хватит, хватит, джентльмены, — выговаривал Лестрейд. — Мы сидим в лачуге на болоте, снаружи нас подстерегает сам дьявол, да и без него мы либо замерзнем насмерть, либо утонем, а вы выбрали время для драки! Сэр Генри, тяжело дыша, привалился к двери. — Если Бэрил помогала заманить меня на верную гибель… — начал он и смолк. — Что вы, — успокаивающе начал Холмс. — Наоборот, она старалась спасти вас, предупредить. — На женщин нельзя полагаться, — Степлтон тоже переводил дух после драки, и голос его звучал неровно. — Вы могли бы забрать ее себе, братец, когда она станет вдовой… да только наверняка и вы к тому моменту будете покойником! Тварь разделается с нами, как с дядюшкой Чарльзом. — Хватит врать, Степлтон! — загремел Холмс. — Это же вы фактически убили старика, натравив на него свою крашеную зверюгу! — Вы можете мне не верить, — конечно, я не мог видеть лица Степлтона, но по голосу мне показалось, что он грустно улыбается. — В ту ночь я опоздал к аллее. В лачуге повисла мертвая тишина. — Да, я хотел пугануть дядюшку, не буду отпираться, — продолжал Степлтон. — Он, кстати, готов был выделить мне сумму на открытие новой школы, на еще какое-нибудь дело… но я человек азартный, джентльмены. Мне нужно было все или ничего. Я даже готов был открыть ему правду, но что-то меня удерживало. — Как он не узнал вас, несмотря на сходство с отцом? — спросил Холмс. — Чарльз к старости стал дальнозорким, вблизи был слеп, словно летучая мышь. Но он готов был поддержать меня и как соседа-ученого. Он, знаете ли, многим помогал. Состояние ведь можно не просто проиграть в карты, но и промотать на благотворительность. — И вы решили помочь сохранить наследство, — усмехнулся Лестрейд. — Господин офицер Скотленд-Ярда, — Степлтон говорил тем же дружелюбным спокойным тоном. — Если нам посчастливится выбраться, я ничего подтверждать не собираюсь. А если вы начнете рассказывать, в каких обстоятельствах мы с вами беседовали, ваши же коллеги сочтут вас сумасшедшим. Только в тот вечер я задержался, клянусь. У калитки уже никого не было. Степлтон снова сделал паузу, когда он заговорил, голос его слегка дрожал. — Я слышал издали странные звуки, рычание… Сэра Чарльза я не видел. И вообще ничего не видел, подумал, что он не решился выйти так поздно — он все же был очень стар. А рычать мог любой посторонний охотничий пес. Только вот что, местные жители толковали о светящемся демоне с болот до того, как я завел свою собаку… — И вы! — обличительно начал Холмс, но ему впервые на моей памяти не хватило дыхания. Тогда заговорил я: — Степлтон, вы просто безумец. Неужели, зная о настоящей твари, вы продолжали ее дразнить! — Я знал о твари немногим больше вашего, — буркнул Степлтон. — Я уже говорил, слухи об адской собаке ходят чуть ли не во всем Уэльсе. А в ночь гибели дядюшки я ничего не видел и почти ничего не слышал. Если бы из-за какого-то отдаленного рычания я отказался бы от своего плана, тогда я и был бы безумцем и трусом. Да, и тогда, когда погиб каторжник… — Что, снова скажете, что это не вы приложили участие? — насмешливо спросил Холмс. Тут завозился в темноте Лестрейд. — Кто бы это ни сделал, за это полагается награда, а не наказание, — нерешительно пробормотал он. — Знаю, это против закона, но как подумаешь, что бы мог натворить этот мерзавец… Даже если он был не вполне нормален, стрелять таких надо, как бешеных собак! — О собаках вы зря, — усмехнулся Степлтон. — И все же вы оригинальный убийца, — сказал Холмс. — Вы ведь не глупы… — Спасибо! -… и весьма опасны. Почему же вы выбрали такой ненадежный метод? От собаки можно убежать, к жертве может подоспеть помощь, что мы сейчас доказали… Степлтон замер в темноте, повернувшись к Холмсу. Видеть его он не мог, и все же как будто рассматривал несколько минут. — Азарт, — сказал он. — Игра. Как трясина, знаете, засосет — не засосет. Либо повезет, либо нет. Повезет — я избранник судьбы. Я знаю, у меня внешность и манеры не такие, чтобы подозревать во мне это качество. Но все же… Я ведь мог гарантированно отравить дядюшку, — Чарльз мне доверял, — а братца мог просто застрелить, заподозрили бы каторжника, а не непримечательного соседа, который ничего не выигрывал… Сэр Генри прошипел что-то сквозь зубы. Степлтон насмешливо заверил: — Я тоже питаю к вам самые родственные чувства, братец Генри. — И огнестрельным оружием пользуетесь, — сказал Холмс. — А может, раз уж такой случай, вы расскажете про ограбления банков? — Каких банков? — не понял Степлтон. — Какие ограбления? — Деньги у вас на исходе, почтения к закону нет никакого, — продолжал Холмс. — К тому же вы хорошо знаете меня, а, значит, у вас был повод для этого. — А кто в Англии не знает вас? — возмутился Степлтон. — Я был о вас лучшего мнения, мистер Холмс. Вы хотите приписать мне какие-то ограбления, как это делают полицейские ищейки… — Но-но! — обиделся Лестрейд -… когда не могут найти виновника. Хорошо же. И добро бы, вы от этого выигрывали… В лачуге снова стало тихо. — Как долго тянется ночь, — вздохнул сэр Генри. Я хотел попросить у Холмса спички, но что-то меня остановило. Нахлынул сверхъестественный ужас, мне вдруг показалось, что время замерло, что стрелки всех наших часов застряли на одних и тех же цифрах, и что рассвет не наступит никогда. Снаружи меж тем донесся звук, первый звук с болот, услышанный нами за эти страшные минуты. — Вой! — прохрипел Лестрейд. — Господи, помилуй! Пес! Да, то был собачий вой, слабый, дрожащий, переходящий в поскуливание, совершенно не похожий на зловещий рык Пса, и все же никакие силы не вытолкали бы меня из лачуги. Рядом послышался шорох. Степлтон поднялся, подошел к двери, раздался щелчок — он сдвинул задвижку, или просто приналег на дверь, не знаю. — Не смейте! — Лестрейд от страха взвыл не хуже собаки. — Дурень, это живая собака, это моя Дора, — прошипел в ответ Степлтон. Его черный силуэт обрисовался на фоне светящегося тумана. В лачуге стало еще холоднее. Степлтон отошел всего на пару шагов, а вокруг него уже клубились болотные испарения. — Фью-ить! — он тихо свистнул в темноте. И приманил, да, но не того, кого собирался. От встречного рева дрогнули стены лачуги. Жуткий, дикий, леденящий душу и тело вой пошел над землей. — Господи! — я не знаю, кто кричал, возможно, я сам. Но кто-то пробрался мимо меня к выходу. — Сэр Генри! — в бросившемся следом человеке я угадал Холмса, и по укоренившейся уже привычке безрассудно шагнул следом за другом. Тучи разошлись совершенно. Луна освещала нашу лачугу, замершего Степлтона, трясину, жалкое, перемазанное тиной создание, которое пробиралось по торфяной тропинке. Поддельная собака за этот час на болотах потеряла остатки светящейся краски и теперь не вызывала у нас страха. К тому же, видимо, она сильно ослабела от потери крови и приползла в свой дом зализывать раны, когда на ее пути вырос болотный демон. Чудовище размером вдвое больше любой известной нам собаки выпрямилось, вскинув кверху свою ужасную морду. Жуткий вой повторился. Оскаленные зубы Пса напоминали кинжалы. Несчастная собака Степлтона взвизгнула, шарахаясь прочь, и погрузилась в трясину. — Степлтон, назад! — крикнул Холмс. Но натуралист, словно не слыша нас, кинулся прямо к чудовищу. Какой-то инстинкт самосохраненения у него все же остался, он обогнул пригорок, на котором стоял Пес, — кстати, тот мог дотянуться до Степлтона, просто вытянув шею, — и растянулся ничком у топкого места, где погибала злополучная собака. — Боже! — прохрипел стоящий рядом сэр Генри. — Он же… Да, и Степлтона могло засосать, это мы видели. Собака забралась в трясину слишком далеко, а он все тянулся за ней, словно не понимая, что еще дюйм — и его самого проглотит прожорливая пасть болота. А между нами стоял Пес! Стоял, вперив в нас свои чудовищные огненные глаза, и опять словно усмехался. Сэр Генри сделал несколько неуверенных шагов… и тоже бросился к Степлтону. Нетрудно было повредиться ему рассудком за эту ночь, то ли он сошел с ума и не ощущал страха, то ли решил умереть, как мужчина. Мы с Холмсом переглянулись уже на бегу. Нет, конечно, и мы не могли оставаться в стороне! Вместе мы встряли в эту передрягу, вместе должны были выйти из нее. Пес завыл снова, когда мы поравнялись. Он напрягся, припал к земле, выпрямил передние лапы, готовясь к прыжку… И исчез. Ветер гнал клочья тумана над болотом, вой замер вдалеке, а мы, не зная, исчезла смертельная опасность, или нет, всей компанией тащили из трясины Степлтона с собакой. Какой вид был у потомка Хьюго и его любимицы, когда мы все же откатились на безопасное место, я описывать не буду. Впрочем, все мы перемазались в грязи с головы до ног и выглядели не лучше. — Что теперь? — спросил Лестрейд, отдуваясь. Ему никто не ответил. Степлтон счищал болотную грязь со своей собаки. Сэр Генри, кажется, сообразил, что его любимая не овдовела и смотрел на кузена очень мрачно. Холмс оглядывался вокруг. Я тоже искал глазами чудовище, вздумавшее вновь поиграть с нами в кошки-мышки. Лестрейд вскрикнул, указывая куда-то мимо нас, но то просто рассеялся сгусток тумана, открывая торчащую из трясину коряжину. — Нужно выбираться из болот, пока путь свободен, — решил Холмс, и все согласились. Измерзшие, промокшие, мы просто не дотянули бы до утра. Поневоле все мы устремили взгляды на Степлтона, ожидая, что он возьмет на себя роль проводника. — Степлтон, — неуверенно начал Лестрейд. — Вы знаете дорогу… — Знаю, и что? Предупреждаю, джентльмены, быстро идти я не могу, со мной раненая собака. Между прочим, мистер Холмс, это вы стреляли в нее! — Ну, это чересчур, — возмутился я. — Не ждали ли вы, что мы угостим вашу зверюгу мозговой косточкой за то, что вы ее на нас натравили? Степлтон просто махнул рукой в сторону дорожки. — Ладно, ступайте за мной, джентльмены… Слишком долго рассказывать, как мы пробирались по трясине, оступались, уходили по колено в отвратительную болотную грязь, как шарахались от лопающихся пузырей, как в каждой тени мы видели черного демона. Когда мы, наконец, вышли к тому месту, где начались наши приключения, мы уже не помнили себя от усталости. Я ждал, что Пес подстерегает нас у выхода, и мои спутники наверняка тоже, так испуганно они оглядывались по сторонам. Вокруг было тихо. Бедный сэр Генри еле стоял на ногах, его срочно надо было доставить домой. Мы с Холмсом переглянулись, не зная, как поступить со Степлтоном. Арестовывать человека, который вывел нас из трясины, было черной неблагодарностью, и все же… Неожиданно заговорил Лестрейд. Он с полминуты откашливался и, наконец, заявил: — Степлтон, я представитель Лондонской полиции, и должен предупредить здешнюю. Вопросы к вам будут… Но если вы поторопитесь… Степлтон улыбнулся. Белые зубы сверкнули на чумазом лице. — Что бы они мне предъявили, хотел бы я знать… Благодарю за компанию, джентльмены. Мы смотрели вслед человеческой фигуре, удалявшейся в сторону Меррипит-Хауса. Рядом со Степлтоном плелась его собака. Лестрейд пробормотал: — Может, явится ему тварь да унесет в ад… Впрочем, и правда, что бы мы ему предъявили? Мы заторопились к Баскервиль-холлу. Сэру Генри еще в дороге снова стало худо, и, едва добравшись до дома, он свалился в приступе тяжелой горячки. Бэрримор послал за доктором Мортимером, мы с Лестрейдом долго чистились и приходили в себя. Только Холмс был бодр и свеж, он отряхнул свой костюм и расположился у окна, наблюдая за болотами. Ночь прошла, с первыми лучами рассвета мы все вздохнули с облегчением, ибо время Твари кончилось. Когда доктор Мортимер, неотлучно дежуривший несколько часов у кровати больного, сообщил, что опасность миновала, было далеко за полдень. Степлтона в Меррипит-хаусе к тому времени уже не оказалось. Не нашли нигде и следов его жены, что стало очередным ударом для сэра Генри. Комоды и шкафы были распахнуты, в комнатах беспорядок — все говорило о том, что хозяева собирались в спешке. Мы, не сговариваясь, поручили общаться с представителями власти Лестрейду, тот сообщил, что наша компания заблудилась на болотах и еле нашла дорогу из трясины. Не знаю, поверили ему или нет, но в тот же день мы уехали в Лондон. Сэр Генри долго болел, но молодой здоровый организм взял свое, он полностью поправился и даже не сбежал из Девоншира. Демона на болотах, по слухам, больше не видели. Генри с энтузиазмом взялся за ремонт старой усадьбы. К Рождеству мы получили от него письмо, где, помимо прочего, он рассказывал о миссис Лоре Лайонс, как о прекрасной женщине, которая много настрадалась и, конечно, заслуживает счастья. Мне его восторги показались чрезмерными и преждевременными, Холмс не увидел в них ничего особенного: — Неудивительно, Ватсон, что братьям нравятся одни и те же дамы. Я попробовал заговорить с ним о другой даме, к которой оба кузена испытывали чувства, но Холмс не пожелал обсуждать эту тему. Впрочем, скоро и она напомнила о себе. Еще через пару дней по странному совпадению на Бейкер-стрит пришло письмо без обратного адреса, но со штемпелем латиноамериканской страны. Внутри была только фотография — мужчина в светлой рубашке с открытым воротом и низко надвинутой на лицо шляпе. Молодая женщина рядом с ним склонилась к лежащему у их ног псу. Лица дамы тоже было не разглядеть, виден был только высокий чистый лоб и густые черные волосы, убранные в пышную прическу. Лучше всего на фотографии вышла собака, черная, лоснящаяся, с вываленным от жары языком. Бесспорно, от отсутствия краски она только выиграла. Видно было, что фотография сделана где-то под жарким солнцем, такой ослепительный белый свет заливал ее, такими резкими были тени. Я только вздохнул, глядя на лондонский пасмурный день за окном, и задал мучивший меня вопрос: — Все же, Холмс, что это было? Вы не верите в сверхъестественное, как и я, но что мы видели на болотах? — Ватсон, — ответил мой друг, раскуривая трубку. — Я за свою жизнь видел не только то чудовище на болотах. И имел возможность убедиться, что сверхъестественное вмешивается в нашу жизнь крайне редко, потому жить нужно так, как если бы его не было. Но в ваших записках не рассказывайте читателям о болотной твари. Они этого не поймут и не примут. — А не опрометчиво ли мы поступили, позволив уйти Степлтону? Все же он хотел убить, замышлял убийство… Вы поверили ему про ограбления банков? — Тут, возможно, он и сказал правду, — не очень охотно признал Холмс. — Все же грабители банков специализируются в своем деле и редко берутся за другие виды преступлений. Но в том, что сэр Чарльз погиб от призрачного Пса, Степлтон наверняка приврал. Равно как преувеличил размер дядюшкиной благотворительности. Миллион на ней не промотать. — А не возьмется ли он за прежнее? Холмс выпустил колечко дыма. — Я не исключаю этого, но надеюсь, что встреча с Псом не прошла для него бесследно. Вы вот упрекали меня, Ватсон, что я не интересуюсь астрономией, что редко открываю Библию… Загляните в Евангелие от Иоанна, в восьмую главу, там вы увидите подходящие строки. Он затянулся трубкой, погружаясь в свои мысли. А жаль! Я не хотел его отвлекать, а не то сказал бы, что и так помню эту главу. «Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, Господи. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши.»