Лампа

Уже дома я получаю известие, что Гунько дали сержанта. Я рада, он заслужил. В колледже остались довольны моей практикой. Я изъявила желание пойти на курсы экстримальной медицины. Нахрена оно мне надо, я понятия не имею. Время двинулось вперёд. Осень, зима. От Шматко я узнала, что Зубов теперь командир части, а в роту пришёл смешной лейтенант Смольков, что Колобок с Иркой развёлся, теперь у Мишки и Иришки всё отлично. В роту пришли новые солдаты из расформированной части. Ирка написала, что Медведева комесовали после ранения и наградили орденом 2-й степени. Я получала письма и редкие звонки почти ото всех, кроме Гунько. В конце зимы я получила права и стала очень подвижным субъектом. Мой географический критинизм стал потихоньку отступать. Раньше соотнести незнакомые дворы с знакомой дорогой было дл меня существенной проблемой. Наташка успешно заканчивает ачальную школу, а Катюшка первый класс. Я устраиваюсь на работу в месную больницу. Рутина, как волна, накрывает меня с головой. Утром встать, приготовить завтрак, покормить и собрать сестрёнок в школу. Потом работа, после работы скорее домой – кормить, стирать, готовить. Когда девочки укладываются спать, беру гитару и… Пожелтела трава. Облетает листва. Потемнела вода, Отразив небеса. В этой чёрной воде, Отразилась луна, В золотистом пятне, Проплывает листва. Ты плыви, паренёк, В своей лодочке прочь, Мне же дом - бережок, Мать - осенняя ночь. Я сижу у воды, На прогнивших мостках. Вижу отблеск луны, В почерневших глазах. Ты не стой у мостков, Не смотри на меня. Не моя ты любовь, Мне подруга вода. Ты плыви, паренёк, В своей лодочке прочь, Мне же дом - бережок, Мать - осенняя ночь. Становится легче. А утром всё поновой. В субботу после обеда мы дружно грузимся в Мерс и едем к тётке Матрёне, а возвращаемся в воскресение вечером. На работе меня ценят и периодически направляют в различные организации по обмену, так сказать. вот. Меня будит громкое «КУ-КА-РЕ-КУ!!!». Вашу! Почему эта тварь ещё не в супе? Не успеваю я осознать, что подъём неизбежен, как этот павлин повторяет свой клич. Сегодня началось лето! Мы с сестрёнками уже пару дней тусуемся у бабушки, а бабушка в городе делает какие-то документы. У меня отпуск, у детей каникулы. Я очень хочу понежиться в утреней дрёме, но вопль петуха напоминает, что коровы и прочая живность ждёт дойки, кормёшки и далее по списку. Встаю. Одеваюсь и выползаю на свет. Над деревней уже встало ласковое солнышко, в нос бъют летневесенние запахи. Анхель трётся о мои ноги, лижит руки и порывается повалить. Я цикаю на расшалившегося пса и двигаю на дойку. В побудке в 5:30 есть свои плюсы. Например: утряняя природа просто прекрасна, и предстоящий день кажется приятным и бесконечным. Я улыбаюсь нашему подворью. Животные чувствуют преданность лучше людей, и я это ценю. В шесть выползают недовольные соседи: кто на работу, а кто во двор. Они злобно кривятся, когда я, распираемая отличным настроением, дарю улыбку и им. Ближе к девяти поднимаются дети, завтракают, а потом мы занимаемся полезными и неочень делами. Около трёх мы в четвером – я, сестрёнки и Анхель – отправляемся гулять по окрестностям. У меня на шее болтается дешёвый, но довольно хороший фотик, у Натки на спене рюкзачок с хлебом и куртками, а у Катюшки в руках маленькая смешная корзиночка. Красота! Мы доходим до площади, громко смеясь и толкая друг друга, а Анхель носится вокруг нас кругами. Около магазина мы усмиряем свой пыл, и после шуточной перебранки, я извлекаю из рюкзака несколько купюр и вручаю их Катюшке, которая тут же мчится в магазин. Не успевает дверь за ней закрыться, на площадь торжественно выплывают родители Джи. На лице Елены Витальевны при виде меня появляется выражение наигранной радости, а у Константина Георгиевича великоко превосходства. Почему-то эти люди терпеть не могут Буровых и меня за компанию. - Здравствуйте! – говорю я с самой широкой и неоднозначной улыбочкой. Елена Витальевна поджимает губы. - И не стыдно с порядочными людьми здороваться, - бубнит её муж. Я улыбаюсь ещё шире. Эти люди найдут в чем меня обвинить и без моих провацирующих гримас. Мне удивительно, как у таких людей родился такой замечательный сын. Нет, об этом лучше не думать. Никогда. Катька выпархивает из магазина с несколькими упаковками мороженова в руках. Гунько морщятся то ли от негодования, то ли от отвращения. Но мнен это уже не интересно. Мы устраиваем гонки за лакомством пряма напротив магазина, а потом несёмся к лесу, смеясь и перебрасываясь только нам понятными шутками. Мне кажется, что настроение мне не испортит никто и ничто. О, как я была неправа… Закон подласти – это единственный закон, который срабатывает на все сто в любой ситуации. Вот и сейчас мне больше не на что валить всё происходящее. А дело в том, что поносившись по лесу, мы вывалелись на дорогу ведущую в деревню из города. Дорога, конечно, эта не единственная, но считается основной, так как по ней ходят автобусы. Мы вышли из леса и чеканным шагом пошли в деревню, димонстративно поднимая колени. Водилы наверное решают, что мы тово, но нам пофигу. Катюшка ржот, я старательно делаю серьёзную рожу, периодически отпускаю комментарии. Мимо нас проезжает автобус. Натка высказывается, мы ржом. Из выхлапной трубы рейсовика с устрашающим звуком вылетает чёрное облоко, мотор взвывает и глохнет. Всё, приехали. Мы вприпрыжку подбегаем к автобусу-инвалиду. От туда уже высыпает недовольноматерящийся люд рабочий. - Ну что я вас на собственном горбу повезу?! – отбивается от злых уставших на работе селян молодой водитель. – Этот автобус город списал, нам отдал! Я-то что могу?! Но сельчанам это неважно, прут на пролом, а до Косут километров тридцать. - Что, Санька, городская техника подвела деревенского парня?!! – кричу водителю. - Да иди ты! Тебе бы только зубоскалить, - отмахивается Санька. Приметив весёлых нас Косутинцы решают, что частить водителя дело дохлое, и переключаются на более интересную добычу. Но я не воспринимаю их, потому что последним из автобуса выходит Георгий Гунько, в парадке со значками и с погонами старшего сержанта. Я тут же отвожу глаза, в груди поднимается якобы забытая обида. Как? Ну как он мог поверить, что я причастна к смерти Буровых? Мои девчонки с восхищением смотрят на молодого парня в военной форме. Впрочем, Натка быстро узнаёт его и дружелюбно здоровается: - Привет! Катюшка повторяет за ней, и я тоже. - Привет, - улыбается Гунько девочкам и растягивает улыбку на меня. Я прямо вижу бегущую строку у него на лбу с нецензурным комментарием. Примерно в том стиле, что убила хороших людей, теперь и детей изничтожить хочешь. У меня нет сил носися кругами и доказывать ему свою правду. Я отворачиваюсь, что бы он не видел влагу на глазах, и машу девчонкам, что бы шли за мной. Гулять и смеяться резко расхотелось. Сестрёнки и Анхель улавливают моё настроение. Девочки берут меня за руки, а пёс начинает терется о ноги, мешая двигаться вперёд. Я цыкаю на него, и мы продолжаем движениечерез лес домой.