Лампа

Я проснулась от пьяного смеха и звона бутылок. Опять!.. смотрю на старый побитый жизнью будильник, три ночи. А завтра в школу… На кухне что-то падает, я только морщусь. За 10-ть лет привыкаешь и не к такому. Мои родители стали пить, когда мне было около двух лет. Уж не знаю, что там произошло, но на меня они с того момента перестали обращать внимание. Большую часть времени я проводила у соседки. Тётя Матрёна, слегка грубоватая баба лет сорока, привечала меня как родную. Муж у неё умер, сын с семьёй укатили в город, а тётка бойко пасёт своих коров, кур и лелеет свои тридцать соток. Так что я в этом доме оказалась совсем нелишней. Раздался звон и громкий вопль. Я потеряла желание тут спать. Бойко собрав школьные принадлежности в бесформенный рюкзак, я втиснулась в спортивный костюм, который уже давно мал, прихватила сумку и вылезла через окно. Ночевать в леске за деревней, мне не привыкать, а потом на учебу, а после к тётке Матрёне. Вечером я потопала домой. В принципе, я могла бы остаться у добродушной бабки, дома едва ли заметят моё отсутствие. Я прошла мимо заброшенного амбара, старого колодца и повернула направо. Деревушка Нижние Касуты довольно большая, если учесть, что никаких полей, ферм и лесопилок тут нет, старики кормятся с огородов, а молодежь работает в городе, хотя школа, администрация и магазин имеются. Так вот я к чему, бабка Матрёна живёт в крайнем доме, а моя вечно пьяная семейка тоже в крайнем, но на перпендикулярной улице. И вот, подхожу я к дому и вижу толпу односельчан. Ускоряю шаг, что бы понять причину столпотворения. Кто-то из толпы замечает меня и выкрикивает: - Вот она! Живая! Бабы облегчённо вздыхают, а я напрягаюсь. Толпа расступается, и я вижу наш дом, точнее обугленный остов и груду обгорелых досок. Как нестранно, я не чувствую потери и боли от неё, а может я просто мала, что бы её почувствовать? Со всех ног несусь обратно к бабке, сбивчиво, но без паники повествую об увиденном, а мотом мы снова возвращаемся на место пожара. Туда уже пришел участковый и местная детвора. Среди детей замечаю Веронику, очень неприятная особа, в свои 13-ть лет уже заядлая сплетница. Детей разгоняют, но они разгонятся не хотят, носятся вокруг дома. Я прижимаюсь к тётке Матрёне, и она гладит меня по спине и руке. Потом я плохо помню. Из-под головешек извлекли пять тел, точнее обгоревших скелетов, три мужчины и две женщины. Опознать моих родителей оказалось не возможно. Участковый установил, кто был в сгоревшем доме и тела похоронили, особо не заботясь, кто в какой могиле. Похороны я плохо помню, поминки тоже. А ближе к зиме меня забрал дядя Лёша, сын тётки Матрёны. Дядя Лёша приехал в деревню в ноябре и прожил тут неделю. Я его раньше видела, но мельком. Он каждое лето привозит жену и дочку к тёте Матрёне. Высокий, мускулистый с каштановыми коротко стрижеными волосами и добрыми серыми глазами. Он долго рассказывал о городе и жене, которая этим летом родила ещё одну девочку. Потом, мы уехали на его старом Мерседесе. Теперь мне предстояло жить и учиться в городе. Я внутренне готовилась к жизни в строгой и чужой семье, а получилось… Дом Буровых встретил меня теплом и заботой. Четырехкомнатная квартира поражала великолепием. Огромная прихожая, слева от двери комната с компьютером, синтезатором и полками с книгами, дисками, кассетами, в углу большой сундук на колёсиках с детскими игрушками. Вторая комната принадлежит супругам – большая кровать, шкаф купе, стол, тумбочки и детская кроватка, в которой спала маленькая Катюша. Далее, детская, где меня и посели. Длинная комната с письменным столом, причудливым шкафом с книгами и игрушками, напротив два дивана с тумбочкой между и шкаф с одеждой. Тут е на полу сидела девочка лет трёх и сосредоточенно вырывала из раскрасок листы. Напротив входной двери оказалась ванная, совмещённая с туалетом и душевой, а справа зал – просторная комната с входом на кухню. Тут – угловой диван, электрический камин, большёй телевизор на стеклянной подставке и встроенный шкафчик с красивой посудой. Кухня оказалась оформлена в красных тонах, но больше всего меня поразили занавески. Вместо положенных ночных висели разноцветные ленты разной длинны, а вход на кухню напоминал петлю. Как я потом узнала, эту квартиру Алексей отделал сам, с виду дорогие вещи были, или сделаны своими руками, занавески например, или из нескольких дешевых вещей, спальная Буровых и детская. На кухне суетилась молодая женщина, светлые волосы которой были собраны в высокий хвост и при этом доставали до попы. - А это Аня, - говорит Алексей, - Хозяйка этого дома. Аня оказывается пухленькой, круглолицей с голубыми глазами и звонким голосом. Она тут же обнимает меня и усаживает на стул с высокой спинкой за овальный стол. Я довольно быстро вливаюсь в семью, и уже через неделю на каминной полке появляются мои фотки с Аней, Лёшей и сестрёнками. На дядю Лёшу и тётю Аню родители не откликаются, и я зову их просто Аня и Лёша. Идёт время. Летом мы едем к бабке Матрёне в деревню, а осенью я иду в 6 класс. Мысленно я уже давно называю Буровых папой и мамой. Мойка и автомастерская Лёши приносят хороший доход, и мы не нуждаемся. Я стала одной из лучших учениц своего класса. И всё хорошо. Теперь я знаю, что такое любящая семья.