Созвездья погаси и больше не смотри Вверх. Упакуй луну и солнце разбери, Слей в чашку океан, лес чисто подмети. Отныне ничего в них больше не найти. Уистен Оден.
Тик-так, тик-так. Тик-так. Тик- -так. Знаете про такую штуку, как ассоциативная память? Ну, там, когда запах какао заставляет вас мысленно вернуться к уютному вечеру в родительском доме, а ветер в жаркий летний день — вновь испытать щемящее чувство радости от первой поездки на велосипеде. У мистера Голда были свои ассоциации. Он сидел в больничном коридоре, освещенном холодным светом ламп, и вдыхал запах хлорки, которой дезинфицируют полы. Для Голда это был запах отчаяния. Липкого отчаяния, за которым — беспросветная тьма. Было уже глубоко за полночь, больничные коридоры пустовали, и встретить тут можно было разве что дежурных медсестер и врачей, изредка проверявших состояние пациентов. Здесь не было ни плакатов с улыбающимися на камеру докторами, ни рекламных листовок от медицинских компаний. Бледно-голубые стены и белый ламповый свет — пациентам онкологического отделения приходилось довольствоваться этим, ничем не оживляемым интерьером. Из-за полночной тишины тиканье настенных часов сильнее въедается в мозг, и нервы Голда не выдерживают. Он с силой бьет кулаком по больничной скамейке, обитой искусственной кожей, вскрикивает от боли и рычит от злости. Мужчина чувствует себя беспомощным, загнанным в угол, и от этого тошно. Он, доктор Голд, спасший не одну человеческую жизнь, сейчас был едва ли полезнее пресловутых настенных часов, беспощадно отстукивавших последние минуты жизней людей. К реальности Голда возвращает голос доктора Вейла, вышедшего из палаты. — Я снизил дозировку морфия. Ты можешь с ней поговорить, — Голд молча кивает, встает со скамейки и входит в палату, тяжело опираясь на трость. По чьей нелепой задумке палаты больниц выглядят так уныло — неизвестно. Голд уверен, что кто-то из его пациентов помер вовсе не от кровопотери или того, что организм отверг пересаженный орган, нет. Один из сотни наверняка оказался настолько чувствительным болваном, что гнет больничных стен довел его до ручки. Белль очень бледна, отмечает Голд. Её кожа едва ли не сливается с больничными простынями, губы сухие, все в трещинках. Он не хочет видеть её такой. Не хочет находиться в этой палате, чувствовать запах лекарств и слышать монотонный писк приборов. — Я так рада, что ты здесь, — еле слышно произносит Белль. Голд молча прислоняет трость к тумбочке и присаживается на краешек кровати. Он берёт ладонь Белль в свои руки и вздрагивает, до того она холодная. — На тебя так действует морфий, — отвечает мужчина, и Белль лишь устало улыбается. Она знает, что он хочет сказать совсем другое. Голд до сих пор гадает, как он, всю жизнь ограждавший себя от чужих проблем, оказался здесь. Знакомство с ней перевернуло привычный ход его жизни, ураганом Катрина пройдясь по всему, что он ревностно оберегал. Чертовски несправедливо, что она собралась оставить его именно сейчас.***
В его личном аду будет открыта круглосуточная клиника для приема идиотов, думал Голд, допивая дрянной кофе из автомата. Чертова круглосуточная клиника, в которой ему придётся провести всю загробную жизнь. Даже спускаясь вниз, чтобы переговорить с Вейлом об одном из пациентов, доктор Голд чувствует, как грязные ручонки обезьянок, не способных отличить ибупрофен от слабительного, тянутся к нему, чтобы получить заветный рецепт и отправиться дальше, радоваться своей бессмысленной жизни. На самом-то деле у доктора Голда не всегда было такое настроение. Некоторые пациенты его искренне удивляли своей жаждой жизни. Ради таких он готов был спорить со своими коллегами, донимать Реджину и заставлять окружающих ненавидеть себя еще сильнее, но какого же было удивление этих самых пациентов, когда после окончания курса лечения, Голд не удостаивал их и взглядом. Вчерашний случай был как раз из таких. У мальчика, которого Голд оперировал, был запущенный диабет, и его поджелудочная вышла из строя. Пока мужчина не взялся за это дело, ребенок был в конце очереди на пересадку. Удивительно, как оказывается легко, обладая нужными связями, найти донора. Но если бы в мире все было так просто, его населяли бы идиотские радужные пони, и все жили бы в пряничных домиках. Маленький пациент умер на операционном столе, и вечер хирурга закончился в обнимку с «Джеком Дэниэлсом». Голова раскалывалась пополам, под глазами набухли мешки, но Голд, натянув маску безразличия, бесцеремонно вошел в смотровую, не обращая внимания на тут же начавшего возмущаться Вейла. Спиной к Голду сидела какая-то кудрявая девушка или женщина. — Голд, у меня пациентка. — Ты должен проверить Хоппера. — Его оперировал ты, так что будь добр вести его и в послеоперационный период. — Если ты не проверишь его, бедняге придется терпеть мои шутки про его собачье имя. — Я занят, Голд, — эту фразу Вейл произнес уже с явным раздражением. Хирург бросил ему в ответ очередную колкость, и Виктор не на шутку разозлился. Никто из них не заметил, как в разговор вступила пациентка. Если бы о нём снимали фильм, Голд обязательно попросил бы сделать эти кадры как можно более медленными, чтобы зрители успели осознать важность момента, но так думал сегодняшний Голд. Тот, который впервые увидел Белль Френч в смотровой, лишь поразился дерзости, как оказалось, девчонки. — Я могу подождать, — повернув свою кудрявую голову, произнесла Белль с улыбкой. — Что? — оба врача были слишком заняты своим спором, чтобы расслышать, что она сказала. — Доктор Вейл, я могу вас подождать, — тверже, чем раньше и немного громче повторила Белль. «Патологическая идеалистка», — окинув девушку взглядом, подумал Голд и неосознанно потянулся пальцами к виску, пытаясь унять пронзительную головную боль. — Если вам не составит труда, мисс Френч. — О, не беспокойтесь, — защебетала девушка, — в ваше отсутствие я продолжу свидание с Хемингуэем. Голд только покачал головой, как делают, когда видят слабоумных, и удалился, уже более спокойно разъясняя коллеге суть проблемы. Когда они закончили с Хоппером, желудок Голда дал о себе знать, и хирург отправился в больничный кафетерий. Хоть он и ненавидел всю эту полезную еду, приготовленную на пару и оттого потерявшую свой нормальный вкус, он пошел туда, потому что сил на поход в более приличное заведение с похмелья не было. Голова Голда была маленьким церковным колоколом, в который неумелый звонарь бил что есть мочи. С ленцой пожевывая лист салата и растирая больную ногу, Голд сидел за одним из столиков подальше от выхода, в надежде, что никому в голову не придет его беспокоить. Видимо, мисс Френч не догадывалась о мыслях Голда, поэтому, встревоженно смотря на него, села за столик к хирургу и протянула ему чашку какао с корицей. — Мне показалось, вы несчастны, доктор Голд, — пояснила она, когда мужчина вопросительно вздернул брови. — И что, какао мне поможет? Не встречал его в перечне сертифицированных лекарств. — Приятные вещи делают людей чуточку счастливее. — Я не несчастлив, — отложив вилку, уверил девушку Голд. — Какой же вы упрямый! — Я не упрямый, я сложный. — Думаю, вы хотите таким казаться, — наклонив голову набок и буравя мужчину лукавым взглядом, заявила Белль. — А знаете, что я думаю, мисс Френч? — Голд искривил губы в ехидной усмешке, — я думаю, что вы — очередная переполненная воодушевления девчонка, которая начиталась книжек, — хирург небрежно указал на торчавшую из сумки «Старик и море», — и теперь вообразили себя Матерью Терезой. Я могу дать лишь один совет, — он сложил руки в замок на шее, вальяжно откинувшись на стуле, — не суйте свой очаровательный нос в чужие дела, и будет вам счастье. А со своим я разберусь сам. — Этим поистине грандиозным монологом вы только доказали мою теорию, — лучезарно улыбнувшись, ответила Белль. — Знаете, я бы с удовольствием дальше послушал ваши размышления по поводу моего внутреннего мира, но у нас тут, знаете ли, больница, — Голд беззаботно развел руками, — еще пара разговоров с вами, и кто-нибудь да умрет. Опираясь на стол, он слишком резко поднялся, отчего головная боль вернулась с новой силой. Взяв трость, он уже собрался оставить Белль наедине с ее мыслями, но девушка одернула его. — Возьмите, — сказала она, протягивая вырванный из блокнота листок. — Что это? — Голд вопросительно вскинул брови и приоткрыл рот. — Звоните в любое время, если вам станет одиноко. — Вы в курсе, что так говорят только психотерапевты и проститутки? — усмехнулся хирург.***
В палате нет настенных часов. Вернувшись к реальности, Голд не сразу осознал, что отвратительное тиканье больше не преследует его. Белль прикрыла глаза, посильнее сжав его ладонь своими хрупкими ручками. Прокручивая их знакомство в голове, Голд никак не может понять, где в своих расчетах он допустил ошибку. Ему следовало сразу догадаться, что Белль — одна из обреченных пациенток Вейла, но тогда сознание упрямо игнорировало очевидные сейчас факты.