***
Мелинда сидела в полутемном подвале магазина. Здесь, внизу, совсем тихо. Делия давно дома, Джим в больнице, Эйдан увязался за ним. Можно не спешить. Она планировала закончить уборку, затеянную ещё в конце недели. Надо же было как-нибудь отвлечься от дурных мыслей, от нестерпимого одиночества, от чувства опустошенности. Иногда хочется всё бросить и уехать, хотя бы на время. Но куда, куда можно уехать, чтобы души с их проблемами не нашли её? Она смотрела туда, на кирпичную стену рядом с лестницей. Там была дыра. Заложить её руки то не доходили, то не поднимались. Так что обычно дыра просто была закрыта деревянным щитом. При мысли о том, куда ведёт этот проход, сердце болезненно заныло. Город под городом. Воплощенная несправедливость. Забвение. Грэндвью в буквальном смысле слова вырос на остове старого города и на костях тех его жителей, кто подвергся массовому сожжению из ужаса перед надвигающейся эпидемией. Та самая улица и та самая церковь, где так страшно и бессмысленно погибли люди и где души их всё ещё заточены в добровольную темницу. Мелинда спускалась туда несколько раз. В первый раз вообще еле ноги оттуда унесла. Не все из подземных обитателей злы, но есть и те, чья сущность искорежена, обезображена лютой, беспросветной злобой. Такие опаснее всего, и лучше им в руки не попадаться. О, какой ненавистью исходят они, когда Мелинде удаётся увести в Свет кого-то из их числа! Прямо сквозь щит навстречу тянутся руки, до слуха долетают голоса. Они зовут, зовут, зовут… Туда, вниз. Нуждается ли ещё кто в помощи, или это ловушка? В каком-то полусне она поднялась с кресла и сделала шаг в сторону проёма. Пойти… Остаться там… Закрыть за собой дверь… Присоединиться… — Мелинда? Голос откуда-то сверху, с лестницы. Такой знакомый и притом странно чужой. Кто это? — Нет, не ходи туда! Стой! Тёплые руки удерживают, не дают сойти с места. Она утыкается лицом в ткань одежды. Трикотаж уютного коричневого цвета. А потом глаза заливают слёзы. Наверное, она просто нырнула в бассейн… В горле застрял тугой горький ком. — Элай!.. — Не слушай их! Там не осталось ни одного, кого ещё можно спасти, но очень много тех, кто мечтает погубить тебя. Не слушай их. Ты нужна Свету, а Тьма перебьётся. Мелинда Гордон рыдала в полный голос. Едва ли она осознавала сейчас, что голоса из подземелья стали тише и глуше. Что и вокруг неё уже нет подвального полумрака, а лицо овевает остро-свежий ночной ветер. Что выглядит в эти минуты далеко не лучшим образом, а самообладание оказалось закинутым в самую дальнюю и самую пыльную кладовку. Элай не утешал её, только гладил по волосам, по плечам. Пусть выплачет всю давнюю боль, всю тоску и отчаяние. Это должно выболеть, только тогда пройдёт и забудется. Бог бесконечно добр, раз даёт своим детям такие удивительные возможности жить дальше. И смерть — это не конец всему, а самое начало. Они долго сидели, обнявшись, на ночной площади, у памятника павшим воинам. Слова… А нужны ли? Разве осталось что-то, что ни один из них не понял бы теперь, зная то, чего не знал раньше? — Когда придёт мой час… Пожалуйста, пусть это будешь ты! Свидетельство о публикации №218061701222Когда придёт мой час...
28 марта 2018 г. в 20:21
Нет, какая всё-таки наглость — заявиться на прежнее место работы и занять собственную должность под видом незнакомца! Наверное, немногие обладают настолько выдающимся актерским талантом — врать в глаза своему декану, которого знал при жизни лично. «Оскара» за это не дадут, это точно. Но Элаю было отчаянно жаль, что некому оценить его утреннее представление — театр одного актера. На ура прошло.
— О, закончили Стэнфорд, доктор Кейн? Разумеется, такие учёные нам тут нужны. Добро пожаловать.
Проклятая фамилия никак не желала прилипать к имени. Элай в первую секунду не сообразил, что это к нему обращаются. Потом пообещал себе заучить-таки собственное поименование. Когда-нибудь же он к этому привыкнет!
— Да, надеюсь, вы не суеверных? — полюбопытствовал в конце собеседования декан. — Я это к тому, что два ваших предшественника один за другим — с очень небольшим интервалом — отошли в мир иной. Собственно, в их смерти не было ничего ужасающего: в одного попала молния, у другого случился сердечный приступ — прямо на похоронах первого… Призраков их, хе-хе, мы, слава богу, не встречали… Вы как, не трусите?
Очень смешно, особенно если подумать, кому дедуля об этом говорит. Элай мысленно показал ему язык.
— Меня это абсолютно не заботит, — заверил новоиспеченный кандидат в профессорско-преподавательский состав.
— Ну и чудненько. Что ж, милости прошу в отдел кадров…
С квартирой тоже всё образовалось: опять-таки Алекс помог. Парень-покойник жил бирюком, ни с кем не знался, подружек не имел, в родне ни у кого не ходил. Так что сообщать пришлось только нелюбопытному хозяину, что есть желание взять квартиру в аренду после только что склеившего ласты приятеля. Домовладелец пожал плечами, взял плату сразу за месяц и удалился. Вещей усопшего никто не хватился, и они упокоились в большой коробке в ожидании мусорщиков.
Своих вещей у нового жильца тоже была одна картонная коробка. А что, всё самое важное и любимое! Когда жизнь так кардинально и так вдруг меняется, приходишь к выводу, как, на самом деле, мало нужно каждому, — гораздо меньше, чем навязывают нам производители ширпотреба. Остальное засоряет планету. И где, спрашивается, мера ответственности за экологичность и чистоту своего макро-дома!
Отработав первую неделю в университете (при этом прилагая все усилия, чтобы не спалиться перед студентами и знакомыми прежде коллегами), Элай ощутил глубокое удовлетворение. В самом деле, твердая почва под ногами дорогого стоит. О каких отношениях с дамами может идти речь, когда сам не знаешь, кто ты, чем займешься и сколько за это получишь?
Стеффани не предлагала вернуться. И это было правильно: он должен вернуть самоуважение.
За эту неделю они и виделись всего раз: с тех пор, как к Соне присоединилась подружка, Стиффи была занята исключительно этими двумя меховыми комками. Да, ужас как интересно с ними сюсюкаться вечера напролет! Всё чаще он думал о том, чтобы вернуться к тем, кто при жизни любил и нуждался в нём. А кто такого для себя не хочет-то?