То, чем дорожат

Зима — это когда смерть. Всюду увядание, земля и деревья покрываются пушистым одеялом, холодным, таким что пальцы немеют трогать. А им на долгие дни. Зимой, все по-другому, меняется все — лес становится другим, даже не внешне, более темным, несмотря на то, что из-за отсутствия листвы, холодное мертвое солнце освещало большее пространство. Даже животные были другими, их было меньше, многие залегли в спячку, некоторые отогреваются в своих норах, полных пожухлых листьев, кто-то оставляет отпечатки своих маленьких лап на снегу, кто-то расчищает себе место под еловым деревом от снега. Холодно ведь. А у животных шуба. Зима — это когда снег. Засыпаешь после чашки чуть остывшего какао, а когда просыпаешься, видишь, как за окном все совсем другое, совсем другая картинка. Казалось бы, ничего не изменилось, все на месте, вот он сарай, два стоящих рядом дерева, ветки которых переплетались и изгибались такими невиданными способами, росли в такие стороны, и все лишь бы обратить на себя внимание солнца. Вот и два деревянных и высоких, выше чем он, поднимет руки и не достанет, столбика с веревкой, протянутой между. Мальчик всегда любил сидеть на яркой, зеленой траве рядом с ними, наблюдая, как брат вешает только что постиранное белье. А травы-то теперь нет. Не так нет, как раньше, травы не было давно, и не вчера, и даже не неделю назад она все стала какой-то бесцветной и пожухла. Она-то, конечно все еще была, но это уже не такая трава. Слишком она ломкая и колючая. А теперь ее нет вообще — скрылась под толстым слоем снега. Холодно, наверное. Когда идет снег, это интересно. Нужно всем об этом сказать, а с теми, кто уже знает, обсудить. Высунуться и чуть ли не упасть с окна, пытаясь поймать снежинку, а поймав, нужно успеть рассмотреть — найти те самые лучики, разглядеть прежде чем растает. Но в первую очередь нужно сказать об этом брату, позвать на улицу. Да кто б пустил еще — не одет говорят. Оставалось только ждать, когда проснуться вообще все, смотреть как снег потихоньку заполняет собой промежутки-следы, оставленные редкими людьми или животными. Смотреть как в прямом смысле кружатся снежинки, разглядывать вихри, пытаясь высмотреть направление. А брат ворчит, просит закрыть окно, говорит, что вывалится. Да как тут можно вывалиться? Зима — это когда холодно. Нужно тепло одеваться. Натягивать на себя много одежды. Не удобно, не комфортно, не привычно. Даже в доме, логово будто бы промерзло насквозь, возле гор было особенно холодно. Каждая дощечка, стены и полы были холодными, какими-то темными и скрипучими, когда ходишь по такой комнате вечером один и без света в животе становится как-то не по себе. Луффи нравился снег, нравились перемены, появлялось множество других занятий, новые правила — что можно делать, а что нет. Нельзя лизать лед, трогать снег голыми руками, ходить без куртки и ботинок, нельзя бросать снежки в лицо Дадан. Луффи не любил ходить в ботинках, они были не привычными, за долгие теплые месяца он привык к старым шлепанцам, либо ходил босым, чувствуя поверхность ступней, каждым пальцем и пятками ощущая холодные и шершавые доски деревянного настила. Сколько никто не пытался заставить Луффи надеть тапочки, никогда не получалось. В ботинках, мокрых и грязных от снега, ходить в доме категорически не разрешалось, шлепанцы были убраны на такую верхнюю полку, что даже резиновый мальчик не смог бы достать и поинтересоваться что там. Наденет ведь, забудет снять и выбежит на улицу, а шлепанцы совсем не греют. Не помогало ничего, что бы ему не предлагали, даже если это мясо, он так ни разу и не надел тапки. Смотреть как босоногое чудо шлепает по ледяному полу было больно физически, заболеет еще, отморозит себе там чего-нибудь, Гарп потом с них три шкуры спустит. Пытались все кроме Эйса. Будто бы всем своим видом показывая безразличие к происходящему, он спокойно проходил мимо, даже не смотря, как Луффи в очередной раз пытали носками. Это было бы не плохое решение, да только мальчишка умудрялся стирать их до дыр всего дня за два, а Дадан вязать их не умела, это Макино приносила их из деревни вместе со всякими вкусностями и новой, теплой одеждой. Дадан искренне не понимала, почему новый предмет одежды так не нравится Луффи, он был очень похож на его старые шлепанцы, но всякий раз, когда ноги мальчика оказывались в теплых тапочках, он тут же срывался с места, опять же босыми ногами убегая в их с братом комнату или вообще на улицу. Женщине оставалось только браниться вслед убегающему так, что аж пятки сверкали, Луффи, и посылать за ним людей, не дело это раздетым по снегу бегать. Причина найдена не была — мальчик замерзал, с невиданным упрямством продолжая бегать босиком. В очередной, особенно холодный вечер, усевшись на согретый его собственным теплом теплом матрас и накрывшись одеялом, Эйс уставился в окно, думая о чем-то своем, явно далеком, связанным с океаном, приключениями и чудищами. Безумно хотелось сейчас увидеть море, но вставать с нагретого места и идти на улицу в пургу не особо хотелось. Дадан топила дом как могла, но согреться без чего-нибудь теплого, будь это одеяло или чай, или же такая нематериальная, но такая согревающая улыбка младшего брата, было попросту невозможно. Мерзли все, даже утепляясь. Задумавшись, даже не заметив, что он начал следить за тем, как крутятся стайки снежинок, прямо как Луффи, над ребячеством которого он насмехался утром, Эйс не услышал скрипа половиц. Юркнув под одеяло к брату, младший был обнаружен. Не отрываясь от прежнего занятия, Эйс не обращал внимания, на смотрящего сначала на него, а потом и как он — в окно, Луффи, но тут что-то холодное коснулось колена. Маленькая ступня была будто ледяной, это заставило вздрогнуть, почему-то сильно-сильно испугаться и сгрести брата в охапку, плотно укутывая в одеяло, которое уже сползало с собственных плеч, прижать к себе сильнее, согреть. Было все равно, пусть даже он сам сейчас заледенеет, главное никогда больше не чувствовать таких холодных прикосновений Луффи, а младший не сопротивлялся, только лишь улыбнулся и засопел, так, что Эйс и без одеяла почувствовал себя согретым, и без всяких посторонних вещей. Под утро пурга прекратилась, все было буквально засыпано снегом и льдом, да так, что даже из дома не выйти. Горным бандитам приходилось приобщать все свои силы, чтобы расчистить двор от снега и спасти то, что было так неразумно оставлено на улице. В такое морозное утро, было холодно даже дышать, а вставать, покидая пристанище теплого одеяло совсем не хотелось. Запинаясь и спотыкаясь в собственных ногах, шлепая еще громче чем обычно, Луффи спускался с лестницы, будто бы переступая через себя, а не через ступеньки. Удивление на лице Дадан, будто увидевшей девятое чудо света (восьмым было то, что мелкий встал так рано), смешанное с любопытством заставило ее мигом бросить свои дела. Недовольно надувшись, до смешного не ловко, все время озираясь на новинку, Луффи шагал по полу в тапках, бывших на несколько размеров больше его ноги. Сердясь на еще большее внимание, со стороны бандитов, побросавших все дела, чтобы узнать, что же наконец-таки заставило неугомонного мальчишку сделать что-то, о чем его просят. — Луффи? Почему ты в тапочках? Обиженно поджав губы, отчаянно борясь с желанием выскочить из теплых тапок, а так действительно было гораздо лучше, Луффи вспомнил свое обещание, и все-таки ответил. — Меня Эйс попросил. Удивление бандитов не покинуло, а лишь наоборот. Тот самый Эйс, который всегда равнодушно относился к тому мерзнет там мелкий или нет, ходит в варежках или опять их где-то оставил? У которого на все просьбы о помощи был один ответ — пусть ходит как хочет? — Эйсу сказал, что если я не буду носить тапочки, то отморожу себе ноги, стану еще бесполезнее и он не покажет мне весной интересное место. Растрогавшись, изо всех сил стараясь не улыбнуться, Дадан накричала на бандитов, призывая их вернуться к работе, которой было не мало. Эйс редко, когда проявлял заботу о брате, в основном доводя все до крайностей, но то, что он очень дорожит младшим было видно даже за отрицаниями и тем, как он с напускным равнодушием поглядывал за ним, не давая босиком отбежать далеко от дома и потеряться. А Луффи? А Луффи все так же неловко потопал на запах мяса, собираясь плотно позавтракать и думая о том, что он, наверное, никогда не привыкнет к этой, пожалуй, уже не совсем бесполезной вещице.