NOIR ET BLANC

      Первая капля проливного сентябрьского дождя больно шлёпнула Маринетт по носу. Девушка поморщилась, едва не чихнула и заметно прибавила шагу, чтобы не стать заложницей собирающейся грозы, с неизменной постоянностью атакующей Париж вот уже несколько дней.       Ловко маневрируя между идеально гладкими зеркальцами луж, она даже высунула язык от усердия — настолько ей не хотелось ненароком зачерпнуть воды в свои не по погоде летние и легкие туфельки-лодочки. Была бы рядом с ней Алья, видела бы подруга, как Маринетт пару раз, опасно накренившись, чуть не распласталась на земле во всей своей красе, то наверняка бы выдала что-то напутственно-осуждающее, подняв вверх указательный, например, "Я же тебе говорила, что в этом ты обязательно вымокнешь до нитки!" или "Не выпендривалась бы и одела бы что-нибудь тёплое!".       Эта картина так живо предстает перед глазами девушки, что она далеко не сразу осознает, что уже несколько минут стоит под сильным ливнем, неловко согнув руки в размашистой попытке устоять на ногах. Да уж, модному тёмно-серому пиджачку от любимого дизайнера, который она так долго выпрашивала у родителей, уговаривая, что в жизни больше ничего не попросит, явно предстоит пройти не одну сушку и стирку, чтобы вновь выглядеть так же свежо и стильно, а любимым туфлям, которые мгновенно начали хлябать и шаркать, уже сейчас пора на свалку.       Нечего сказать, прогулялась. А ведь она, как знала, до последнего не хотела идти на презентацию нового блога Альи, который она завела совсем недавно, но каким-то магическим образом успела хорошо раскрутить. По сути, Маринетт ни чем подруге не помогла, они даже повздорили из-за этого, но каков итог: Алья сейчас наверняка сидит в каком-нибудь уютненьком закутке и обжимается со своим Нино (при мысли об этом девушка невольно скривилась), а вот Маринетт бежит по безлюдному переулку, разбрызгивая ногами лужи и пытаясь хоть как-то укрыться от капель, нещадно бьющих по лицу, шее и рукам.       Она бы так и бежала до самой пекарни родителей, обязательно бы заболела, пропустила целую неделю вздохов и ахов по предмету её обожания, Натаниэлю, а в придачу получила бы серьёзный выговор от родных и близких... но, к счастью, заметила небольшую подворотню, где было вполне сухо и чисто — идеальное место, чтобы переждать этот нежданный ливень! Через пару мгновений, защищённая от воды несколькими тоннами бетона, Маринетт опирается рукой о стену и пару минут просто стоит, глубоко и размеренно дыша.       С носа, шеи и лба вода льёт в три ручья. Резко выпрямившись, Маринетт расплетает хвостики и трясёт волосами во все стороны, пуская в воздух серебристые стайки дождевых капель. Затем деловито снимает обувь, садится рядом у стены — ждать явно придётся ещё не один час — и вдруг вспоминает, что в кармане светло-розовых брюк затерялся старенький потрёпанный телефон, столь чувствительный к тому, для чего совсем не приспособлен.       Тревожно прищурившись, девушка достает устройство, не глядя, жмёт на кнопку, смотрит на экран и... не происходит абсолютно ничего. Ни единого намёка на то, что всё ещё можно исправить.       Маринетт с досадой швыряет безнадёжно испорченный телефон в противоположную стену, о чем сразу же жалеет, по-детски сложив руки на груди и нахмурив брови. Этот день медленно, но верно, приближается к заветному месту под хвостом у кота. Девушка ненавидит сентябрь с невыносимой погодой и с ужасными чувствами, которые одолевают её в такую пору.       Стоит только подумать о том, какая же она всё-таки неудачница, сбоку раздаётся сиплое мяуканье: рядом как-то совсем незаметно оказался один из самых известных символов неудачи — пушистый чёрный кот с пронзительными зелёными глазами.       Маринетт пригляделась и усмехнулась. Даже густая шерсть, которая, намокнув, всё равно топорщилась во все стороны, не может скрыть его ужасной худобы, а по-человечески умные и осознанные глаза подёрнуты пеленой усталости и голода.       — Ну что, приятель, похоже, мы с тобой оба никому сегодня не сдались, — девушка доверительно протягивает ему руку, подзывая к себе, — ну же, киса, иди сюда, согреешься хоть.       Махнув хвостом, бродяга запрыгивает к ней на колени и довольно урчит, когда девушка чешет его за ухом, а потом закрывает глаза, сильно прижимается к девушке и засыпает, едва посапывая, — от такой картины не умиляется только совсем чёрствый и бесчувственный кремень. А Маринетт совсем не из таких.       Она как будто нашла родственную душу там, где совсем не ожидала её найти. Поэтому она просто перебирает в руках клочья спутанной шерсти и искренне жалеет, что не может приютить бедолагу у себя дома хоть ненадолго. Ведь он наверняка и не знает вовсе, что значит иметь настоящий дом.       Когда дождь заканчивается, Маринетт с неохотой сбрасывает с себя кота и, чувствуя, как затекли ноги, неуклюже поднимается на ноги, попутно цепляя ими чуть высохшую, но хорошо подпорченную обувь.       Девушка оборачивается на чёрного кота, и в груди что-то щемит, как будто она предаёт кого-то очень родного и дорогого. От того, что он просто сидит и серьёзно на неё глядит, будто осознавая всю тяжесть этого предательства, на душе становится ещё паршивее.       — Ну не могу я взять тебя с собой, понимаешь? Не могу! Меня родители сожгут заживо, если тебя увидят! — в отчаянии кричит девушка и быстрым шагом выбегает из подворотни, но спустя какое-то время замечает, что кот следует за ней.       Только этого ей ещё не хватало. "Мы в ответе за тех, кого приручили", — вдруг вспоминает Маринетт и раздраженно закатывает глаза.       — Отстань от меня! Не пытайся давить на жалость, я не передумаю! — орёт девочка на всю улицу, откровенно плюя на недоуменные взгляды прохожих ей вслед. Ей всё равно. Ведь она осознает, что привязала к себе такое одинокое существо, цепляющее за каждую спасительную ниточку, которая может вытащить его из омута безразличия и всеобщего равнодушия.       Такими перебежками, сопровождающимися недовольными криками, они добираются до пекарни Дюпэн-Чэнгов. Все ещё вдвоём.       У входа домой Маринетт вновь останавливается и поворачивается, цепляясь взглядом за эти завораживающие ярко-зелёные глаза. Она в нерешительности молчит, а кот, склонив голову, сосредоточенно ловит каждое её движение.       Такой милый, такой умный... девушка борется с желанием плюнуть на всё, и протащить этого симпотягу тайком от родителей к себе домой. Хотя бы откормить его, как следует.       — Ладно, — вздыхает Маринетт, — только на несколько дней. Покормлю тебя, помою, но ни на что больше не рассчитывай! — говорит она так, будто пусть и умный, но всё же кот действительно её понимает.       А он, кажется, даже согласно кивнул. Или ей причудилось?..       Кое-как Маринетт всё же протащила в дом бродячего кота. Не удержалась. Не устояла. Если бы всех предыдущих котят и щенков, которых она приносила в раннем детстве, родители не выкидывали на улицу с завидным равнодушием, то их дочь бы даже не раздумывала прежде, чем в очередной раз сделать то, что запрещали ей с таким упорством.       Но Маринетт, как бы её ни ограничивали, всегда оставалась Маринетт. И сегодня она в очередной раз доказала это, стоя посреди своей комнаты и держа в руках нового питомца.       После мытья шерсть кота лоснится и переливается на свету, а знатный (разумеется, по кошачьим меркам) ужин заставляет его глаза ярко блестеть, передавая неимоверное наслаждение, которое он испытал, впервые за долгое время нормально поев.       Девушка была довольна собой. Что справедливость переборола внутри неё слепую покорность указаниям отца и матери. Так она заснула бы в ужасных мученьях совести, а вместо того засыпает в обнимку с урчащим пушистым комком, который так и жмется к ней, будто в любой момент прекрасная спасительница испарится из его жизни, как недавно хотела.       Её будит чьё-то навязчивое прикосновение. Маринетт думает, что это мать пытается её добудиться, потому что она, как всегда, прилично опаздывает в школу, но потом понимает, что это не так. Рука слишком тощая. Слишком сухая. Ни у кого из обитателей пекарни таких рук не было.       Это заставляет Маринетт резко сесть в кровати и нос к носу столкнуться с... парнем шестнадцати лет, который сидел напротив и сосредоточенно тыкал её в лицо. Девушка совершенно точно видела этого парня впервые, отчего сильно испугалась, а сердце забилось с утроенной скоростью.       — Кто ты такой и как ты попал в мою квартиру?! — кричит девочка спустя несколько мгновений жестокого ступора. Она выдёргивает из-под юноши одеяло, и он с криком кубарем летит вниз, а Маринетт жалеет о поспешных действиях, потому что вдруг понимает, что незнакомец ещё и обнажен. Совсем. Благо, ничего за рамками приличного ей на глаза не попалось, и она лишь ахнула от неожиданности.       — Прикройся, извращенец! — яростно шипит и заливается краской, кидая на него одеяло, из-под которого через пару секунд выглядывает растрёпанная пшеничная шевелюра.       Он поднимает руки вверх и силится что-то сказать, но вместо слов его горло издаёт режущий слух хрип. Парнишка кашляет, снова пытается заговорить, но приступ повторяется вновь. После попыток эдак семи он беспомощно глядит на Маринетт виноватым взглядом, и она про себя немного смягчается, потому что просто не может такой безобидный цветочек желать ей зла, да и вообще кому-либо.       Но она всё ещё насторожена и напугана. Спрыгнув с кровати, она оставляет неожиданного гостя, проводившего её недоуменным взглядом, и минуты через три возвращается со стаканом воды.       — На, прочисти горло для объяснений, — деловито говорит она, всучая юноше стакан, и он, прежде чем твёрдо сжать подачу пальцами, едва не пролил на себя половину плещущейся внутри жидкости. Если бы не факт, что этот тип пробрался в её комнату, разделся догола и сильно напугал Маринетт, то она бы непременно сочла его забавным и даже милым. Хотя, признаться, где-то в глубине души она уже считала его таким.       — Я... Адриан... — говорит он, после нескольких минут молчания и глупого разглядывания стакана.       — Ну это в корне меняет дело! — отзывается Маринетт, хлопая ладонями по коленям. — И, конечно, многое объясняет.       Вместо ответа незнакомец, вернее, уже знакомец, Адриан, помотал головой, снова чуть не выронив из рук несчастный стакан. Маринетт искусно выгибает бровь и озадаченно смотрит на юношу. Странный он. Вот честное слово, странный.