unforgiving gods

Это впервые встречается с ним на оживленной улице. Тридцать секунд она смотрит на него в упор, и их разделяет шумная стена автомобилей. Тридцать секунд, и он идет к ней навстречу, кейс в руке висит, как дополнительная конечность. Это щурится, когда он проходит мимо — в образе милой писательницы она не достает ему даже до плеча — и провожает взглядом, когда он, не оборачиваясь, продвигается походкой призрака дальше. Не идет — плывет этим серым призраком, будто и не касается подошвой туфель разбитого тротуара. Это скалится ему в широкую спину; как тут не скалиться личному убийце CCG. Кишо чуть поворачивает голову, когда кто-то подсаживается к нему за столик. Зеленые вьющиеся волосы, детский стиль одежды (ну правда, откуда эти футболки), ручка и блокнот в руках. Меня зовут Такацуки Сен, говорит она и уже открывает рот, чтобы представиться дальше, но Кишо подаёт голос, прерывая её: — Интервью не даю. — Даже писателям? — игриво улыбается. — Особенно писателям. Она поджидает его у выхода — он-то думал, что она, обескураженная, ушла восвояси. Подбегает, заглядывает открыто в глаза через стекла таких же очков, как и у него самого. — Ну а друзьям даете? Хохочет в небо, а получается — в лицо Бога Смерти, настолько она маленькая. Кишо пытается выдернуть руку из её хватки; рукав серого пиджака, наверное, трещит. — Ну-ну, — она хлопает его по плечу, улыбается понимающе-фальшиво, — друзьям нельзя отказывать, Арима Кишо. Кишо не спрашивает, когда это они успели стать друзьями — через пару недель, конечно же, становятся, и интервью она всё-таки получает. Говорит ему в лицо обескураженное: — Как же так, не разговаривать с гулями? — Никогда. Даже следователям это мешает. Сен только улыбается тонко, и тонкие стекла очков блестят в искусственном свете. — Вы такой правильный, Арима-сан. (Это глотает насмешку, как горькую пилюлю) ___ Они встречаются по пятницам; конец рабочего дня, как говорится. Это зовет на какой-то дешевый боевик, и он идет, конечно же. Боевик оказывается ещё и второсортным детективом, и Это заговорщически шепчет на ухо, горячо выдыхая: — Спорим на убийцу? Кишо улыбается уголками губ. — Убийца — его девушка. Это разочарованно выдыхает ему в щёку. — Ну это ведь мой выбор. (двусмысленность ситуации понимает только Это) — Фильм такой скучный~ Они выходят из кинотеатра, продвигаются по освещенным улицам Токио, и Это жалуется, насколько же можно было испоганить сценарий. Арима лишь говорит, что боевые сцены были ненатуральны; Это не может спорить: как можно это творить с самим богом? — Вы такой джентльмен, Арима-сан, — растягивает гласные, с прищуром темно-зеленых глаз смотрит на него снизу вверх, — провожаете слабую леди до дома. — Думаю, Вы бы, Такацуки, смогли бы справиться с преступником. Наверное, из-за слабого фонаря его лицо в тени кажется зловещим... и словно всё понимающим. Это напрягается всем телом; кровь бурлит под кожей. — Ваш язык — ваше оружие. Она может видеть, как загораются его глаза на пару секунд, когда её язык развязно проходит по пухлым губам. — Хотите проверить? — в приглашающем жесте раскрывает объятия тонких рук. Арима наклоняется к её лицу, и её пальцы касаются чуть грубоватой ткани его черного пиджака. Даже у стального следователя дыхание горячее. — Я говорил о другом. — Это смотрит прямо в эти глаза, и ей кажется, что тонкие стекла очков мешают разглядеть истину. — И Вы это знаете, Такацуки. Это хохочет, когда он резко поднимается после её выходки: быстрый язык слабо мазнул по его губам. Закрывая дверь, она кидает ему через плечо хитрое: — Вы знаете, где меня найти. ___ Они прячутся от проливного дождя под старым навесом; купить зонт можно только тогда, когда потоки ледяной воды утихнут, и Это вздыхает, прислоняясь к прохладной каменной стене: чуть холодно, потому что открытая футболка предназначалась для теплой погоды. Скрытые от посторонних глаз стеной дождя, они так и молчат, раздумывая каждый о своем. — Нужно купить зонт, — Кишо подает голос первым. — Рискните, если хотите, — она пожимает плечами довольно-таки равнодушно. — Ваши дорогие туфли сразу придут в негодность. Арима раздраженно морщится. — А, знаете, — у Это в голосе смешинки, похожие на конфетти. — Это ведь такая идеальная ситуация: из-за шума дождя никто и не услышит крик бедной девушки, прижатой Богом. Кишо смотрит на неё сверху вниз, медленно щурит глаза; Это может видеть, как его зрачки расширяются. Арима снимает очки, протирает их от капель, и она делает шаг вперёд, разглаживая несуществующие сладки на пиджаке. — Ну же, Арима-сан... я не буду кричать. Губы застывают на последнем слоге, так и оставаясь: чуть приоткрытые — и зубы еле-еле виднеются, создавая контраст белого и красного. Это зарывается хрупкими — на вид — пальцами в волосы на затылке, и шершавые холодные губы накрывают её собственные, сминая уверенно. Она мычит ему в губы, когда он обхватывает покрепче рукой её талию — рука обвивается, будто бы затягиваясь кольцами удава. В другой руке — очки. Это кажется, что, если она сейчас улыбнется по-хищному, никто и не узнает. И улыбается ему прямо в губы. Кишо думает: улыбнется ли она ему в губы ещё раз, как в тот день — и скидывает пиджак на спинку стула, чувствуя проворные горячие пальцы на шее и плечах. Сен посмеивается, запрокидывая голову назад и убирая волосы на одно плечо — Кишо целует голую кожу, неторопливо расстегивает пуговицы на её блузке (именно на это свидание она решила прийти не в свободной футболке). Сен берет его лицо в теплые ладони, прижимается губами к губам, кусает нижнюю и оттягивает, и Кишо шипит сквозь стиснутые зубы, замечая смеющиеся глаза напротив. Это думает: нормальные пары занимаются сексом впервые где? — и на миг теряет способность дышать, когда Кишо её подбрасывает, держа навесу и заставляя обвить талию ногами, скрестив щиколотки на пояснице. Она целует всё, до чего может дотянуться: лицо, шею, плечи, ключицы — и он отплачивает ей тем же. Когда она целует пульсирующую вену на его шее, Кишо входит в неё резко, и Это, вцепившись коротко постриженными ногтями в плечи, выдыхает стон на разгоряченную кожу. Её лопатки саднит; Кишо входит в неё до упора, и ей приходится прижиматься к нему как можно сильнее — иначе затылок бьется о стену. Это безумно жарко, и ноги каждый раз норовят соскользнуть с его поясницы, но умной мыслью, оставшейся в возбужденном сознании где-то глубоко, она понимает: руки, поддерживающие её за ягодицы, сильны настолько, что могут ломать хребты. Затылком она всё-таки ударяется — когда оргазм накатывает оглушающей волной. Встречаются они каждую пятницу. У неё в квартире. Богу Смерти нужна разрядка. Это и сама снимает напряжение, ведь она, знаете ли, тоже такой же Бог. Они противоположности, но она всё же не Бог Жизни. Ей так хочется сказать ему, когда он касается кончиком носа между её лопаток: — Грешащие боги трахаются на полу. У Это ничего не выходит, и, наверное, именно потому она и скалится жестче с каждым новым разом. Это устала от игр; яд, приготовленный для бессмертного, почему-то решил сожрать и её саму. Хочется сломать Кишо хребет, но вот незадача: приходит с кейсом каждый раз. Это хочется выплюнуть ему ядовитое: вот и трахайся с куинке. (кто бы мог подумать, что он так и сделает) (в будущем) ___ Арима чувствует тепло в груди. Должно быть, такое чувство приходит, когда действительно находишь человека, понимающего тебя, дорогого твоему сердцу. Арима не знает, дорога ли ему Такацуки настолько сильно. Навязчиво бьется мысль, что пригретая на груди змея, свернувшись кольцами, дожидается своего часа. Арима улыбается с тонкой горечью, когда никто не видит: он, видите ли, не чувствовал этого раньше. Можно ли считать, что она превратилась в подлую змею? И пригретая змея просыпается, щурится зелеными глазами и проводит (не сдвоенным) языком по сухим губам. Арима уходит; впервые чувствует оскал в районе лопаток — словно хотят выстрелить в позвоночник. Когда Кишо приходит в следующий раз, ему никто не открывает; так и заканчивается история о том, как Бог Смерти пригрел змею на своей груди. На самом деле, это Кишо хотел, чтобы она закончилась. (Это, наверное, тоже) Она говорит ему ядовитое: — Явился. (не в мой дом) Кишо активирует куинке. Всё по-честному. Ему интересно, знает ли она, что он перед миссией хотел написать её в завещании? Впрочем, уже неважно. Ему интересно, знает ли она, что ему, и правда, не хотелось пригревать новую змею на собственной груди? Ему интересно, знает ли она, что Канеки Кен похож на неё? (живой куинке) ___ Это улыбается тонко-тонко и как можно безжалостнее: — Канеки Кен тебя предаст. Кишо не привык к эмоциям или чувствам, на самом деле. Он просто любит пригревать змей, как самый истинный бог из всех. — Мне уже не впервой. Ему кажется, что ей тоже больно. Иногда всё-таки лучше, когда плачешь. Так легче узнать о чувствах, а ещё говорят, что становится легче дышать. Вот только сильные не плачут. (Это тоже, несомненно, очень и очень сильная) (живешь без кислорода с самого рождения) ___ Канеки Кен, конечно же, его предает. Говорит что-то про защиту друзей. Арима Кишо пригревал двух змей на одном и том же месте — видимо, потому у него сейчас и болит. Нужно только чуть-чуть подождать. Почему-то немного жаль, что Это всегда-всегда оказывается права. И всё-таки Канеки Кен, и правда, на неё похож. Всё ещё не хочет умирать даже тогда, когда понимает, что ему незачем жить.