***
— Чш, моя луна, всё почти кончено. — Гленн прикладывает палец к губам, пряча что-то во второй руке за спиной. И хоть это Гленн, её Гленн, всё такой же высокий, широкоплечий, надежный, и, что уж скрывать, уже любимый, но столь странная мечтательная улыбка играет на его смуглом вытянутом лице, что Клара непроизвольно застывает. — Её больше нет? — Это не страшно. Мы восстановим картину, любовь моя. И всё будет хорошо. На каминную полку он не бросает даже самого короткого взгляда, даже не косится украдкой. И Кларе так хочется верить, что всё, произошедшее сегодня — только умелая махинация каких-то профессиональных воров. И что сейчас они уйдут из этого ужасного дома вместе. И в тепле она будет еще долго-долго слушать это его уютное раскатистое «р». Ей так хочется верить. Но в свете озарившей небо яркой вспышки, рассыпающейся золотистыми искринками, она отчётливо видит, что Гленн смотрит не на нее, а будто бы сквозь, куда-то позади неё. Сердце больно сжимается и слёзы, крупные, горячие, единственное живое, что осталось от неё, текут по щекам. Дура, она такая дура, попалась. Покачав головой, Клара отступает на шаг, и оборачивается. Аморфная масса, очертаниями лишь чуть-чуть напоминающая человека, надвигается на неё со стороны кухни. Эта странная фигура состоит из переливавшейся субстанции, словно бы из множества сплавленных вместе или плавающих в желе зеркальных осколков, правда, ничего не отражающих. Ничего, кроме рыжих локонов, зелёных глаз и страдальчески искривленных губ Эйли. Эйли из прошлого, той самой, которой она отчаянно завидовала всего неделю назад.***
Даже спустя четверть часа, уже внизу, в холле она не решалась нарушить хрупкое неловкое молчание. Ей было как-то промозгло тоскливо и даже стыдно от того, что в таком вот неприглядном виде открылась им чужая трагедия. Также безмолвно Гленн сходил на кухню и вернулся с двумя чашками ароматного чая. Не проронив ни звука, протянул одну ей, а сам, сгорбившись, уселся на диван рядом с Кларой. Выглядел он… нет, не подавленным, скорее, злым. Какая-то мрачная решимость почудилась Кларе в его лице, когда он, так и не притронувшись к своему напитку, отставил его на столик у дивана, и повернулся к ней. — Мне жаль… — Давай не будем… Они заговорили одновременно, но Клара смутилась и утопила взгляд на дне своей кружки. От сильного травяного запаха, ей незнакомого, слегка кружилась голова. — Не будем рассказывать мастеру Кейничу о том, что сегодня произошло. Он старательно скрывает своё горе, и такие разговоры будут ему неприятны. — Угу, — неопределенно промычала она. Тёплые глазированные бока кружки приятно согревали озябшие руки. За окном опять бушевала непогода. Кап-кап, — ей подумалось, что если как следует сосредоточиться, можно даже услышать, как наполняются посудины в комнате хозяина дома. Кап-кап — как слёзы. Плачет ли он по вечерам в одиночестве? К горлу подкатил ком, и пить совершенно перехотелось. — И не вздумай говорить с ним об Эйли. Ну, знаешь, Клара, всякие девичьи пересуды и глупости. Эйлидх вовсе не была оторвой. — Ты всё слышал? — Она искоса посмотрела на Гленна. Он не казался уже настолько сосредоточенным, напротив, будто бы влажная дымка подёрнула его глаза. — Отнюдь не всё. Но достаточно, чтобы предостеречь тебя. — Тогда, какой она была, эта Эйлит? — Эйлидх. Старинное имя, труднопроизносимое. А была она, как бы это лучше выразиться, чудаковатой. Но по-хорошему чудаковатой. Говорила, что видит фей, и заливалась звонким живым смехом. Она смеялась, как маленькие дети, которым без разницы, говорят они с человеком или цветком. Да, она очень любила цветы, непременно свободно растущие, и часто гуляла в саду. Я там её впервые и встретил. В саду у пруда. — Здесь когда-то был сад? — Представить, что запущенное пространство вокруг особняка когда-то цвело и благоухало никак не получалось. — И пруд тоже. Но много лет назад. Эйли была любопытной и шумной. Совершенно забывала о манерах, когда чем-то увлекалась. Не любила длинных платьев и звуков волынки, о чём заявляла всегда без стеснения. Ну, а когда она улыбалась, на щеках проступали очаровательные ямочки — жаль, художник это не уловил. Но она тяжело сходилась с людьми. Её внешность, поведение и происхождение — мать Эйли ведь ирландка до мозга костей, а в те времена это имело значение — многих отпугивали. Она слушала его рассказ, как зачарованная. Всё звучало так необычно, как будто рыжеволосая девушка жила здесь не двадцать, а, как минимум, лет двести назад. Но чем больше Гленн говорил — говорил о том, что Эйли любила, где бывала, как не умела обижаться, и как глупила, полностью идя на поводу у своих чувств, тем сильнее удивление и очарованность уступали место какому-то другому, тёмному, тесному, сдавливавшему грудь и раздражавшему её чувству. Почему он знал о ней так много? — Конечно, у неё было много поклонников. Её отец считал, что все они не заслуживали её. И, думаю, был прав. Такую девушку мог приручить только кто-то особенный. Кто-то, чья сила любви способна победить само время. Клара неприязненно покосилась на портрет. Зачем ей всё это знать? Она и спросила-то лишь из вежливости. Ревность к уже ушедшему человеку, их совместному с Гленном прошлому (хотя какое там могло быть прошлое, мысленно успокаивала она себя, он ведь был совсем мальчишкой тогда) больно кольнула её и уязвила самолюбие. — Она тебе тоже нравилась? Гленн смерил её долгим выжидающим взглядом, а потом обезоруживающе улыбнулся, и накрыл её ладони, всё еще впивавшиеся в кружку, своими. — Чай уже остыл. Я заварю новый. — Не сбегай. Ты ведь не ответил на вопрос. Он вздохнул будто бы устало, но в карих глазах, в упор смотревших на неё, плясали чертенята. — Нет. — Он так и не прояснил, что именно означало это нет — нет, не ответил, или нет, не нравилась, но не дав её вставить и слова, продолжил. — И ты права, Клара. Не стоит сейчас сбегать. Мастер Кейнич задерживается, и знаешь, сегодня отличная ночь для похищения. — Похищения? — эхом отозвалась она, и непроизвольно досадливо поморщилась. Решил тему сменить? Мягко освободившись, Клара, поднялась на ноги, подошла к столику, и нарочито громко поставила чашку на его лакированную поверхность. — Действительно думаешь, что обезумевшие коллекционеры решат воспользоваться непогодой и проникнут сюда? Глупости, как раз в такое время все сидят по домам. Гленн оказался позади неё беззвучно, даже пружины старого дивана не скрипнули, когда он вставал, и обнял её за плечи. — Как знать. Один вор уже здесь, и собирается прямо сейчас похитить одну очаровательную особу у её отстойного слюнявого прошлого. Он повернул её, совсем не сопротивлявшуюся, лицом к себе, чуть наклонился и — Боже, как она раньше не замечала этой соблазнительной ложбинки над верхней губой? — невесомо поцеловал, после чуть отстранился, глядя на неё так чудно, так странно. Всего лишь мгновение, краткое нежное прикосновение, отдающее горьким щипучим виски. А её ноги уже стали ватными и сердце бешено застучало. — Обманщик, — без малейшего намека на обиду выдохнула Клара. Всё-то он слышал. И рассказал ей про ту девушку чтобы… чтобы и она смогла сейчас украсть его у Эйли, у его прошлого? — Но и я не лучше. — Уютная тёплая волна нежности поднималась откуда-то снизу живота, и покалывала все тело маленькими искорками. Это было не как с Марком, не что-то животное и примитивное, но целомудренное… Счастливо хихикнув от абсурдности этой мысли, Клара медленно опустила ресницы и потянулась к его мягким, непреодолимо влекущим губам. Где-то в доме послышался звон бьющегося стекла.