***
Пол внизу в коридоре скрипит под тяжёлыми шагами. Короткая передышка, что дали им эти существа, подошла к концу. Клара, просяще прижавшая друг к другу заледеневшие ладошки, не успевает прошептать про себя даже первые несколько слов Богородицы — единственной молитвы, что она помнит еще с детства стараниями матушки — как шум дождя, здесь на чердаке особенно громкий, вновь перекрывают нечеловеческие визги и завывания, а кровля и стены почти что вибрируют от сильных ударов по ним. — Всё хорошо, скоро всё будет хорошо. Придёт рассвет, и это прекратится. — Гленн опускается перед ней, сжавшейся в комочек у каминной трубы, на колени, практически невесомо целует в лоб и крепко обнимает. Неуклюжее и будто бы негнущееся от страха тело девушки нехотя подаётся вперед. Такой тёплый. Такой надежный. Слезы текут сами собой, мягко, почти неощутимо, как будто она тает, а не плачет. — Ты ведь не оставишь меня? Пожалуйста, только не бросай меня здесь одну. Больше никогда… — Когда мужчина выпрямляется, отстраняясь, она пытается ухватить его за рубашку, но гладкая ткань проскальзывает меж не слушающихся её замерзших пальцев. — Разве я не говорил уже? Я никогда тебя не оставлю, любовь моя, моя луна. И верну даже из таких далей, откуда свет не возвращается. Поверь мне, взойдёт солнце, и мы покинем этот дом вместе. Чтобы быть вместе. — В его словах, голосе и даже этом забавном шотландском акценте с раскатистым «р», ей слышится обещание и тот самый странный прорывающийся сквозь спокойный тон пыл, от которого её бросило в жар ещё при первой их встрече. — Выпей. Тебе нужно согреться и успокоиться, — он снова наклоняется к ней, так низко, что его черные волосы, кажущиеся такими грубыми на вид, но такие шелковистые на ощупь, щекочут её лоб. Он же, вложив ей в руки серебристую фляжку, сжимает на мгновение её ладони своими, большими и тёплыми. — Я буду здесь, с тобой. До самого конца. Клара нерешительно кивает, и поддаваясь ему, поднесит сосуд к губам. Терпкий дымный аромат ударяет в нос, горьковатая жидкость обжигает горло, заставляя закашляться. Мужчина её мечты, ставший причиной её кошмара, с тяжелым вздохом опускается на пол рядом. Девушка прислоняется головой к его плечу и прикрывает усталые глаза. Шум снаружи становится всё громче, но он — её спаситель и опора здесь, просит ему поверить. Ещё раз. И Клара верит.***
А ведь так хорошо всё начиналось! Тогда, в самом начале апреля, прибыв в международный аэропорт Глазго, Клара Берроуз чувствовала себя заново родившейся. Этот чёртов ублюдок, нет, просто король всех ублюдков Стив, вырвавший ей здоровенный клок светлых волос и угрожавший сделать больно в таких местах, что даже матери будет стыдно рассказать, остался где-то в Брисбене, еще не зная, что по его следу шли копы. А может, опять раскатывал по всему штату Квинсленд, толкая товар и издеваясь над такими же случайными свидетелями, как она. И хоть чужая страна встретила её неприветливой сыростью и туманом, на душе у девушки было светло. Дорога от аэропорта заняла, как ей показалось, целую вечность. Такси медленно тащилось по узеньким улочкам города, будто специально выбирая длинные объездные пути. Зато она увидела, пусть и издали, собор Глазго. Почти чёрное здание небольшой высоты, сползавшее вниз по склону, не поражало своими размерами, но поневоле девушка залюбовалась тем, как играют солнечные блики в его высоких узких окнах под самой крышей. Когда они выехали на шоссе, на смену городской жизни, и так-то по её американским меркам, довольно размеренной и немноголюдной, пришли сельские пейзажи. Старинные домики, напоминавшие заросшие мхом бастионы, мирно соседствовали с новыми коттеджами, но соседство это было какое-то… негостеприимное. Слишком большие пространства отделяли местные поместья друг от друга. Поэтому, когда, проехав небольшой лесок, автомобиль остановился у кованных металлических ворот, отделявших её новое уединенное жилище от внешнего мира, она не была особенно удивлена. Хозяин дома уже поджидал её в саду. Седой господин в потертом твидовом костюме держался очень прямо, пожалуй, по его выправке, можно было бы предположить, что когда-то он был военным. Или профессиональным дворецким — Кларе доводилось видеть таких в топовых отелях, для которых роскошь была синонимом качества. Доводилось еще в те времена, когда Марк не подсел на эту дрянь и не водил знакомств со всякими Стивами. Помнится, ей тогда с трудом удалось отогнать дурные мысли, и поспешное приветствие обернулось для нее недоразумением. — Мистер Кэйнич? Мистер Уилли Кэйнич? Меня зовут Клара Берроуз. Мы созванивались по поводу работы, и вот — Резиновая ручка её старенького пластикового чемодана, видимо, уже отжившего своё, с отвратительным хрустом вырвалась из крепления. Глухо стукнувшись о мощёную камнями дорожку, пластик крякнул и пошёл трещиной. — Под тяжёлым взглядом пожилого господина, девушка покраснела, торопливо поставила вторую сумку на землю и смущенно развела руками, — Я, наконец, приехала. Кажется, мои вещи хотят, чтобы я тут задержалась. Рада познакомиться с Вами лично. Старик лишь придирчиво осмотрел её, сплюнул жевательный табак, и лишь после того, как она уже подумала, что, может, адресом ошиблась или и вовсе на розыгрыш попалась какой-то, скрипуче заговорил. — Смею заметить, миз Берроуз, — эта непривычная «з» на конце формализмом резанула слух, — что Вы опоздали на четыре часа. Кроме того, Вы даже не удосужились выяснить, что моё имя Кэйнич Уилли, а не Уилли Кэйнич. Это оскорбительно — путать плебейское сокращение Уильяма и славную фамилию. Я уже сомневаюсь, что Вам можно доверить обязанности няни. Несколькими часами позже, вечером, уже после того, как она осмотрела дом и разложила свои вещи в маленькой комнатке на втором этаже, пришёл черед Клары сомневаться. Она действительно не была больше так уверена, хотелось ли ей тут оставаться даже на месяц, о котором они изначально договаривались. — Вы это серьёзно? Я должна заботиться о… — Абсолютно, миз. В ваши обязанности входит забота о моей дочери. Необходимо будить её по утрам, помогать приводить себя в порядок, кушать с ней, играть ей на фортепиано, рассказывать истории, предпочтительно из вашей жизни, ведь только скудоумные люди не учатся на чужих ошибках, — мужчина загибал пальцы, перечисляя. На его непроницаемом лице не было и намёка на то, что он шутит. — Желать доброй ночи. И, как я уже говорил, Вам категорически запрещается пользоваться зеркалами, пока Вы заботитесь об Эйли — это наиболее важное условие. — Боюсь, я вынуждена отказаться. — Наконец, сдавленно вымолвила она после долгого молчания. Тогда две мысли боролись за её внимание — как отбить теперь затраты на визу и перелёт, и что этот чудак точно ненормальный. — Обоснуйте, миз. Ваш отказ ставит под угрозу мою жизнь, ведь найти другую квалифицированную няню за столь короткий срок, что остался мне до операции, будет довольно сложно. — Тогда Кларе еще было жаль его. И она очень тщательно старалась подбирать слова. — Мистер Кэй… То есть мистер Уилли, Вы должны понять меня. Думаю, Вашей дочери уже не нужна няня. Она…эм… довольно взрослая. — На секунду ей показалось, что зелёные глаза её возможной подопечной сверкнули огнём, но девушка всё списала на усталость после дороги и потрясение. — Кроме того Эйли, она ведь … портрет? Отблески заходившего солнца красиво играли на рыжих волосах изображенной на холсте пышногрудой девушки в открытом голубом платье. Зелёный шнурок в её волосах переливался, будто живая змейка, а странные всполохи цвета в углу как будто напоминали, что кто-то так торопился закончить портрет, что даже не удосужился нарисовать фон. Эйли Уилли, из-за которой Клара проделала весь этот путь, лукаво улыбалась пухлыми губами с каминной полки. И молодой американке, маленькой блондинистой плоскодонке Берроуз, было неуютно под внимательным, почти что живым взглядом, следившим за ней с картины.