На некогда выжженной земле

Рано или поздно я все равно возвращаюсь к ней. Это может происходить по нескольку раз на дню. Я могу быть с кем-то в это время, но как только я оказываюсь с ней, мир кругом приглушает звуки, и мы остаемся одни. В эти мгновения я задаюсь вопросами, по большей части не связанными друг с другом: а может, я могла поступить иначе? не поздно ли поменять(ся)? что есть бог? или правильно Бог? наверное, будет лучше вечером сварить картошку, а не макароны? насколько глупа эта муха? как птица может держаться на вертикальной поверхности? Когда я наедине с ней и кругом, кроме ее раздражающего многих людей шепота, нет никого (за исключением, разве что, птицы, цепляющейся за стену по ту сторону окна, и мухи — по эту сторону), на мгновение я погружаюсь в спокойствие и, прикрыв глаза, отдаюсь на волю ощущений и (без)мятежных мыслей. За этим всегда следует вспышка боли, как предостережение, что нельзя так опрометчиво забывать, где ты и с кем ты. Она кусает твои пальцы или ладонь, и приходится с шипением отдергивать руку, и, потирая обожженное место, возвращаться обратно. И как бы больно ни было, мне не страшно, потому что я знаю, что в любой момент я могу вернуться к ней.