Резеда, мак и одуванчик

Некоторое время я лежала, ожидая, что сейчас надо мной раздастся сочувственный вздох, а затем мой покровитель бережно возьмет меня за руку и препроводит в Не-мир, где мне будет и то спокойнее, нежели здесь. Затем Йон помог мне подняться, подобрал свою рубашку и мы вышли в холл. Покидали мы дом в гробовом молчании, втянув головы в плечи, словно нашкодившие дети. К тому моменту меня нисколько не волновало, повстречаем ли мы за порогом преследователей или Итриш сжалуется надо мной и укроет от новых нежелательных встреч под своим плащом. В промокшем до исподнего платье, хлюпающих ботинках и перекошенным от ужаса лицом я спустилась по лестнице, отвергнув попытки этого проходимца проявить себя благовоспитанным господином, коим он и изначально не являлся. Я бросилась к высоким дверям будто к вратам Сада Покровителей, и, как мне кажется, даже услышала радостное песнопение вместо дрязга, когда просочилась наружу. Остров окунули в ночь, беззвездную и тихую. Ещё часом ранее (или сколько времени на самом деле пробежало с тех пор, как я вошла в этот дом?), я бы испытала дрожь уже от того, что нахожусь здесь, на Грозовом острове после заката солнца, когда тени Не-мира забредают в нечистые места. Однако больше я не опасалась темноты, а эту проклятущую лестницу, каждая ступенька которой грозила сломанной шеей, преодолела с достоинством и выдержкой, лишь бы оказаться подальше от места, что отныне будет являться мне в кошмарах. Йон не поспевал за мной. Даже если бы мне довелось услышать его зов о помощи, я бы не раздумывая устремилась вниз ещё быстрее. К моей несказанной радости, лодочник объявился на прежнем месте, и даже приветственно махнул мне веслом. – Уж не в колодец ли вы сверзились? – подозрительно поинтересовался он, стоило мне приблизиться. Объясняться я не стала и, отлепив мокрую ткань от голеней, забралась в лодку, намеренно повернувшись к Тарде спиной и оставляя рассказ на совесть и болтливость Йона. По стечению ли обстоятельств или благодаря заботе покровителей, этот проходимец не затерялся на веки вечные на острове и вскоре спустился на берег. – Уплыли, – довольно заключил он. – И что же, никто и не подумал утонуть? До моего слуха донёсся смешок лодочника, отчего я сделала вывод, что несколько вооруженных преследователей Йона могут вполне поджидать нас на пристани. – Так что на этот раз? – невозмутимо спросил Тарде, будто речь шла о впечатлениях от ярмарки на городском рынке. – А, – устало вздохнул Йон, – пожар и потоп. Думал, что после кромешной темноты из ниоткуда хуже уже не будет… Ошибся – было! Дом тот ещё затейник. – Это становится дурной традицией, — скучающим тоном объявил лодочник, на что Йон загадочно хмыкнул, а я вздрогнула и гневно к ним обернулась. – Так вы знали, что творится в этом доме, – о его странностях – и молчали?! – гнев переполнял меня, грозился выплеснуться наружу сметающей всё волной ярости, наподобие той, что ещё недавно несла меня по бесконечной лестнице. Эти люди совершенно омерзительны! – Вы не спрашивали, знаем ли мы об этих странностях – оттого и не пришлось говорить, – неподдельное спокойствие лодочника дразнило, заставляя ладони предательски сжиматься в кулаки – жест не столько непозволительный для воспитанной девушки, сколько абсолютно не свойственный моей рассудительной и утонченной натуре. – Вам не кажется, что подобные заявления по меньшей мере бестактны, а по большей – наказуемы? – голос мой дрожал, и проскальзывало в нем что-то звонкое, истерическое. Нет уж, я не опущусь до визгливых покрикиваний на впервые встреченных мерзавцев, имеющих наглость похитить меня, да привезти на остров, чья дурная слава известна на всё королевство. Как хорошо, что моё воспитание – это трость, на которую можно опереться даже в минуты слабости! – В любом случае, всё закончилось весьма благоприятно, не так ли? – миролюбиво вклинился меж нами Йон, а я чуть не задохнулась от потрясения. Посчитать "благоприятным исходом" те муки, что я испытала, мог только истинный сумасшедший! – Вы! – я ткнула дрожащей рукой в лодочника, не особо заботясь о правилах приличия. Они абсолютно не созданы для этого острова, этой ночи, и этих двух мужчин, с которыми меня свёл день. – Да, вы. Доставьте меня немедленно на тот берег! – Будьте спокойны, через четверть часа вы уже будете на другой стороне, – без обиды в голосе кивнул Тарде, и мы действительно отплыли к Эсфельму в кратчайший срок. Пока Йон мерз и сидел, нахохлившись, на носу лодки, Тарде отыскал для меня кусок мешковины. По-видимому, это была единственная доступная мне этим вечером галантность, и я с радостью приняла ее, закутываясь в источающую рыбное зловоние ткань. Стоило лодке пристать к берегу и я тотчас же выскочила наружу, не дожидаясь помощи и не удосужившись сказать ни слова на прощание. Пережитый ужас метался внутри загнанным зверем, пытаясь выбраться наружу то отчаянным криком, то безудержным рыданием, а я с трудом сдерживала его от побега, чувствуя, что не то время и не то место. – Погоди! Да постой же! Куда ты собралась одна? – шлепая мокрыми сапогами, Йон догнал меня уже в переулке и перехватил за руку, заставив обернуться. Золотистые пряди покрылись копотью и намокли – прическа-одуванчик грустно поникла. – Я только что чуть не утонула в этом проклятом доме! В доме! Перед этим он едва не сгорел, а мы вместе с ним! Просто немыслимо! Как вы думаете, отчего я желаю скорее покинуть вас?! – Ну, мы же живы! – развел руками Йон, с преглупейшей улыбкой уставившись на меня. Я со свистом выдохнула, и, отвернувшись от этого недоумка, ускорила шаг, насколько хватало сил. Ноги моей больше не будет подле него!

***

В лавку я вернулась совершенно уставшая. Едва Эстин показалась на пороге, попеременно охая и ахая, как я бросилась в её согревающие объятия. Много позже я обнаружила себя раздетой и сидящей на собственной кровати с успокаивающим настоем в руках, и совершенно бы не объяснила, как тут оказалась. Эстин с тревогой заглядывала в моё лицо и осуждала его за бледность. Покончив с напитком, я забылась сном без сновидений, а наутро уже металась на простынях в обнимку с лихорадкой. За время моего недуга покровителей в сердце Эстин серьёзно потеснил некий молодой господин. Наш благодетель проявил не только заботу о моём здравии, но и живое участие в делах лавки, чем, бесспорно, подкупил Эстин и завоевал её простодушное сердце. – Ох, госпожа, он прислан нам свыше! – радостно осенила себя символами помощница, взбивая мне подушку. – Он объявился в тот же день, когда вам, бедняжечке, стало дурно, и с тех пор захаживает через день. Он-то как раз лекаря и нашёл, а позже приобрел несколько корзинок с цветами. Я с этим прибытком сразу вон из лавки, на рыночек, а к вечеру уже поила вас густой похлебкой. Добрейший, добрейший господин! Само собой, в неожиданную улыбку судьбы мне верилось мало; скорее уж в её иронический оскал. Так, задумчиво постукивая ложкой по тарелке супа, и слушая развеселую болтовню Эстин, я гадала, кто же из моих недавних похитителей изволил проявить столь сильный интерес, и, что занимательнее, сколькими седыми прядями я заплачу за это после. Оправилась я скоро, ведь сломлена я была скорее потрясением, нежели простудой, а любопытство и раздражение, поселившиеся в душе, только поспособствовали выздоровлению. – Госпожа, нам бы привести дела в лавке в надлежащий вид, – с намёком глянула на меня Эстин, и я коротко кивнула, одобряя затею. Я чувствовала себя вполне окрепшей для такого рода дел. Эстин помогла мне заплести косу, зажгла свечу и мы спустились по узенькой лестнице вниз. Утро уже ворвалось в лавку прохладным свежим ветром и голосами прохожих, и я обрадовалась привычным хлопотам рабочего дня. Словно и не случилось болезни, и омерзительного бегства на остров, и всего остального, от чего холодела кровь. Пока я приходила в себя после того кошмарного вечера, цветы, что не были проданы, успели завять; пол вдоль стен усеяли пожухлые лепестки. Я покачала головой, думая о недолгом веке красоты, и провернула ключ в замке. Эстин без лишних слов потянулась к распахнутым ставням, и лавку окутала полутьма, где только тоненькая свеча воевала с тенями, что окружили нас. Всё внутри приготовилось к таинству. Эстин поднесла мне корзину с поникшими розами. Я протянула ладони, заботливо оглаживая стебель и цветоложе, будто больного котёнка. Там, где пальцы касались гнилых мест и сухих листьев, исчезали пятна гниения, а стебли начинали пухнуть от сока. Розы, вновь красные, как грудки снегирей, вытягивались и поднимали головы, и сладковатый яркий запах касался моего носа. Когда я отставила корзину в сторону, алые розы расцвели так пышно, будто их срезали только что, а не месяц (а то и более) тому назад. Эстин радостно захлопала и, кажется, шепнула благодарение покровителям. Сколько бы раз я ни являла её взору свой дар, она неизменно приходила в восторг и глядела на меня благоговейно. Мне льстило её проявление чувств, хотя я и не находила свою способность особенной. Насколько полезнее дар добывать золото мановением руки или исцелять больных тремя волшебными словами, но нет! Увы, мне досталась лишь тень колдовства, не особо практичного и важного. Умение на потеху толпе где-нибудь на Белой площади Эсфельма, где частенько собираются фокусники – не более. Так, корзина за корзиной, бутон за бутоном, я оживила все цветы в лавке. Порядком утомлённая рутинной работой, я присела за прилавок с книгой, а Эстин вновь отворила окна и впустила слабое осеннее солнце в лавку.

***

К полудню меня сморила усталость (волшба всё же потянула из меня силы) и по настоянию Эстин я поднялась в комнаты, где прилегла отдохнуть. За утро мы продали пару букетов – ярко-малиновый левкой для матушки одного господина, и жёлтые розы одной экстравагантной даме, что посчитала нужным отослать их своему любовнику в знак того, что их страсть подошла к концу. Когда же я, посвежевшая и сменившая платье на более лёгкое, спустилась вниз, Эстин встретила меня подозрительно счастливой улыбкой и свёрнутым листом бумаги. Я замерла на последней ступеньке лестницы точно настороживашаяся кошка. Вряд ли меня ждала новость о неожиданно полученном наследстве. – Снова приходил господин Эйгер. Он оставил вам послание. Такой очаровательный господин, снова не поскупился и забрал целое ведёрко ветряниц! – Эстин прижала лист к груди, словно желая поместить его прямо в сердце. Собственно, я была бы не против, ежели бы оно там затерялось, и мне не пришлось бы знакомиться с его содержанием, которое, мягко сказать, меня не обрадовало. "Рад знать, что ваше здоровье поправилось. Желаю видеть Вас в лавке сладостей "Зефирные сновидения", что на углу улицы в три часа дня. Хотелось бы поговорить наедине о случившемся на острове. Если вы сейчас подумали, что в гробу видали эту встречу и какие-либо разговоры, то знайте: я отыскал ваш вожделенный зонт, и вручу его только там". Я в гневе смяла и отбросила бумажонку, будто узрела внутри премерзкого жука. Как жгуче я надеюсь, что Ромильдо Правдоискатель узрит с небес сей дешёвый шантаж и накажет его за такие выходки! – Эстин, мне нужно ненадолго оставить тебя, – скрипнула зубами я, и лицо моей помощницы, до того горевшее, будто солнечный лик, потускнело. – Госпожа, может, мне стоит сопровождать вас? Чтобы чего ни случилось, как в прошлый раз? – осторожно спросила она. – Вы, между прочим, так и не сказали мне, что же с вами приключилось... Я представила поток вздохов и дальнейшее отпаивание настоями, едва я расскажу суеверной помощнице о том, что творилось в том доме и только утвердилась в мысли, что не скажу ни словечка. – Нет, Эстин. Будь здесь, – сухо отдала приказ я и подхватила с вешалки пальто. – На этот раз я постараюсь не ввязываться ни в какие истории. Я сбежала с крыльца, даже не удосужившись постучать каблуками. Всё равно удача уже отвернулась от меня, когда это письмо попало в мои руки – так и нет смысла взывать к ней почем зря.