Резеда, мак и одуванчик

      К сожалению, зонт, раскрывшийся над головой бутоном невиданного сине-зеленого цветка и надежно укрывающий меня от темных туч, не мог уберечь от черных дум. Они следовали за мною по пятам роем потревоженных, озлобленных пчел, и больно жалили, да так, что в груди нестерпимо зудило и жгло.       Неужели мне на веку написано идти по дороге жизни, едва переставляя ноги, без сил, без надежного плеча, без мерцающего огонька удачи впереди? Точно так же, как сейчас бреду под холодным дождем, стараясь не обращать внимания на урчание пустого желудка, дабы сбыть кладбищенский венок за сущие гроши…       Когда сырой ветерок принес запахи застоявшейся воды и мокрых трав, сердце моё застучало быстрее. Какое облегчение выбраться, наконец, из лабиринта запущенных, поросших сорняками улочек! Никогда на моей памяти так уныло не скрипели от ветра двери и угрюмо не хлопали ставни. А теням, в которых я разглядела очертания злых духов, и вовсе не было счета — уж не знаю, стоило ли мне порадоваться за своё богатое воображение или же всерьез задуматься о душевном здоровье.        Я ненадолго остановилась — на самом верху склона, поросшего мятой и вербейником и плавно спускающегося к огромному озеру, разлившемуся на дали вокруг — и встряхнула головой, рассеивая неприятные мысли по ветру. Сверху озеро походило на потускневшее зеркало, обрамленное деревьями, чья листва едва начинала желтеть, зелеными склонами и серыми берегами. А на его гладкой поверхности, прямо посередине — небольшой остров, похожий на нечаянно попавшую туда крапинку краски. В свинцовых тучах над ним мелькали молнии, освещая лестницу, взбирающуюся змеей на холм, и часть смурой крыши, что выглядывала из-за густых крон деревьев.       Я неосознанно поежилась от неправильности происходящего. Ни разу до берега не долетели отголоски грома. Да и странная гроза разыгралась только над островом и нигде более, будто была заключена в особенный круг. Не зря в городе приговаривают: «Проклят остров, и дом на нём, да всё, что в доме том». За много лет я выслушала с полсотни всевозможных баек, часть которых казалась несусветной чушью даже местным болтунам, и повидала немало необъяснимого сама, но всё одно — никак не перестану удивляться.       Резкий порыв ветра налетел неожиданно и попытался отобрать зонт, чуть не сломав спицы. Пришлось сложить его, и только затем спускаться вниз. Ещё не хватало лишиться последнего подарка отца! Будто мне недостаточно иных бед…       Даже жениха, способного помочь мне в этаком трудном положении, у меня не имелось. Никто не попросит огрубевшей руки прозябающей цветочницы, пусть её фамилия и довольно известна, а воспитание и манеры не хуже, чем у придворных дам. Да и к рыжим сватаются редко: давние поверья никак не изживут себя и отпугивают людей, заставляя подумать не раз и не два, прежде чем свести с нами знакомство. Ведь издревле известно: все рыжие — те ещё неудачники, и лучше с ними дел не иметь. Мысли эти частенько раззадориваются сплетнями о недавних случаях бедствий, что учинил какой-нибудь «огнеголовый, на вид престранный, будто не от мира сего». Дела обстояли так, что все байки подобного рода были сплошь и рядом о неудачах, несущих убытки и беды другим людям. О хороших поступках говорили редко, неохотно и неуверенно. Мне всё больше казалось, что очернять нас людям занятнее. Перетереть вечерком косточки рыжему — что за чудная привычка!       Впрочем, к такому положению дел я привыкла с самого детства. И угораздило же меня уродиться рыжей: не в матушку, не в батюшку, а в древнюю родственницу с таким длинным хвостом из «пра-пра», что уж и имя её никто вспомнить не способен!       И получить в покровители самого непутевого, самого…       В сей драматичный момент я неудачно споткнулась о камень и только чудом не скатилась прямиком к озеру, где минутой ранее как раз заприметила одинокую лодку. О, представляю, какое небывалое зрелище я бы устроила лодочнику, ежели бы ухнула носом вперёд со склона! Чисто угольная Болтушка-Ворона, спешащая из Не-мира с весточкой в когтистых лапах!       Перестав раскачиваться во все стороны, подобно гибкой иве от порывов сильного ветра, я незамедлительно бросила недовольный взгляд на небо. Каково же было изумление, когда я обнаружила там лилово-серое облако, меланхолично плывущее над дальним берегом и формой своею подозрительно напоминающее язык!       «Надо же, ещё и насмехается», — возмущенно взмахнула я зонтом и едва не потеряла обретенное равновесие вновь.       Широкая лента берега, которую сонно лизали безжизненно-серые волны, была совсем близко, что придало мне сил. Я невозмутимо стряхнула капельки с плаща, приподняла юбку и переставила ногу так удачно, что незамедлительно поскользнулась на мокрой траве и стремительно рухнула вниз (полагаю, в сам Не-мир на встречу к доброму моему покровителю), для пущей радости подавившись криком и выронив зонт. Единственное, что я успела сделать — малодушно зажмуриться и выставить вперёд пышный венок (да простит меня его законный хозяин!), дабы смягчить падение.       По-видимому, он и правда уберег меня от беды: приземление моё закончилось на диво благополучно, и не оказалось таким уж жестким и болезненным, каким ожидалось. Разве что грудь слегка давило, отчего я сначала не могла вздохнуть нормально, но и это скоро прошло.       Приоткрыв глаза, я с удивлением обнаружила, что лежу на венке, а он в свою очередь — на безыскусной рубашке со шнуровкой у ворота, пахнущей чем-то горьковатым и резким.       Что ж, похоже, вот и я и доставила венок покупателю…       Я осторожно приподняла голову, дабы разглядеть своего молчаливого спасителя. Он в свою очередь не спешил открывать глаза, возмущаться или же интересоваться моим самочувствием. Похоже, сваливающиеся на голову барышни или венки, или и вовсе и то, и другое вместе взятое, не были для него чем-то исключительным.       Лодочник был молод, неестественно бледен и рыж. Последний факт тотчас объяснил мне, отчего я свалилась с холма именно на него. Никакая иная голова не смогла бы притянуть к себе столь удивительную неприятность: только рыжий неудачник мог попасться на пути неудачницы. Я весело фыркнула и провела ладонью над его расслабленным лицом, похожим на застывшую маску. Никакого эффекта. Тогда я подцепила одну из перепачканных в земле светло-рыжих прядок, отчего-то показавшейся невесомой, будто перышко, и потянула её на себя — сначала осторожно, затем изо всей силы. Бессмысленно.       Я отбросила прядь, словно та обернулась вдруг ядовитой змеей, и поспешно завозилась, пытаясь подняться. И руки, и ноги мои вели себя крайне непослушно: первые мелко дрожали, вторые же совершенно мне не подчинялись. Так я и дергалась, пока внутренний голосок цинично шептал мне о том, что венок мой, может статься, ещё очень даже пригодится. В какой-то момент он произнес это так громко, что в голове неприятно зазвенело, а ноги резво взбрыкнули. Тело подо мной неожиданно вздрогнуло и приглушенно охнуло.       — Вы в порядке! — облегченно выдохнула я, замирая и прислушиваясь к тихим стонам и едва уловимым движениям. — О, Тринадцатая, а я уж было подумала!..       — Поминаете Тринадцатую, — слабо усмехнулся мой спаситель, открывая глаза — не то серые, не то голубые, словно бы разбавленные озерной водой.— Да гляжу, и венок уже приготовили. Видно, дела мои и впрямь плохи…       В ответ я издала странный звук: то ли полувсхлип, то ли полустон, и бессильно опустила голову, пряча лицо в порядком потрепанных хризантемах. Что за отвратительный день!       — Будет вам, — тут же услышала я преувеличенно бодрый голос. — Со мной почти всё в порядке. Увы, моя спина ещё не пришла в себя, потому прошу: пока не предпринимайте попыток подняться. Она будет вам благодарна, ведь они весьма... болезненные.       — Простите, я так неповоротлива, — пробормотала я откуда-то из венка. — Я уж думала, мне стоит попрощаться с белым светом.       — С кем уж точно стоит попрощаться, так это с рыбами где-то на пять далей окрест. Громко же вы кричали, госпожа, пока летели вниз… Не удивлюсь, ежели они вообще сюда никогда не воротятся, — беззаботно-насмешливым тоном сообщила жертва моего падения. Я возмущенно вскинула голову, собираясь ответить не менее едкой репликой, но увидела, что лодочник аккуратно ощупывает свой затылок и тотчас стыдливо опустила глаза.         — А когда вы появились на склоне, мне даже показалось сначала, что за мною явилась сама Хеда Сонливица, — неожиданно сказал он. — Лицом бледна, сомкнуты очи, и ткан ей плащ из вечной ночи…       — Мертвы часы в её руках, да паутина на устах, — неосознанно продолжила я и поджала губы. — Печально, что, как не глянь, всё одно: я предстаю в совершенно невыгодном свете.       Сравнение со Стражницей уснувших навеки душ покоробило бы любую. Кому приятно быть похожей на неприглядную и овеянную дурной славой мистическую покровительницу?       Впрочем, не удивительно, что стороннему наблюдателю мой облик показался несколько потусторонним и навевал мысли о самой Смерти. Облаченная в темно-серый наряд и угрюмо-черный плащ, я казалась худосочнее и болезненнее. Эти цвета забирали все краски из моей кожи, и она становилась как у фарфоровой куклы — матово-молочная, холодная. Пальцы в перчатках выглядели тонкими и ужасно хрупкими, и пусть в них не покачивались остановившиеся часы с обломанными стрелками, но они держали не менее мрачный символ. Только под капюшоном скрывалось от взоров самое явное отличие: не блекло-желтые, выцветшие, спутанные нити волос, а блестящие темно-рыжие косы.       — Ох, нет, что вы, госпожа, — поспешно замотал головой мой спаситель и улыбнулся широко и добродушно. — Это лишь моё разыгравшееся воображение, не больше. Вы юны и очаровательны, и вовсе на неё не похожи. Увы, сегодня день таков — всё видится в мрачных тонах.       — День и правда мрачен, — легко согласилась я, думая о своих злоключениях. Остров в белесой дымке вновь ненадолго притянул мой блуждающий взор. — А погода тому лишь благоприятствует. Мальчика вы прислали?       — Ага. Бертик, видно, оказался слишком мал, чтобы отнести… — я кивнула. — Мой промах. Он так хотел заработать монетку-другую, что я не смог отказать. Доставил вам я неудобства, верно?       — Не волнуйтесь, те монеты того стоили, — искренне заверила его я, про себя отчаянно желая, чтобы наш разговор свернул в другое русло, либо и вовсе сошел на нет. Только бы не стал интересоваться, отчего мой голос преисполнен столь безграничной благодарностью! Мне совершенно не хотелось обсуждать своё незавидное положение с кем бы то ни было. Вызывать жалость — что может быть унизительнее?        — Не сочтите за чрезмерное любопытство с моей стороны, но… кому это предназначено? — необдуманный вопрос сорвался с языка нечаянно, полетев легкой бабочкой наперерез ожидаемому урагану. Нездоровое любопытство было отличительной чертой моего характера сколько я себя помню, но, само собой, редко когда оно приводило меня к добру.       Длинные тонкие пальцы задумчиво огладили помятые мною желтые лепестки.       — Одному простому человеку, — рассеянно произнес мой собеседник, и на губах его мелькнула столь горькая улыбка, что язык у меня тут же свело, будто его ужалили. — С довольно сложной судьбой.       На моих глазах безобидная бабочка обратилась вдруг ядовитой осой: не желая быть уязвленной, я невольно ранила сама. В груди неприятно заныло, будто туда угодил острый камешек и оставил небольшую, но болезненную царапину.       — О... Вы знаете наизусть Книгу Покровителей? — поспешила я сменить тему первым пришедшим на ум способом.        — Не всю, госпожа. А вы?       — Каждая девушка благородных кровей с малых лет способна рассказать наизусть все главы, — произнесла я немного надменно и сухо, точь-в-точь, как обычно делала то матушка. Речи эти настолько прочно поселились в моей голове, что вместо своего мелодичного, мягкого голоса я услышала её хрипловатый и властный, отчего невольно зябко повела плечами.       — Я знаю только одну. Впрочем, я и не благородная дама, — хмыкнул он. — Так и кто же ваш верный покровитель, госпожа?       В голове мелькнул образ из книги — длинная фигура в тусклом зеленом балахоне с вышивками цвета расплавленного золота, широкие рукава, из которых осенними листьями рассыпаются карты, абсолютно счастливая улыбка и огненно-рыжая копна волос. Игрок и везунчик, пройдоха, покровитель всех рыжих этого мира…       — Тот же, что и у вас, разумеется. Итриш Удачливый, — вздохнула я столь горько, что, хотелось бы надеяться, чья-то радужная улыбка наверняка подувяла. Невольно вспомнилось немудреное послание, насмешливо растаявшее в небе. «Верный покровитель», как же!       Лодочник вдруг странно дернулся и замер. Благодушное выражение испарилось с его лица, словно призрак.       — Снимите капюшон.       То была больше не просьба — приказ. Но я бы в жизни не послушалась и сердито напомнила бы ему не забываться, если бы не эти умоляющие нотки и прикованный ко мне горящий взгляд. Нахмурившись, я подрагивающими от холода пальцами ослабила завязки, стянула намокшую ткань и замерла, пристально наблюдая за ним.       Впервые за наше непродолжительное знакомство мужчина улыбнулся не подчеркнуто вежливо, а искренне, да так заразительно, что у меня самой невольно задрожали и поползли наверх уголки губ. Так улыбаются, неожиданно повстречав своего давнего друга посреди толпы спустя много лет разлуки: немного недоверчиво, растерянно, но радостно.       Только у меня в голове зазвенела тревожным колокольчиком мысль, что удар головой не прошел бесследно, как где-то наверху зашуршали травы и послышался шум падающих камешков. Гнетущую тишину взорвал веселый вопль:       — Эй, вы, два весла! Посторонись!       Тотчас улыбка слетела с лица лодочника, как последний лист с ветви дерева, сменившись выражением бесконечной усталости.       А затем к нам со склона скатилась первая моя «неприятность».       Окутанный длинным плащом неясного цвета незнакомец походил на тень из Не-мира, случайным образом просочившуюся в мир смертных. По-видимому, то была магия этого недоброго пасмурного часа – оживлять все пугающие мистические истории в чертах обычных людей.       Тень мягко, по-кошачьи перемещалась вниз по склону и приземлилась аккурат между мной и лодочником – хоть кому-то удалось преодолеть это грязевое безумие сохранив и облачение, и достоинство незапятнанным. Кусок потрёпанной ткани скользнул с худых плеч, и ветер мигом взъерошил волосы – белёсые, вьющиеся и торчащие в разные стороны подобно пуху…       Я невольно коснулась мочки уха с золотой сережкой – колючим облачком одуванчика.       – Прошу прощения за прерванный разговор, – меня одарили столь заразительной улыбкой, что я невольно попыталась ответить тем же, насколько хватило очарования. – Но мне жизненно необходим ваш собеседник. И его верная лодка.       – Непредвиденные трудности, Йон? – лукаво уточнил у незнакомца лодочник, и по тону его я поняла, что обстоятельства встречи отнюдь не казались ему непредвиденными.       – Мимолётная сентиментальность, Тарде? – в ответ вежливо поинтересовался тот, скользнув изучающим взглядом по венку.       Я, не нашедшая момент подходящим для объявления ещё и своего имени, благопристойно промолчала.       Вдали, сквозь шелест дождя, послышался нарастающий гул голосов, в котором явственно слышалась брань и угрозы. Все мы невольно вздрогнули от силы той злобы, которую кто-то безбоязненно изливал на мятный склон. Послушав их с минуту, Йон вскинул голову с таинственной полуулыбкой:       – Оставим беседу до поры до времени. Пора покидать этот неласковый берег.       Тарде, перехватив погребальный венок поудобнее, не мешкая отправился к небольшому деревянному причалу – отвязывать лодку.       – И рыжулю с собой берем, – коротко бросил Йон ему вдогонку. – Твоё корыто её потянет?       – Не стоит сомневаться в госпоже, – предельно серьезно пожурил его Тарде. – А в моей лодке тем более.       – Позвольте? – из моего горла вырвался не возмущенной вскрик благовоспитанной дамы, а скорее кудахтанье пестрой несушки. – Я с вами никуда не поплыву!       – Не сядете в лодку, так потом всплывёте где-нибудь, – незамедлительно заверил меня этот проходимец. – Я хорошо знаю этих господ – те ещё мерзавцы. Они вас так просто не отпустят, особенно теперь, когда мы имели счастье пообщаться.       – Да я вас знать не знаю, вижу в первый раз, – упавшим голосом произнесла я, совершенно растерянная от того, что мой безрадостный денёк становится ещё безрадостнее. – Я, пожалуй, пройдусь по берегу – вряд ли им будет интересна простая цветочница…       – Блаженная дева, – досадливо цыкнул этот худощавый наглец и хитро сверкнул глазами. – Будто бы не знаешь, насколько такие ребята неравнодушны к цветам.       И тут, этот свалившийся из ниоткуда на мою и без того переполненную печалями голову прощелыга, сгреб меня в охапку, взял да перекинул через плечо, будто бы мешок с овощами. Помилуйте, да дикари из Хорского ущелья и то обращаются мягче и обходительнее со своими женщинами!       Отродясь я не попадала в положение более унизительное и нелепое: увы, мне выпала незавидная роль мягкой куклы, бессильно мотающейся за спиной и совершенно безобидной. Ни слабые удары, которыми я осыпала своего «дикаря», ни угрозы нисколько не действовали. Все мои ничтожные попытки защитить себя от неслыханного произвола всерьёз не воспринимали.       – Вы! Вы редкостный нахал! Вздумали силой увезти меня не пойми куда? Не посмеете!       – Я временно тебя похищаю, – донесся до меня уверенный ответ, сдобренный изрядной порцией самодовольства. – Так что могу делать всё, что угодно.       И, словно решая поставить точку в утомительном споре, дерзко встряхнул меня, отчего из моей прически посыпались на гальку шпильки.