Как царевна дракона не убила

      В Тридевятом царстве, в Тридевятом государстве жила царская дочь, девица красы неписанной. Была она нежна, словно цветок лотоса, а душа её была отважна и чиста, так что если бы красота души измерялась светом, душа царевны непременно ослепила бы весь мир.       Жила девица в царстве, не тужила, полотна ткала, да узоры шила красоты невиданной, так что полотна те у всех восторг да восхищение вызывали, и украшались ими лучшие залы дворца. Казалось, счастье да благодать господствовали там, пока в один день не решил царь-государь дщерь свою выдать за царевича заморского. Прошли сваты, приняла дочь замужество со спокойствием и благородством истинной государевой девы, стали они к свадьбе готовиться.       Шли дни и ночи, луна сменялась солнцем, солнце — луной, день за днём всё громче была весть о свадьбе, всё радостней жил простой люд, но время птицей пролетало, а царевич в царстве том не появлялся. — Что же это делается? — тревожно воскликнула царевна. — Батюшка, неужто я ему не люба? Венчание завтра, а его и нет. Уж не бежал ли он от невесты неприглядной? — Всё это вздор, вздор... — взмахнул отец царской дланью, отгоняя мысли лукавые, навеянные дочери силой нечистой, и трижды перекрестился. — Не стал царевич бы бежать. Оно ему ли надобно? Погоди, погоди, вот увидишь, он явится. — Хорошо, батюшка, ещё подождём. Ох, тяжко что-то мне на сердце, не к добру всё это. — Не кручинься, доченька, будет всё, будет. Ступай к себе, готовься.       И стала царевна ожидать. Ждала она своего суженного долго-долго, пока не пришла им весточка из царства заморского, где царевич поживал: "Решением государя Тридесятого царства, Тридесятого государства было в венчании юных царевича с царевной отказать, потому как схватил дракон лютый царевича и из лап своих загрябущих выпускать не желает. Коль поможет царство Тридевятое, подарены будут спасителю пол царства Тридесятого. Такого решения Государя”.       Прочитал царь да схватился за голову: — Ох, что же такое в мире делается-то?! Царевичей перед свадьбой драконы крадут. Ух, лапы бы этим драконам поотрывать! — Царь погрозил кулаком воздуху, да продолжил звучно. — Велите собрать дружину из лучших воителей государевых, пусть вызволят царевича и в царство наше доставят.       Услыхала то царевна, испугалась за суженного своего, подумала: "Как же так, царевич там в лапах дракона, а он дружину из дюжины юных голов собрал?! Не могу я царевича оставить на их заботу, надо и мне идти".       Пускай знала царевна, что в бою она не выстоит, но решила положиться на своё отважное сердце и удачу и ринулась в путь. Раздобыла она доспехи, и пусть те были ей не по размеру, но держались крепко, чему она обрадовалась несказанно. Ни с кем не попрощавшись, лишь попросив почившую матушку оберегать её незримо, отправилась царевна в путь, став частью дружинного войска. Всю дорогу сторонилась она бравых воинов, словечком с ними не перемолвившись, дабы не раскрыть свой обман во благо царевича.       Три дня и три ночи шествовали они через царство Тридевятое в царство Тридесятое, пока не дошли до могучей пещеры. Прямо пред ней раскинули свои члены, будто части древесной ветви, мужчины разного возраста и сложения. Были там и старцы, повидавшие не один бой, и совсем юные молодцы, только вчера на деревянных мечах сражавшиеся. Лежали они на земле хладными телами, бездыханные и недвижные, будто спящие, никем не потревоженные дети. Стало от того вида худо и дружине, и девице нежной. Еле удержала она своё сознание, силясь не пасть на землю до начала битвы рядом с почившими в царствие небесное. Дружина же, самые сильные храбрецы государевой рати, все будто разом помутнели рассудком. Одни качались аки листики на кроне дерев в ветреную погоду, другие из чрева своего исторгали массу рвотную. Слабы они были и на голову, и на желудок. Царевна же, хоть и не была крепче вояк тренированных, держалась мечтою спасти царевича. Не позволило сердце отважное голову опустить да отступить, потому подошла она нетвёрдой поступью вперёд. Услышала девица утробное рычание, из пещеры доносящееся и крикнула смело: — А ну, злодей окаянный, покажись! Возврати нам царевича, а не то настигнет тебя погибель от рук дружины знатной.       Но не испугался дракон. Пуще прежнего зарычал, учуяв след человеческий. Перепугалась тогда дружина, пала совсем духом. Кто сознание утратил, кто от страха побелел, — пришли в непригодность бойцы, не место им было на поле брани. Только заговорил дракон голосом человеческим, как дружина, совсем напугавшись, разбежалась, куда глаза глядят. Правду говорят — у страха глаза велики, но бравая воительница не растерялась, выслушала речь драконью. — Пришла ты сюда, девица, зря. Не найдёшь тут ничего. Только погибель свою. — Я знаю, что царевич у тебя. Верни, а то заплатишь за его свободу жизнью.       Не знала пока красавица синеокая, как она чудище одолеет, но смело решила идти в бой с мечом, защищая грудь свою щитом да доспехами тяжёлыми. Но только решилась она на сие действо, как загромыхала пещера, сотряслась земля, взлетели в небеса стаи испуганных птиц, громко исторгая каркающие звуки. Показалась из лона пещеры огромная пикообразная голова, а за нею и туловище драконье. Отошла царевна поодаль, давая зверю невиданному, речью обладающему, выйти из своего убежища тёмного. Встал дракон во весь рост. Четыре мощные лапы держали тело его, как колонны держат своды крыш дворца царского. От головы до хвоста дорогою ложился длинный ряд острых гребней цвета топлёного молока.       Величественно украшали они и чело златокрылого дракона. Нежданно-негаданно увидала царевна меж ног его огромный живот, в который без труда поместился бы взрослый жеребец. Закрались тогда у девицы подозрения, не стала она дракона изводить, да и не по силам ей это было. — Отчего живот твой такой большой, что почти достигает земли, покуда стоишь ты на всех своих лапах? — закричала девица грозно и громко, но чудище её и так бы слышало и отвечало. — Правильно думаешь, девица, не обманывает тебя чутьё женское. В чреве своём ношу я дитя, с трудом мною взращиваемое. Была я отдана за Змея Горыныча замуж. В любви нашей и появился этот плод, да только оставил меня Горыныч перед рождением дитяти одну-одинёшеньки, без совета и помощи. Ждала я, надеялась, что образумится, что вернётся, да только не слышно вестей от него. Тоскливо мне, милая, — от голоса её затрепетали деревья, будто бурей пригнутые, разбежались в страхе животные на много миль вокруг, а царевна так и села на землю, силой подавленная. — Так за что же он тебя покинул? — удивилась прекрасная дева. — Захворал бедный мой. Опоили его люди зельем чудным, стал он злым и властным, много боли и страданий причинил мне, а затем и вовсе погнал меня. Говорит: "Убирайся из дому. Не нужна ты мне во веки веков!" Что же мне оставалось? Только уйти. — А жениха моего зачем похитила? — смягчившись от боли чужой спросила царевна. — Дык, кто же знал, что он твой наречённый? — казалось, и голос у драконихи стал печальней да безысходнее. — Я желала только мужа вернуть, ревность пробудить. В пещере царевич твой томится. Не нужен он мне. — Так ты дружину мою зазря перепугала? Зря людей столько извела? — Они злыми были. И сердце их злое. Не хотели меня слушать, кольями своими рубили. Дитяти угрожали. Тёмные люди с тёмной душой. Ты же — свет в ночи. Верну я тебе царевича, ступайте с миром и будьте счастливы. — Спасибо тебе. Мы с царевичем поможем тебе избавиться от несчастья. — Да что уж, не лукавь, молодожёнам ли до чужих проблем, когда своё счастье строится? — Ты так не думай. Коль сказала, помогу, так и знай. Своё слово сдержу. — Добра твоя душа, да кабы ты не пала ты от доброты своей. Ну, на добром слове спасибо. Забирай своего царевича и ступайте с миром. Не смогу я на чужом несчастье своё счастье построить.       Зашла царевна в пещеру, куда не проникал ни единый луч света. Долго ли коротко ли бродила она, пока не дошла до самой глубины. В месте том светлее было, а всё потому что сверху пещеры дыра проделана размером с ладонь мужскую. Увидала тогда, что из камней высится большая преграда, а за ней, услышав стук сапог по камню, кто-то возится. То был царевич. — Ты ли витязь отважный, пришедший спасти меня? — А коли я не витязь, то права не имею спасать царевичей? — шутливо царевна спросила нежным голосом. — И тебя, дева прекрасная, дракон злой похитил? — лишь донеслось из-за стены. — То не дракон был, а дракониха, царевич. А я, царевна царства Тридевятого, наречённая твоя, тебя спасать пришла, коль во всём свете никто не смог. — Какова же сила твоя, что ты дракона одна одолеть сумела? Ты, верно, самая сильная воительница на всём белом свете! — Не в мече сила моя крылась, а в сердце. Беда у драконихи случилась, помочь ей надо, с супругом воссоединить, а не то от горя много зла может принести она свету. — Что же такое делается? — воскликнул царевич точно как царевин отец. — Царевна царевичей спасает да драконам помогает? Какая ёра мне в жёны досталась?! — Что за словоблудие? — обиделась царевна, пригорюнившись. — Я всё же девица. Ты сейчас меня обижаешь, а я тебя спасаю. Какой же добрый молодец свою спасительницу хулит? — Странная ты, царевна, ох, какая странная. Ты этим не обижайся, прости меня, басалая. — Царевич, а говор крестьянский, — укорила она вновь, обидеть не желая. — Как тебя мне из темницы вызволить? — Камешек там есть снаружи жёлтый. Его дракониха вынимала, когда мне пищу приносила, дабы не помер с голоду, вытяни его, и осыплется крепость, и смогу я выйти наружу.       Так царевна и сделала. Долго искала она в полумраке камень этот, но справилась. Потянула. Да только вытащила, — вмиг стена растрескалась, осыпалась пылью, будто и не стояла вовсе. Увидала она царевича. Вид его радости не внушал: потрёпанный и грязный, с запыленными серыми волосами. Испугалась девица поначалу, думала, что в чудище царевича дракон обратил, но не тут-то было. Помогла царевна не заплутать суженному в пещере, вывела их обоих, тогда и обнаружилось, что царевич оттого страшный такой, что грязью покрыт, да в одежде рваной ходит. Отвела она его к речке, что поблизости протекала, да и вернулась к драконихе. — Где супруг твой? — крикнула в небо царевна. Дракониха отвечала: — Садись мне на спину. Там, за тремя полями, за тремя холмами, через море, через луг, за царством тридесятым, за лесом багряным стоит гора. Верхушка её сами облака разрывает, в горе той и живёт мой муж. Я вас довезу.       Пришёл царевич в тот миг, был он чист, красив, да мокр. Подула на него дракониха тёплым дыханием своим, — вмиг царевич высох, но одежду восстановить не смог. Кафтан его был порван на груди, нательная рубаха вся измялась, штаны протёрлись в коленях, а сапог и вовсе не было. Как на пути пропали, так и не сыщешь уже. Так и переминался царевич босиком с ноги на ногу, пока царевна не села на драконьи чресла, позвав царевича с собой.       Семь дней, семь ночей летели они за три поля, три холма, через море, через луг, мимо царства тридесятого, мимо леса с деревьями, у которых крона цвета заката, долетели до горы. За той горой стояла деревня. Там у люда царило веселье — родился у их царя сын, первый наследник. Пелись о нём песни на площадях, говаривали, что родился он как богатырь — могуч, силён и уже в первый день после рождения кулаками драться начал да глядя на меч и щит улыбаться, но все те слухи в деревне носили, а царевна с царевичем тем временем в логово зми́я проклятого забрели.       Провела их дракониха внутрь. Горыныч лежал посередь пещеры. Вокруг змея то тут, то сям были бочки пустые, и ни конца ни края этим бочкам не было видно. Всюду витал запах душицы, зверобоя, мяты, яблок — смешались они в дивный аромат. Горыныч пробудился, икнул и захрипел: — Явилась, проклятущая. Не разродилась ещё? А ну иди прочь из моего логова, не нарушай мой покой!       Хотела было царевна что-то сказать, но вовремя подоспел царевич, положил свою десницу на её алые губы, да и вывел царевну из логова змия. — Что вы делаете, царевич? — возмутилась девица. — Знаю я, царевна, что за хворь одолела змея. — Что же это? — не утерпела дракониха. — Отравили его, ей Богу, отравили! Надо выждать, да узнать, кто же это ему отраву в бочках возит. — Так тому и быть, царевич, положимся мы на тебя. Что нам делать? — Пущай дракониха летит за гору. Местные не могли не видеть, что прилетел ещё дракон, пусть думают, что улетел. Только не иди далеко, чтобы слышать могла нас, ежели позовем. Царевну с собой бери, а я тут останусь. Как только отравитель появится, я его и схвачу, а там порешим.       Так и поступили. Не хотела царевна суженного своего одного оставлять, но послушалась и улетела на драконе за гору. Ждали они долго, умаялись уже, слышат, посередь ночи царевич кричит. — Царевна, у меня он, спускайтесь!       Обрадовалась царевна, взобралась на дракона; прилетели они к ожидающему их царевичу. Тот стоял, крепко держа за руки несчастного мужичка, заядлого выпивоху, от которого хмелем за версты пахло. Отпустил его царевич, а царевна спросила нежно: — Уважаемый, скажите милостиво, чем же вы змея опоили. — А у нас счастье, милостивая государыня, дело такое, ик, царевич родился. Мы и радуемся уже как три дюжины дней и ночей. Змей давно тут живёт, ик, не мешает, мы его по-дружески и медовухой угощаем. Пущай тоже порадуется, братец. — А лечится это? — Дык, как же не лечится? Вот отметим, перестанет медовуха рекой литься, он и встанет свеженький, ик, огурчиком. — так и икал всё то время крестьянин. — Вы, пожалуйста, не поите его больше, — попросила девица, — ему уже хватит. — Конечно, милостивая государыня, — мужичок поклонился в пол, — конечно, это не проблема. Пожелайте ему от нас счастья, мы огурчиков бочку пришлём ещё. Перекусить, знаете ли. — Он огурчики не ест, — прогудела дракониха, — вы ему лучше оленя загоните, он и рад будет. — Конечно, конечно, всё сделаем, — кланяясь в пол, он пошёл восвояси. — Прекрасная ты всё-таки, царевна, — улыбнувшись сказал царевич. — И выпивоху уговорила, и дракону помогла, где же такое чудо встретишь ещё? — Всего слово доброе сказало, а оно и кошке приятно, — улыбнулась девица, глазки в пол опустила. — Дракониха, — позвал царевич, — а ты можешь заточить Горыныча, как меня тогда? — Заточить моего змеюшку? Как же я с родименьким то так? — Ты не беспокойся, — успокоила царевна, — ему сейчас это нужно, чтобы вылечится. — Ну коль так, то ладно. Так тому и быть.       Вернулись они в пещеру. Змей лежал, три головы на животе покоились, руки раскинул в стороны, будто и неживой вовсе. — Ох, несчастный мой, на что тебе напасть-то такая? — запричитала дракониха, возводя стену. — Вы пару дней подождите, потом загоните ему туда оленя и воды побольше. Скоро он у вас станет как и прежде. — Ох, спасибо вам, люди добрые, удружили драконихе брюхатой, оказали честь да услугу, как мне вам отплатить? — Ничего не нужно, живите счастливо, — улыбнувшись, сказала княжна. — И приводите деток к нам, примем с радостью в гости, — добавил царевич.       Взобрались они драконихе на спину, принесла она их прямо к королевскому дворцу. Вышел король. Был он несчастным, скорбя по пропавшей дочери, но вдруг глаза его удивлённо распахнулись, выбежал он на крыльцо, смотрит, — дочь на драконе летит, да не одна, с царевичем! Спустились они, обняла царевна голову драконью, а та лишь кивнула, прогудев: "Счастливо оставаться", — да улетела восвояси.       Дочь к отцу подбежала; радости его не было предела. Обнял он и дочь, и суженного её, наказал слугам пир закатить на всё царство да весть разнести: "Дочь царская вернулась с царевичем, потому свадьба грядёт, весь люд на неё приглашён будет". Сошёл траур с города, стало в домах радостных людей полно, счастье заполнило все окрестные деревни. Отыграли царевна с царевичем свадьбу, стали жить-поживать да добра наживать.       Год спустя родился сын, ещё чрез год родилась дочь, царь внуков нянчил, горя не знал. Счастьем было переполнено его старческое сердце. Вдруг пришла в королевство весть — вновь объявился там дракон, летит он в тридевятое царство, да не один, с ним и змий трёхглавый, дракон-детёныш да змеёныш. Царь всё о тех драконах знал и приказал подать самые вкусные мясные блюда, да очистить задний двор, чтобы семейству было куда встать. Множество подданных с флажками, собравшись всей гурьбой указывали драконихе и её семье дорогу. Когда змеи приземлились, вышла молодая пара: сына отец вёл за руку, а дочь лежала на руках у матери. Мальчик, вырвавшись из крепкой хватки отца, побежал к маленькому змеёнышу и нежно погладил его каждую головушку. — Вижу излечились вы, а, Змей Горыныч, — крикнул царевич. — Излечился уж, так излечился! В жизни медовуху пить не буду! Да и некогда уж, детки подрастают, — отвечал тот.       От его голоса попадали слуги штабелями, да крыша замка обвалилась. Царевна с царевичем знали о голосе их сильном, и себе и деткам уши воском залепили, как только весть дошла. Поставил Змей крышу на место своими лапищами, да камушки убрал с дороги. — Вы уж прощайте, я не нарочно, — прошептал, — мы будем у той пещеры жить ещё семь дней, приводите туда деток поиграть, сами приходите, а мы потом полетим к себе. Холода скоро, будем запасы укладывать на зиму.       Так оно и было. Дети росли: сын играл со змеенышем, дочь с малышкой-драконихой, царь же, уши залепив, на манер царевича с царевной, с Горынычем целыми днями на охоте пропадал, а по вечерам в пещере они пили... воду сладкую и о жизни беседы вели. А Тридевятое царство, объединившись с Тридесятым, стало самым большим во всём белом свете и единственным, в котором сам царь с драконом дружбу водил.

Конец.