Оцепление

Это были долгие минуты ожидания. Мучительные и бесконечно длинные, пропитанные смертным запахом дезинфицирующих средств и бесполезного лечения, которому доктор Кеннертс подвергал всех, кто находился по ту сторону баррикады. Старательно вылизанные стены до блеска, слабо мерцающая лампа в изоляторе, сдутый шар, который я раз за разом бросала в стену за неимением другого дела — и мой мир ограничился между тем, чего бы я могла достичь и тем, чего мне уже не суждено было сделать. Сорок восемь часов. Всего каких-то две тысячи восемьсот восемьдесят минут. Мне пообещали, что по истечению этого времени и в случае отсутствия признаков заражения на лицо, они выпустят меня. Как глупо с моей стороны было спорить с той девушкой, в то время как она была права. Я могла заразить свою сестру даже не задумываясь о последствиях. Я прислонилась лбом к стеклу, глядя в спину доктору Кеннертсу. Он не обращал на меня внимания, задумчиво листая блокнот. На бледной коже выступили морщины, былая красота и молодость оставили его, превращая всего за какие-то несколько недель в сморщенного медицинского представителя, озабоченного лишь одной целью. Он стоял по ту сторону стекла, наблюдая за мужчиной, которого я привела в больницу. Который меня и заразил. И не говорил ни слова, сколько бы я не пыталась выведать, чего именно он хочет добиться. Ощущение того, что в стенах этой больницы произошло непоправимое меня не покидало. Словно было что-то, о чем мне никто не рассказывал, то, что сломало не только офицера Райли, но и тех, кто его окружал. Я не знала, сколько еще времени смогу оставаться в сознании, но мне хотелось знать, что от меня скрывают. Однако, ждать чего-то от самого Виктора Кеннертса я не могла. Он видел во мне не больше, чем очередного зараженного и провального эксперимента, который он, возможно, снова не сможет спасти. Из мыслей меня вывел крик. Чахоточный кашель, которым разразился мужчина в соседней камере заставил вздрогнуть даже Кеннертса. Прижавшись к стеклу, я попыталась увидеть, что происходит в соседней камере. Выдернув с руки инъекционную иглу, мужчина ринулся к окну, орошая камеру вокруг себя сгустками крови, сквозь кашель, сквозь слезы, сквозь отчаяние. На миг мне показалось, что наши взгляды встретились: его глаза, прежде чем закатиться и блеснуть каким-то звериным удовлетворением, наполнились слезами. Я почувствовала, как внутренности холодеют. Мужчина взревел, согнулся пополам и рухнул на пол, дергаясь в предсмертных конвульсиях. Я отшатнулась от окна. Отвернулась, зажала виски ладонями, зажмурила глаза. Они не были достойны того, что с ними делает этот гребаный вирус. Всего несколько часов и меня ждет примерно то же. Выдохнув, я попыталась сосредоточиться на чем-то хорошем. Какая разница через что предстоит мне пройти, если Дейдре будет в безопасности? Относительной, призрачной, хрупкой, как хрустальный шар — и тем не менее, в чертовой безопасности. Мне было страшно умирать — я понятия не имела, чего мне следует ожидать, когда грань между этим миром и тем наконец рухнет; я никогда не была излишне религиозной, но в этот момент мне вдруг захотелось верить. Неважно во что. Важно, чтобы это было что-то теплое. Доброе, ласковое, надежное. Переводя дыхание, я села на кровать, подтянув к себе колени. Уткнулась в них, словно это могло мне помочь спрятаться от этого мира. Взгляд погибшего мужчины все еще не выходил из головы. Неужели я стану одной из них? Отрешенной от мира, испытывающая животный страх перед неизведанным, сумасшедшая и опасная? Я все помню. Моя мать билась в двери, пытаясь ее открыть, и стоя за ней и сдерживая ее плечом, хоть и не было в этом необходимости, я рыдала, умоляя ее простить меня. Мой отец, моя мать, друзья, все, что меня связывало с прежним миром — они все погибли, пройдя одинаковые стадии безумия. Тогда я обещала себе, что никогда не позволю этому с собой случиться. Теперь я мечтала лишь о том, чтобы все это поскорее закончилось. Дверь открылась, но я не сразу поняла, кто стоит передо мной, пока мужчина не припустил маску защитного костюма. Меры предосторожности. Доктор Кеннертс попросил вытянуть ладонь и я тут же повиновалась, словно этим могла спасти себе жизнь. Начать разговор так и не выходило, пока отчаяние не хлестнуло мне в голову, а вместе с ним и воспоминания о Дейдре: — Офицер Райли ещё не вернулся? Кеннертс протер ладонь ватой и опустил иглу в вену: — Нет. Он ушёл ещё утром. Я помедлила, прежде чем задать новый вопрос: — Эти люди.. Тот мужчина в соседней камере, — на миг мне показалось, что я поймала его взгляд, — он ведь мёртв? Я словно задела ту часть его жизни, о которой он не хотел говорить. Должно быть сложно приходится человеку, от которого так многое зависит, но который так мало может за неимением средств. — Погиб. Не от вируса, а от моего лечения. Я все пытался.. — Кеннертс придержал мою ладонь и я поднялась на локте, — пытался найти ту золотую середину, компоненты которой не уничтожат друг друга. Теперь все, что я делаю убивает их быстрее, чем это мог сделать вирус. — Занимаетесь самобичеванием? — я попыталась улыбнуться, но выглядело это слишком болезненно; его лицо отразило изумление, — вы единственный человек, который может нас спасти. Я не верю в то, что все так безнадёжно. Кеннертс словно хотел сказать что-то, но придержал язык: — Я знаю какого вам приходится. — я поглядела на тоненький шнур, по которому в вену стекало обезболивающее, — вы пережили гораздо больше смертей, чем каждый из нас. — И я никого не смог спасти. — Все не так просто. — я задержалась на нем взглядом, — У вас ещё будет время это сделать. И я не уверенна, что вы должны просить прощения у человека, который практически находится на смертном одре. — Кэти сказала то же самое. Между нами повисло неловкое молчание. Кэти? — Ваша девушка? Кеннертс помедлил, прежде чем ответить. Возможно, что-то большее. Возможно, она была его женой. — Нет, — ответил он, — девушка офицера Райли. — и вдруг его блуждающий взгляд прокатился по изолятору, — она погибла в этой палате. Я не знала, какой ещё более глупый вопрос я могла задать. В прошлой жизни я всегда попадала в нелепые истории, но это было уже слишком. Внезапно все встало на свои места и я поняла, почему Райли не мог проходить мимо этого места, нарочно не ускоряя шаг. Он специально избегал меня. Этой палаты. Этого отдельного мирка, в котором разбились все его надежды. Это придавало ему нестерпимую боль, заметно сжигая внутренности и заставляя вспомнить все то, от чего он так быстро убегал. Я прикусила губу, сжав бледные пальцы в кулак. Это было не мое дело. — Мне жаль. — Возможно не так жаль, как Джейку, — он улыбнулся, но в этой улыбке было больше боли, чем нарочитой радости. — Она была вашим другом? — Она была единственной, кто верил в то, что мы ещё отсюда выберемся. Доктор Кеннертс ушел, заверив меня в том, что пока не пришли результаты анализов, не ясно, больна ли я или совершенно здорова, но я никогда не была оптимистом. Да, я все еще не брызгаюсь собственными внутренностями и я не извергаю кровь, как вулканическую магму, но, полагаю, это лишь вопрос времени. Этому вирусу неважно, какие далекие планы у меня были. Неважно, сколько жизней он унес и сколько еще собирается загнать с собой в могилу. Задремав, я очнулась от дикого кошмара, преследующего меня во сне. Я всегда видела родителей, стоило закрыть глаза и чувство вины за их смерть никогда меня не покидало. Возможно, стоило отправиться в тот день на вылазку самой, не подвергая их опасности? Но я знала, что отец никогда не позволит мне этого сделать, а мать, закатив глаза, скажет, что еще не время для геройствований. Полагаю, знай они, где я сейчас нахожусь, это звучало бы иронично. Знаю, я должна была ценить свою жизнь, но тогда возможность заразиться выглядела куда менее реальней, чем сейчас. В мысли ворвались звуки приближающихся шагов. Торопливых и беспокойных, словно кто-то очень спешил, вторгаясь в больницу. Новые зараженные? Помещать их в больницу больше не было смысла, учитывая что каждый квадратный метр в оцеплении теперь занят облезлыми трупами. И все же я попыталась проснуться. Шаги замерли у самого изолятора и я подняла голову, чтобы поймать взглядом того, кто нарочно нарушил мой шаткий покой. Миллионы слов застряли у меня в горле. Сверкающие глаза, наполненные слезами, уставились на меня, прижавшись к стеклу. Я сползла с кровати и в два коротких шага оказалась рядом со стеной, опускаясь на колени. Хрупкая ладонь Дейдре дрожала, когда тонкие пальцы пробежались по стеклу, желая прикоснуться к моему лицу. Сглотнув грузный ком, так внезапно застрявший в горле, я прижалась щекой к стеклу, чтобы ощутить теплоту детской ладони. Офицер Райли шагнул назад, позволяя нам побыть наедине. — Ты обещала, — голос Дейдре дрогнул и сорвался, — ты говорила, что с тобой никогда этого не случится. Я почувствовала, как застываю. Как сотни мыслей, смешиваясь друг с другой, разрывают мою голову изнутри. Дейдре зажмурилась, едва слышно захныкав и снова подняла голову. Да, я действительно подвела тебя, малышка. Я не сдержала своего слова. — Помнишь, что я говорила тебе, когда ты засыпала у меня на руках? — я попыталась поймать ее взгляд и Дейдре отчаянно закивала, борясь с подступающими слезами, — ничто не сможет меня остановить. Ничто, включая этот вирус. Я чувствовала, что секунды, проведенные с этой девочкой сломают меня. Причины, по которым я пыталась держаться ранее, вдруг показались глупыми и детскими. Я никогда не была храброй, жертвенной, доброй. По-настоящему смелой из нас двоих в действительности всегда оказывалась Дейдре, насколько бы младше она меня не была. — Представь, что вирус, это бабайка. — она уже не скрывала слез, глядя мне в глаза; меня разрывало от боли, — и все, что мы должны должны с тобой делать, бороться с ним. Да? — я прикусила губу и Дейдре поспешно кивнула, — отлично. Значит с этой минуты мы начинаем бороться с новым злом, которое хочет причинить нашим друзьям вред. Ты со мной? Дейдре приложила ладонь к стеклу; по противоположную сторону это сделала и я: — Нас не победить этой бабайке, — шепнула Дейдре, а потом, зажмурившись, расплакалась, закрывая рукавом глаза. Мне хотелось обнять ее. Запустить ладонь в мягкие волосы, поцеловать в макушку, пообещать, что я никогда ее не оставлю, но все, что я могла делать, молча наблюдать за ней со стороны и пытаться держать себя в руках, чтобы не причинить ей большей боли, чем та, что уже причинила. Джейк смотрел на нас со стороны, спрятав руки в карман; я была благодарна ему за то, что он не спешил вмешиваться. — Эй. Подними голову. Дейдре, взгляни на меня. — распухшие глаза сестры уставились мне в лицо, — первое правило клуба против бабаек: никогда не показывать своих слез. Идет? — Да, — всхлипнула она, — и.. — Фелисити Бартон! — голос доктора Кеннертса отвлек меня от сестры; он спешно шагал по коридору, прямо навстречу к нам, — я получил результаты ваших анализов. — мой взгляд скользнул к бумагам, которые он сжимал в руке, — вы абсолютно здоровы. Что-то во мне дернулось. Окунувшись в прострацию, я вскинула голову, пытаясь понять, насколько глубок этот розыгрыш и чего именно он от меня требует? Виктор Кеннертс улыбался, направляясь к моей двери и отыскивая ключи в кармане брюк. Если это шутка, то, пожалуй, слишком жестокая, даже для меня. — Но я же.. — Дейдре замерла, отдернув ладонь от стекла; я беспомощно глядела на приближающийся силуэт доктора, — я.. — Аллергия, — в два коротких поворота его рука отперла замок, — обычная, весенняя, на цветение. Никакой опасности для окружающих. Дейдре очнулась раньше, чем это сделала я. Вскочив на ноги, девочка ринулась в комнату, буквально падая мне на шею. Испытывая глубочайший шок, я неуверенно схватилась за ее плечи, а потом и вовсе обняла, крепче прижав к себе. Ее детские плечи были теплыми и я почувствовала родное тепло, пряча свое лицо и утыкаясь в них. Где-то в коридоре отчетливо смеялся Виктор Кеннертс. Глубоко в подсознании я поблагодарила Того, кто дал мне еще один шанс. Кем бы он не был. * * * Мне не спалось. Дейдре ворочалась на раскладушке, беспокойно перешептываясь во сне. Я подтянула одеяло к ее шее и снова окинула взглядом присутствующих. Девушка, представившаяся Дженной, уснула рядом с Алексом Карнаханом, держась за его ладонь в перчатке. Рядом с ними спал мальчик, всего ненамного старше Дейдре. Мне показалось, что среди них нет офицера Райли и лишь полностью выбравшись из постели я поняла, что ничуть не ошибалась. Наверное ему так же не спится. И все же, я надеялась что мы с ним не столкнемся, где бы он не был. Я знала, что винить себя в этом глупо, но я чувствовала вину за то, что оказалась именно в том изоляторе, в котором Кэти Франк провела последние часы своей жизни. Это было неправильно. Чертовски несправедливо и в какой-то степени аморально. Даже если в том не было моей вины. Словно оказавшись там, я нарушила невидимые границы и человеческие принципы, определяющие кто из людей по-настоящему достоин жизни. И сегодня я получила свой шанс. Несколько быстрых шагов и я преодолела расстояние до ванны. Мне нравилось, что я могу побыть одна. Вне стен изолятора и не окруженная смертельным напряжением. Я все еще не могла с этим справиться. Мне нужно было почувствовать себя мёртвой, чтобы понять, насколько я еще жива. Мысли о родителях не позволяли мне собраться воедино. Снова и снова. Снова и снова. Как-будто я упустила что-то важное. Что-то действительно важное, что могло им помочь. Я все еще ощущала острую вину. Ведь это случилось практически из-за меня; я знала, что снаружи собирается настоящий бунт, но даже не попыталась их остановить. Дейдре, возможно, чувствовала то же самое. Но была слишком доброй, чтобы меня обвинить. Я выбралась из ванны, кутаясь в наброшенную на плечи рубашку. Преодолела пару коридоров, несколько раз свернула, спустилась по лестнице и даже не заметила, как подсознательно пришла именно к тому месту, где находился мой изолятор. Люди в соседних карцерах дремали, а кто-то из них не сводил с меня молящего взгляда, в глубине души зная, что я не могу помочь. Остановившись у карцера, я уставилась в окно. Хоть там и было теперь пусто, но яркий свет горел круглосуточно, создавая лживое ощущение общности. На нижней части стены, у самой кровати, неровный почерк выдавал обычную фразу: "Ты не сдаешься, Джейк Райли." Обычную фразу, оставленную здесь умирающей Кэти Франк, но определённо, невероятно сильную. Но он уже сдался, Кэти. И я знаю, что скоро это сломает нас всех. — Можешь больше не приходить сюда, — раздался голос сзади, — ты теперь свободна. — Свободной я себя почему-то не чувствую. — Быть запертой в изоляторе не так-то и плохо, да? — он усмехнулся, — особенно если понимаешь, что снаружи полно зараженных людей. Я не смогла оторвать взгляда от стенки, а Джейк, приблизившись сзади, остановился рядом со мной. Мы оба знали, о чем именно думаем, но оба молчали о том же. Внезапно мне показалось, что если я не скажу этого сейчас, то потом будет поздно. — Я знаю. — я глядела на буквы, почему — то плывущие в глазах, — я не хотела. Мне жаль. Прошло около нескольких минут, прежде чем Джейк оторвался от надписи и удивленно воззрился в мою сторону. Я повернула к нему голову, прикусив губу. — Жаль? Не слишком оптимистично для человека который только что понял, что совершенно здоров. — Я об этом месте. Здесь была.. Кэти. — он смотрел на меня не мигая, — я.. не знала. — А если б знала, обжилась бы более удобным спальным гарнитуром? Я улыбнулась. В какой-то момент он тоже, но он был слишком сломлен, чтобы поддаваться минутной радости. Он смотрел на надпись так, словно пытался не забыть ее лицо и навечно запечатлеть в своей памяти. Я спрятала руки в карман, ощутив внезапный холод. — Ты не виноват. Он молчал. И я вместе с ним, не решаясь заговорить. Наконец, он первым нарушил молчание: — Ты понятия не имеешь, кто я такой. — Ты полицейский, который пытается казаться в несколько раз хуже, чем он есть на самом деле. — Звучит так, словно ты давно меня знаешь. — Обстоятельства сближают людей. Он вздрогнул и на минуту его лицо исказилось безразличием. Холодным равнодушием. — А ты значит взяла в моду утешать каждого, с кем столкнешься? — он не смотрел в мою сторону, — это моё дело, Фелисити Бартон. И только я должен с этим справиться. Я и не хотела разделять его боль. Во мне и моей было предостаточно. Но если раньше я была уверенна в том, что потери не делают человека уязвимым, замкнутым и потерянным, то сейчас я в этом не сомневалась. — Мы все здесь кого-то потеряли. Ты скорбишь не один, но ничего не дает тебе повода вести себя так, словно тебе нет никакого дела до окружающих, — я отстранилась от стены и втянула воздух в осевшие легкие, — можешь позволить своей боли поглотить тебя, а можешь всплыть на поверхность и защитить то единственное, что от нее осталось. Джейк обернулся ко мне. Его взгляд не выражал абсолютно ничего. Словно он смотрел сквозь меня, не замечая. — Квентин смотрит на тебя как на героя. — я не знала, чего хочу этим добиться, но слова сорвались машинально, — только, кажется, не все герои оправдывают ожидания. Да? Уходя, я не обернулась к нему. Находясь рядом с ним я чувствовала, как моя боль увеличивается втрое. Люди не живут с такой болью. Чувствовать это, день за днем, погибая изнутри, настоящее самоубийство. Но последние несколько дней Джейк и жил во тьме и сейчас, все что я чувствовала рядом с ним, обрушивалось на меня с новой силой, заставляя сгорбиться пополам и почувствовать себя мёртвой. Он даже не представлял, насколько обнаженным выглядело его сердце. Насквозь пропахшее запахом смерти и надежды, которой у него больше не было. Я спряталась под одеялом, зная, что сегодня не усну. Шумная Атланта за окном замерла, город окунулся в мрачную тишину и заскорбил по погибшим, навеки подгребенным под завалами разбитых желаний. Что бы ты сделала на моем месте, Кэти? Я знала, что она мне не ответит. Боль, которую ощущали люди вокруг меня, была в десятки раз меньше той, которую чувствовала она, прощаясь со своими родными. Это было правильно. И так чертовски несправедливо.