Как же все-таки сложно любить тебя
Если бы она не пустила его в свою жизнь, то не чувствовала бы сейчас эту дурацкую, но такую привычную пустоту. Но так было всегда, когда он вырвался в её жизнь, как ураган, сметая все на своём пути и забирая её сердце, душу, способность здраво мыслить. Поначалу ей нравилось это. Выпадать из реальности, не чувствовать ничего, кроме острой боли в сердце. Если бы он не стал её привязанностью, воздухом, ей бы не было сейчас так не-вы-но-си-мо больно. У неё в душе пустота. Она озирается на дверь снова и снова. Надеется. Ждёт.Идиотка. Топит тоску в белом вине, выдыхает дым в открытое окно. Ей кажется, что вот-вот с минуты на минуту появится он. Такой уже родной и чужой одновременно, скажет, что пора бросать курить, поцелует в макушку и обнимет сильно-сильно, так что в лёгких закончится воздух, а хрупкие кости вот-вот сломаются. И ей станет так хорошо от того, что он рядом, здесь с ней. Конечно, он не останется надолго, но ей хватит и каких-то восьми часов. Так было раньше. А теперь все изменилось. Стремительно. Быстро. Вино и сигареты уже не спасают. Сердце не бьется в такт ожидания. Она не живёт, а выживает. Как много лет назад, когда он спас её. От одиночества. От себя. От гибели.—
Оливер Куинн приходит к ней в дождливую апрельскую ночь. Промокший, с разбитой губой. Фелисити удивлена, но не задаёт никак вопросов, усаживает его на кровать и скрыватся в другой комнате, чтобы принести перекись. Оливер замечает как она похудела, как пропала искра жизни в её глазах. Куинн понимает, что стал тем, кто спас её и убил одновременно. От этого невыносимо больно. Фелисити обрабатывает губу, Оливер терпит, следя за её движениями. Она так близко к нему. И он понимает, что безумно скучал по ней. Так что сводит челюсть. Оливер отчаянно пытается найти себе оправдание почему он возвращается к ней снова и снова. Но не может. Смоук заканчивает обрабатывать рану, криво улыбается ему. Она молчит, тянется за текилой. Оливер чувствует её обиду на него. Ее молчание убивает, делает больно. Ломает его пополам, разрезает сердце невидимой нитью. — Ты угробишь себя когда-нибудь, Куинн вырывает бутылку из рук девушки. Его слова звучат, как приговор. Фелисити предпочитает их игнорировать. Смоук улыбается, подходит к тумбочке и берет пачку сигарет из серебряной шкатулки. Специально. На показ, как всегда. Оливер смотрит на неё и ждёт от неё что-то резкое, колкое. Например, «Это моя жизнь. Не вздумай за меня решать. Я сама знаю, как лучше». Но вместо этого он встречается с её отчаянием. — Сколько тебя не было? Её голос надломленный, першит от никотина, что оседает в её лёгких толстым слоем. От нее пахнет отчужденностью, вином и французскими духами с нотками сире — Шесть месяцев. Фелисити прикрывает глаза, вздыхает, стараясь не разрыдаться. Шесть месяцев без него. Шесть. Она и на знала, что можно прожить столько. Оливер посчитал это оптимальным сроком, чтобы забыть друг друга. Все решил за двоих. Как всегда. Он уехал из города, оставил её в покое, чтобы она начала жить своей жизнью. Но Оливер Куинн сильно ошибся. Выбросить его из головы она уже никогда не сможет. Его образ прочно засел в её голове. Иногда Фелисити кажется, что она сходит с ума. Девушка закуривает сигарету, садится к нему на колени, нервно смеётся, выдыхая причудливыми кольцами дым куда-то в потолок. Оливер обвивает её талию руками, не давая ей упасть. Так привычно, прямо как раньше. Она курит, а Куинн смотрит на неё и замечает синяки под глазами. Ее Голубые призрачные глаза встречаются с его красными от полопавшихся сосудов на белковой оболочке. От неё пахнёт сиренью и сигаретным дымом. Она близко к нему как никогда, но почему-то ему кажется, что так далеко. У Оливера сердце начнёт бешено биться, когда она смотрит на него вот так. Он считал, что сможет жить без неё, навсегда забудет. Ведь шесть месяцев это так много. Но он не смог. Все эти чёртовы месяцы он мечтал обнять её, почувствовать этот родной запах сирени. Ему так не хватало её. — Где ты был так долго? Она шепчет слова прямо в губы, обжигая своим горячим дыханием. Играет с ним. Бесцеремонно вторгается в его пространство. Оливер же не перестаёт ей восхищаться. — Прости. Я думал, что нам нужно время, чтобы разобраться во всем. Фелисити отстраняется от него, криво улыбается. Смотрит долго, выжидает. Но Куинну не привыкать к её выходкам. Он знает, что она его. Смоук это не собирается отрицать, особенно, когда обнимает его за шею, вспоминая попутно, что Оливер Куинн не умеет просить прошения. Он улыбается в ответ и выдёргивает из её рук сигарету. Фелисити шумно вздыхает. Никотин спасение. — И как успехи? Длинные густые волосы рассыпаются белыми локонами по худым плечам почти полностью закрывают лицо. Оливер может видеть, как она игриво улыбается, когда наклоняется чуть ближе. Их лбы соприкасаются. Её холодный и его горячий. По телу обоих пробегают сотни мурашек. Фелисити слышит, как гулко и быстро бьется его сердце, почти на одном ритме с ее. Она сморит на него, он на неё. Его глаза целый океан. — Ты знаешь, что я в таком состоянии из-за тебя. Что я на грани смерти. Разве ты не видишь, что я гибну без тебя? — Фелисити, — он выдыхает её имя, целуя её шею, оставляя мокрые следы. Фелисити вздрагивает от тёплого прикосновения к холодной коже. Любить её как будто проживать жизнь заново. Любить её — испытывать бурю чувств и эмоций. Любить её — спасать от сигарет и текилы. — Как ты можешь быть таким бесчувственным? Мне невыносимо без тебя! Шепчет она, подавляя стон, который так и норовит вырваться из груди. Смоук прикрывает глаза, чувствует, как сердце начинает трепетать, как крылья колибри, когда он спускается ниже по шее, целуя каждый миллиметр ключицы. Ей хочется отдаться первому порыву, не контролировать себя и плыть по течению. Но она не может. Больше нет. Ведь Смоук позволяла и прощала ему слишком многое. А он растоптал её сердце. Фелисити очень хочется верить в то, что если людям суждено быть вместе, они ведь будут. Ведь они же, потерявшиеся души, нашли себя друг в друге. Ругались, мирились, и любили до какой-то необъяснимой дрожи во всем теле, до потери пульса и кислорода в легких. Тихий стон срывается с её губ, она знает, что должна остановить это безумие, но не может, когда Оливер целует её в губы. Она слишком скучала по нему, слишком долго его не было в её жизни. Смоук колеблется несколько секунд, но отвечает на этот неправильный, пронизанный отчаянием и болью поцелуй. Оливер проникает внутрь и проводит языком по небу. Ей кажется, что она падает в какую-то бездну, мысли путаются, теряются в лабиринте. Фелисити углубляет поцелуй настолько насколько позволяет запаса кислорода в легких, обхватывая его лицо ладонями. Она не знает сколько продлился этот момент. Но Куинн отстраняется, прекращая поцелуй, оба хватают воздух, в глазах азарт. Куинн тянется к ней, она к нему, заглядывает в глаза и видит желание, от которого по телу пробегают сотни мурашек. Смоук отстраняется. Фелисити чувствует опустошённость, недосказанность. Он смотрит на неё и произносит совершено серьёзно. — Я не хочу, чтобы ты гробила свою жизнь, Смоук. Я хочу, чтобы ты жила дальше своей жизнью. Фелисити криво улыбается. Он говорит одно и тоже каждый раз. Любить его невыносимо. Но она любит. — Ты моя жизнь, Оливер Куинн. Она произносит это так легко. Но Оливеру от этого не легче. Ведь любить его не принадлежать себе. Любить его совершать ошибки, делать глупости, сходить с ума. — Я будь гробить свою жизнь. Моя жизнь, мой выбор, — она проводит указательным пальцем по его скуле и встаёт, чтобы налить виски. У обоих чувства недосказанности и пылающие губы от поцелуя. — Фелисити, — он обнимает её сзади, целует в шею. Смоук кажется, что ещё немного и она разрыдается. Рассыпется на тысячи мелких кусочков. Стеклу суждено разбиваться. Она этого не хочет. — Уходи. Я не могу больше так. Уходи. Ее голос сломленный, тихий. Без фальши и лжи. Оливеру кажется, что ему послушалось. Он разворачивает её к себе резко. Смоук чуть ли не падает, но мужские руки держат её крепко. — Фелисити, я люблю тебя, — Оливер берет её лицо в свои ладони, пытается поцеловать. Спасти хоть что-то, спасти её. Но Смоук ловко уворачивается, смотрит в окно, где уже начинается рассвет. Только бы не встречаться с его глазами, на дне которых плещется боль. Обжигающая боль, медленно убивающая её. — Я знаю. Уйди. Прошу. Это невыносимо. Пойми, Оливер, это больно. Очень больно. Она выпутывается из его цепких рук, которые не собираются её отпускать. Закуривает сигарету, затягивается. Прикрывает глаза от наслаждения того, что боль в сердце отступает и теперь можно дышать. Фелисити снова и снова ловит себя на мысли, что любить его — причинять себе боль. Но девушка не может иначе. Он её все. Оливер смотрит в её глаза и видит в них холод. Он чувствует, как злость и бессилие завладевают его телом, его голос срывается на крик. — Я предупреждал тебя, — мужчина упирается руками в подлокотники стула, Фелисити вжимается в спинку, чувствуя, как железные прутья неприятно врезаются в кожу. Оливер непозволительно близко к ней и она не может никуда деть от него свой растерянный взгляд. Дикий ужас охватывает, когда она все-таки заглядывает в его стеклянные глаза, на дне которых плещется безысходность. Глухая боль заполняет тело мужчины, она казалась ему такой чужой. А невозможность быть с ней — самая изощренная пытка. — Ты обещала мне, что не пойдёшь со мной на дно. Ты обещала! Фелисити долго смотрит на него, пытаясь найти, что ответить. Но внутри пустота. Оливер не оставляет ей шанса на спасение. Без него для неё не жизнь.