Stay

Я забываю обо всем: о своей работе, о том, что перерыв уже, наверное, закончился, об улыбке Калии этим утром; о том, где мы находимся, о своей холодной куртке не по погоде, которую я костерю почем свет стоит и все равно надеваю; о том, как я скучал. О том, как же я, черт возьми, скучал. Потому что она вдруг говорит о том, что её домом были мы. И я забываю обо всём. Я не знаю, как сказать ей то же самое, потому что я так и не научился подбирать слова, когда нужно. Чтобы не спугнуть её, чтобы не было, как всегда, чтобы она осталась, потому что я вряд ли смогу снова собрать себя по кускам, если она сейчас уедет. Как сказать человеку, который впервые спонтанно сорвался и признался тебе в том, в чём и сам себе скорее всего не признавался никогда, что эти пять лет без нее застыли во мне беспросветной сиэтловской мглой? Но мы не привязаны к прошлому, мы не должны быть к нему привязаны, жизнь нас проучила. И незачем усложнять простую фразу. И я говорю ей: — Останься. И, заведомо зная, что обречён, я все равно ищу в её глазах что-то. И выдыхаю, чувствуя, как её отчаянный, загнанный взгляд бьёт меня под ребро, до рукояти, до самой грёбаной черноты, вытекающей теперь плотными сгустками. Да посмотри на меня, Линден, посмотри же на меня — не мимо меня, не сквозь меня, а на меня. Я стою здесь, перед тобой — теплый, родной, живой, близкий — и твой, понимаешь? Твой. Останься, Линден. Помнишь, я говорил, что мы никогда не остаёмся — и в результате теряем всех?.. К черту. Только не в этот раз. Останься. Не смотри так странно, испуганно, я не схватить тебя пытаюсь, а вернуть домой. Линден?.. И, чтобы не сорваться и не закричать, я говорю "прощай", и вдруг оказываюсь в плену этих волос, рук, запаха, дурацкого милого синего шарфа — и прекращается вообще всё. Я закрываю глаза. Стоя в классе через пять минут, и пытаясь что-то говорить, связно складывать слова в предложения, чтобы никто не начал спрашивать, все ли в порядке, и я не упал и не начал кричать, я все ещё думаю о ней. О том, где она сейчас. Куда она теперь? Зачем? Смотрит ли она по сторонам, когда гонит машину прочь, слушает ли она что-нибудь, звонит ли куда-нибудь, сворачивает ли к шумным кварталам или наоборот к тихим, ловит ли дождь на дворники, стирая капли, не задумавшись? Смотрит ли она на город и видит ли его впервые, или не смотрит больше ни на кого и ни на что, прощаясь? Вернется ли она когда-нибудь?.. Люди уходят. Я монотонно складываю стулья в углу и медленно вожу глазами по стенам и полу, пытаясь делать обычные вещи: переставлять ноги, дышать, прикрывать воспаленные веки и думать о другом. Но мне больше не о чем думать. Этот её "город мертвых" засел накрепко, и я, мыча, мотаю головой из стороны в сторону, пытаясь отогнать мысль, что скорее всего теперь меня можно официально считать умершим. Я гашу свет и достаю ключи. За дверью почему-то вдруг такой красивый закат и холод, и клубы пара от асфальта красят всё в белесо-розовый, и я отчаянно хочу курить. И эта куртка, как тонкая серая броня, которая не греет меня, хоть ты что делай, становится вдруг цвета неба. Мои пальцы в карманах мерзнут, я стряхиваю их, делаю глоток свежего воздуха, — и мир обретает такие краски, которые я вряд ли знаю. Потому что она смотрит прямо на меня.