Лепестки из прошлого

      Едва проводив девушек до гриффиндорской гостиной и оставив на их попечение Рэйчел, Питер выскочил в коридор вместе с Дирборном, пробормотав что-то насчет необходимости «обязательно встретить ребят». Карадок, подстегнутый такой спешкой, едва успел попрощаться с Марлин, неуклюже приобняв ее за талию и уже на бегу чмокнув в щеку. Как и все, пребывая в откровенном замешательстве и смятении, он хотел было спросить у Петтигрю, что это вдруг произошло — ведь так оживленно, весело и бурно проходил их дружный совместный поход в Хогсмид, а затем вдруг что-то заставило Мародеров разом подорваться и умчаться неизвестно куда, наперебой на бегу извиняясь за неудобства перед однокурсниками. Однако не успел он, переступив порог портретного проема, и рта раскрыть, как Питер, попрощавшись, со всех ног пустился в противоположном направлении, попутно пытаясь извлечь из кармана куртки оставленный Джеймсом пергамент. Когтевранец проводил его полным недоумения взглядом и долго еще так и стоял, замерев на узкой лестничной площадке и мысленно перебирая всевозможные варианты причин столь резкого и единодушного порыва неразлучной гриффиндорской четверки.       Пользуясь Картой Мародеров, Питер нашел троих друзей в пустом коридоре у самой кухни. И они действительно ждали его — растрепанные, запыхавшиеся, взмокшие и взволнованные как никогда. Бродяга и Сохатый, каждой чертой лица источая дикую смесь ошарашенного возбуждения и мрачной тревоги, немедленно кинулись рассказывать обо всем услышанном подоспевшему Хвосту, перебивая друг друга и поневоле сбивая того с толку. Положение спас Лунатик, поспешно взяв все в свои руки, и, сохраняя относительное самообладание, лаконично осветил все детали удачной слежки, дав Сириусу и Джеймсу пару минут на то, чтобы собраться с мыслями. За этим немедленно последовала дружная постановка пришедших за время пути в замок версий и предчувствий, гораздо более четко очерченных, нежели те, что возникали каких-то полтора месяца назад. Питер, за все десять минут так и не проронивший ни слова, не веря своим ушам, попеременно переводил взгляд с одного взволнованного лица на другое, в то время как его собственное с поразительной скоростью бледнело в изумлении и страхе. Значит, они действительно были правы — сегодня парни выследили одного из слизеринцев прямо во время встречи с двумя Пожирателями смерти. И кем был один из тех двоих — Люциус Малфой, бывший староста школы, самопровозглашенный надменный король Слизерина и гроза всех младшекурсников! Надо сказать, несмотря на всем известную злокозненность, презрительность и холодность характера Малфоя, новость о том, что этот наследник одной из старейших чистокровных семей принадлежит к Пожирателям смерти, немало удивила Мародеров. Уж слишком сильно контрастировал врезавшийся в память образ нарочитого блюстителя порядка и чопорного аристократа с личиной хладнокровного убийцы.       — Неужели Малфой действительно Пожиратель смерти? — осевшим не то от безысходности, не то от волнения голосом переспросил Питер, все теми же расширенными водянисто-голубыми глазами глядя попеременно на каждого из лучших друзей.       — Я собственным глазам доверяю, — мрачно хмыкнул Джеймс, взъерошив шевелюру. — Уж не знаю, кем был второй, но голос и надменную рожу старины Люциуса я везде узнаю.       — И кроме того, Розье назвал его по имени, — согласно кивнул Римус, задумчиво нахмурив брови. — Парни, а вы заметили, как к Малфою отнесся сам Розье? Если с другим Пожирателем от его слов за версту веяло учтивостью, то между ними двумя общение было не больно-то теплое и обходительное. Я бы даже сказал, что Розье абсолютно не заботит новое положение Малфоя.       — Знаешь, Лунатик, здесь-то как раз, пожалуй, никакой загадки нет, — вновь вмешался Сохатый. — Во-первых, Розье немногим младше Малфоя, а приспешниками ебанутого Лорда, судя по всему, стали уже оба. Во-вторых, мне кажется, его и раньше-то не больно заботило положение Люциуса — он и сам не худшего статуса в их чертовой иерархии. Да и, в конце концов, ну все же знают, кто они такие — все они: и Розье, и Эйвери, и Малфои…       Взгляд Поттера автоматически скользнул в сторону Бродяги, скрестившего руки на груди и подпирающего спиной стену. Лицо его не выразило практически никаких эмоций — только дернулся вверх уголок рта, и мгновением позже он со спокойной небрежностью продолжил ту мысль, на которой внезапно осекся друг:       — И Блэки. Расслабься, Сохатый, и называй вещи своими именами — меня ты этим нисколько не заденешь, ибо мне лично на них принципиально похер. Но ты прав — все эти святейшие, кичащиеся чистокровием семейки прогнили изнутри черт знает сколько поколений назад. То, что мы сегодня видели, там в порядке вещей. Они учтиво улыбаются друг другу на своих фамильных приемах, женят между собой кузенов и кузин ради пресловутой крови, а мысленно желают каждому сдохнуть на месте. Стоит отвернуться — и тебе тут же захерачат нож в спину те, кто вчера аристократично попивал вискарь в твоем же гребаном особняке.       Сириус вновь смолк, устремив взгляд в пустоту, словно бы видя в ней что-то, недоступное для остальных, и серые глаза его на миг сделались колкими и холодными как лед. Знакомые черты лица с поразительной скоростью стали превращаться в непроницаемую аристократическую маску. Конечно же, парни не знали, да и не могли знать всей правды о том, чем на самом деле живут именитые волшебные семьи. Даже Джеймсу, потомку одного из отнюдь не безызвестных родов, было чуждо чувство потерянности, холода и одиночества, которое Сириус познал с самых первых лет жизни. Рожденный главным наследником Блэков юноша был неизбежно и безоговорочно обречен следовать устоям семьи и беспрекословно соблюдать традиции этой дьявольской фамилии, пусть даже ради этого придется идти по костям собственной родни. И выбора у него не было — ведь они ни с кем не обходились более жестоко, чем с неугодными родственниками. Такой была самая верхушка «священных двадцати восьми», и Сириус, жестокостью судьбы появившийся на свет в этом окружении, всю сознательную жизнь был вынужден сражаться за самого себя, ибо слишком хорошо знал: в противном случае либо они сломают его, либо он сломается сам.       — Но… — неуверенно перебил затянувшееся молчание Питер, с немалым усилием собрав воедино поражающие мысли. — Если Розье велели затаиться, разве мы сможем в чем-то уличить слизеринцев?       — Верно, старина, — мрачно согласился Джеймс, опустив руку на его плечо. — Зато мы теперь точно знаем, за кем стоит следить, притом очень внимательно, — в карих глазах за стеклами квадратных очков вдруг вспыхнули неистовые яростные огоньки. — Но, сожри меня мантикора, как бы мне хотелось наконец взять за жопу этих придурков и все из них вытрясти, как на духу. И вообще, давно уже руки чешутся съездить им по морде! Господа чересчур охуели.       — Ага, да, Сохатый, и хорошие слизеринские мальчики тебе послушно преподнесут на блюдечке все свои планы в ответственном служении нехорошему дяде Лорду, — ухмыльнулся Бродяга. — Сожалею, но даже твой гениально-простой и изящный план вряд ли будет действенен.       — Ну, хоть душу отведу, — пожал плечами тот, сунув стиснутые кулаки глубоко в карманы джинсов. Сириус иронично изогнул бровь, но на сей раз иных аргументов у него не нашлось. Римус же, невесело усмехнувшись уголком рта, уверенно заключил:       — По крайней мере, не стоит упускать Розье из виду. Готов поспорить, что его «приятели» не заставят себя долго ждать.       Джеймс разом выпрямился, словно туго натянутая струна, Питер напрягся, сосредоточенно хмурясь. Сириус же, отлепившись от стены и, кажется, окончательно расставшись с поглотившей было его аристократичной маской, вновь стал самим собой, вернувшись к действительности, и в своей привычной беспечной манере щелчком пальцев указал на Римуса:       — И это, мои верные братья, тот самый редкий случай, когда я полностью согласен с пессимизмом мсье Лунатика. И вообще, потопали-ка в гостиную. Сдается мне, кое-кому придется кое-что пояснить. Потому что, черт возьми, с нашей прогулкой получилась и впрямь ебанутая ситуация.

***

      — Рэйчел! Рэйч, погоди! — в который раз окликнул Лунатик, едва поспевая за непривычно быстро семенившей Уоллис. Стоило им четверым появиться в общей гостиной, как девушка, упрямо прождавшая его в компании гриффиндорок, решительно встала с дивана, поспешно попрощавшись с однокурсниками, крепко вцепилась в его руку и без лишних слов потянула за собой, уверенным шагом направляясь за портретный проем. И Римус, на голову превышавший ее в росте, был даже вынужден ускориться, чтобы успеть за когтевранкой. На его оклики девушка не отзывалась, и только лишь остановившись в коридоре, ведущем в глубь замка от башни Гриффиндора, она удостоверилась, что поблизости нет никого постороннего, и наконец развернулась к парню. Тот был немало удивлен, в голубых глазах отражалось отчаянное волнение. Отчасти он понимал, чем вызвано подобное настроение Рэйчел, но все же столь резкие и, очевидно, не предвещающие ничего особенно радостного действия не могли не сбить его с толку. Видеть привычную маленькую, приветливую и веселую Рэйч молчаливо-возмущенной и рассерженной было странно и тревожно.       — Рэйч, что такое? Что происходит? — спросил наконец Люпин, чувствуя, как заочно напрягается все внутри в недобром предчувствии. И подтверждение его опасений не заставило себя долго ждать.       — Вот именно! Что происходит, Римус? — серьезным тоном переспросила Уоллис, внимательно заглянув ему в глаза. Привычная живая и нежная синева сверкнула подозрением и холодом. — Что случилось сегодня в Хогсмиде? Зачем это вам четверым вдруг понадобилось отделиться от нас и броситься невесть куда, ничего толком не объясняя?       — Я… Черт, Рэйчел, я ведь правда обещал объяснить, — совесть вероломно кольнула парня, и он тяжело и глубоко вздохнул, за редким исключением не имея возможности сразу подобрать нужные слова. — Извини, что так получилось. Но, поверь, тебе не о чем беспокоиться. Ничего не случилось… такого.       — Римус, не надо, пожалуйста! — возразила она, остановив его и коснувшись кончиками пальцев его груди. — Ты обещал мне кое-что еще, помнишь? Ты обещал, что ничего больше не будешь от меня скрывать!       — Я знаю, но есть такие вещи… — изумление и волнение прошли, уступив место невесть откуда взявшемуся раздражению, и Лунатик, силясь не дать ему разрастись и выплеснуться наружу, неосознанно сжал пальцы рук. — Я не хочу тебе врать, Рэйчел, поэтому будет лучше, если я просто ничего не скажу. Это не должно коснуться еще и тебя.       — Значит, теперь «не должно коснуться меня»? — глаза Уоллис рассерженно сверкнули, а пухловатые губы упрямо поджались. — Римус, я понимаю — у тебя есть и свои дела тоже, в которых мне, очевидно, совсем не место. Но ты просто не понимаешь, как это выглядело сегодня. Все было хорошо — и вдруг ты меняешься в лице, будто невесть что произошло, вскакиваешь с места и уносишься из паба. Ты очень меня напугал, и я весь вечер сидела и ждала, пока вы наконец вернетесь. Я же волнуюсь за тебя, понимаешь?!       — А я волнуюсь за тебя, Рэйчел! — неожиданно для самого себя воскликнул Римус, пожалуй, гораздо более резко, чем следовало. Голубые глаза полыхнули упрямством, а в лице его, должно быть, отразилась та же твердость — понял он это мгновением позже, когда Рэйчел, секунду назад выглядевшая гораздо более сердитой, чем он, ошарашенно потупилась и удивленно распахнула глаза, в которых вмиг без следа потухло все раздражение. Но вовремя остановить себя он уже не смог: — Черт возьми, я правда не хочу, чтобы на тебя валились и наши, и мои личные проблемы! Я говорил тебе, еще тогда говорил, что будет слишком сложно, что я не имел права так поступать!..       — Рим! — отчаянный, растерянный возглас против воли вырвался из ее груди, звенящие повиснув в тишине пустого коридора. И он подействовал на Римуса как ведро холодной воды. Разом замолкнув, он в ту же секунду восстановил шаткое равновесие, подавив вспышку жгучей злости на самого себя. Ей на смену ожидаемо пришло тяжелое чувство вины, когда при свете пляшущего пламени настенного факела в глазах его любимой девушки во второй раз за все время блеснули слезы. Губы ее дрогнули, но она поспешила их закусить и, сморгнув, заговорила вновь, на сей раз гораздо тише: — Я… Я ведь совсем не о том. Просто я правда волнуюсь за тебя. Полнолуние уже завтра, и каждый раз… Каждый раз я так боюсь. Я все время боюсь, Рим.       Видимо, у нее не нашлось сил вовремя сдержаться, и две слезы, сорвавшись с пушистых ресниц, скользнули по раскрасневшимся щекам. Она сердито стерла их рукавом, опустив взгляд и безуспешно пытаясь спрятать от парня глаза. Пальцы рук обессиленно разжались, безжалостная совесть отозвалась болью, и, пересилив себя, Римус бережно обнял ее, приподняв начавший было трястись подбородок, буквально заставляя себя заглянуть в распахнутую синеву изрядно повлажневших глаз. Выдержав его взгляд с минуту, Рэйчел поморщилась и уткнулась лицом в его рубашку, зажато и судорожно вздохнув. А он, чуть наклонившись, осторожно и оттого, должно быть, сухо поцеловал ее лоб, едва коснувшись теплой кожи губами.       — Я знаю, Рэйч. И поэтому не хочу, чтобы тебе все время приходилось это терпеть. Прости меня, Рэйч. Пожалуйста, прости, — в горле с болью проскользнул тяжелый ком, оставив после себя холодное, горькое ощущение. Рэйчел прижималась к нему теснее, не в силах ни отойти, ни отпустить, ни даже пошевелиться. А в самом сердце у Римуса, тяжело и сбивчиво колотящемся, в этот момент отчаянно боролись два вновь вернувшихся противоречивых, конфликтующих чувства, что были долго спрятаны где-то внутри, а сейчас, явив себя, вновь раздирали его на части.

***

      Гриффиндорская гостиная привычно гудела, погруженная в вечернюю суету. Небольшие группки и целые компании студентов оживленно и бурно болтали, рассевшись подле камина, прочие, тщетно пытаясь сосредоточиться, корпели над домашним заданием за одним из столиков, в то время как младшекурсники по соседству затеяли шумную игру во взрыв-кусачку. В общем гаме было сложно найти где-нибудь свободное местечко. Но когда Рэйчел Уоллис, вскочив с дивана, сразу же увлекла за собой едва успевшего переступить порог Римуса, трое остальных Мародеров, проводив их недоуменным взглядом, не теряя надежды потянулись в излюбленный дальний угол гостиной. Парни успели порядком устать, потому, поблагодарив потеснившихся девчонок, расслабленно плюхнулись на освободившиеся места. Надо отдать должное однокурсницам — те не стали немедленно допытываться, куда и с какой целью они сегодня вдруг резко подорвались и выскочили из паба. И хотя вид их с головой выдавал сильное любопытство, приставать с расспросами не стала даже настырная Марлин. Воспользовавшись более спокойным моментом, «провинившиеся» парни еще раз извинились за сорванное окончание прогулки.       — Да ладно вам! — беспечно усмехнулась МакКиннон. — Все нормально. Мы давно привыкли, что у каждого из вас четверых шило в одном месте, и в любую секунду можно ожидать чего угодно.       — Нам все понравилось, ребята, не беспокойтесь, — согласно закивала Ревелл. Но, вопреки словам, глаза обеих горели отчаянным любопытством пополам с подозрением, и в этом Лили и Эммелина ничуть не отставали от них. Вновь повисло неловкое молчание. Наконец через пару минут, очевидно, убедившись, что Мародеры вряд ли сообщат однокурсницам что-либо сверх, Марлин ненавязчиво направилась наверх, в спальню. За ней подтянулась и Эммелина, невзначай сообщив, что собирается в ванную. Девушки, в довершение ко всему, явно ощущали еще и некоторую неловкость, словно бы поневоле стали свидетельницами сугубо личных дел неразлучной четверки. Надо сказать, самим Мародерам было ничуть не легче, потому они лишь облегченно вздохнули, когда столь неудобная ситуация наконец была исчерпана.       — Ой, ребят, ну, я тогда тоже пойду, — Алиса, расслабленно потянувшись сцепленными в пальцах руками, мягко улыбнулась и нехотя поднялась с дивана. — Немного устала. Парни, спасибо, все было очень круто! Ну, всем спокойной ночи! Лилс, ты не идешь?       — А? — оторвавшись о разложенного на коленях номера «Ежедневного пророка», Эванс подняла на подругу растерянный взгляд. — Да, пойдем…       Аккуратно сложив газету и оставив ее на столике подле кресла, рыжеволосая девушка поднялась на ноги и оправила твидовую юбку, которую так и не успела сменить после возвращения из Хогсмида. Ревелл невольно усмехнулась уголком губ. И кого, спрашивается, их любимая староста пытается обмануть? Ведь пару минут назад она, Алиса, отчетливо видела, как ее зеленые глаза неподвижно всматривались куда-то сквозь газетную бумагу, а временами их взгляд украдкой, из-под спавшей на лицо длинной пряди взлетал на повалившихся на диван парней. Впрочем, уязвлять подругу сейчас было не к месту, и свои наблюдения Алиса оставила при себе. Зато Джеймс, заметив, что обе девушки направились к лестнице, ведущей в спальни, вдруг разом оживился и, позабыв об усталости, поспешно встал с насиженного места, двинувшись следом за ними. Лили уже успела подняться на несколько ступенек, как настойчивый голос окликнул ее:       — Лили, подожди, пожалуйста!       В пару шагов он догнал ее, и сильная ладонь легла на ее тонкую руку, сцепившую перила лестницы. Она удивленно обернулась и, встретившись с потеплевшим взглядом карих глаз, неосознанно, против воли легко улыбнулась. Алиса, лишь на секунду задержавшись на самом верху лестницы, шутливо подмигнула то ли ей, то ли самому Джеймсу, и тактично ретировалась в спальню. Лили же спустилась на ступеньку ниже, обращаясь к привычно взлохмаченному капитану:       — Что?       — Я хотел… — парень коротко вздохнул, убрав ладонь с руки девушки, и, как-то смущенно улыбнувшись, немедленно запустил ее всей пятерней в непослушные черные волосы. — Извиниться. Некрасиво получилось, прости. Я вас всех позвал, и потом я же и свалил из паба.       — Мерлин, Джеймс, да хватит уже извиняться! Прямо непохоже на вас! — теплая улыбка стала чуть шире, и на щеках девушки появились едва заметные ямочки. — Мы ведь уже говорили — ничего страшного. У вас свои заморочки, и все давно к этому привыкли. Джеймс, правда, мне с вами очень понравилось. Я давно так не веселилась. Так что спасибо тебе… Что пригласил. Было здорово.       — Ли-и-или, — протянул Поттер и, склонив голову на бок, окинул Эванс таким взглядом, что ей на миг стало неловко, словно на нее вдруг направили яркий луч прожектора, неожиданно вспыхнувший на темной сцене. И, скрывая собственную неловкость, Лили, удачно копируя его тон, переспросила:       — Да-а?       — А если я снова приглашу тебя в Хогсмид, ты обещаешь пойти? — нахальная ухмылка растянулась на лице парня, а карие глаза заговорщицки сверкнули за стеклами очков. Он ничем не выдал своего волнения, обратив в шутку вопрос, что на самом деле заставлял каждую клеточку тела тревожно сжаться в ожидании ее ответа, точно от него зависело что-то поистине важное, жизненно необходимое. Казалось, Лили совсем не удивилась, только лишь едва приметный румянец проступил под россыпью редких, незаметных веснушек. Сейчас она, должно быть, могла понять, что в эту минуту чувствует Джеймс, потому как сама испытывала нечто до боли, до сладости схожее. На секунду сердце девушки резко рухнуло вниз, в следующий миг так же стремительно воспарив, распахивая невидимые крылья безграничного, беспечного счастья. И даже прежде, чем она успела осознать сказанное, с губ сорвался ответ:       — Джеймс Поттер, я обещаю, что в следующий раз обязательно пойду в Хогсмид вместе с тобой!       И все остатки мрачно-задумчивого настроения, каких-нибудь десять минут назад овладевающего всем его существом, безвозвратно растворились, исчезнув с лица Джеймса. Нахальная ухмылка сменилась изумленно-радостной, такой по-мальчишески обаятельной улыбкой, взгляд, все еще не верящий до конца в реальность происходящего, заискрился так, как никогда прежде, а горячая волна пьянящего восторга бурно вспенилась глубоко внутри, накрывая с головой. Впервые в жизни Джеймс слышал от Лили эти слова. Торжественные и искренние слова обещания, которые он непременно запомнит навсегда.       — Тогда, я буду ждать. Ты обещала, Эванс! — не отводя от нее глаз, парень сделал шаг назад, сунув руки глубоко в карманы джинсов, чтобы вновь не потянуться к извечным вихрам. Лили поднялась выше, оглянувшись напоследок, загадочно улыбнулась и, не сдержавшись, игриво подмигнула, прежде чем легкой походкой стремительно взлететь вверх по лестнице, не чувствуя собственных ног. И Джеймс едва сдержался, чтобы, наплевав на все, сбросив сторонние в данный момент тревоги, не броситься вслед за ней, лишь бы продлить ослепительное мгновение, протянуть его до конца своей жизни.

***

      Утро третьего мая выдалось удивительно солнечным и душисто-свежим. Эммелину разбудил оглушительный птичий гомон, что, доносясь со стороны громады Запретного леса, давно утопающего в темной густой зелени, лился в спальню девочек сквозь приоткрытое окно. Комната утопала в свету, и, раздернув тяжелый полог своей кровати, девушка немедленно зажмурилась. Выпуталась из одеяла, поднялась с постели и неторопливым шагом направилась к окну. Легким сквозняком приятно холодило ноги в коротких пижамных шортах, а босые ступни стыли на голом полу, прогоняя все остатки сонливости. Распахнув окно шире, Вэнс расслабленно потянулась, отбросив с плеч волосы, и, на сколько хватало обзора, обвела глазами окрестности Хогвартса. Птичий гомон не умолкал ни на секунду, яркое солнце бросало пляшущие блики на гладь Черного озера, кругом уже вовсю буйствовала молодая зелень, а высокое густо-лазурное небо не омрачалось ни одной маленькой тучкой. Живое, наполненное светом утро. Утро ее семнадцатилетия.       Эммелина невольно улыбнулась. Она всегда любила поздравлять близких ей людей в день их Рождения, но о своем чаще всего вслух отзывалась лишь как об обыкновенном начале нового рубежа, не видя за этим ничего сверхнеобычного, кроме лишь факта о том, что ты стал еще на год старше. Но сейчас, наедине с самой собой, как и всегда прежде, она неосознанно ощутила, как безотчетная радость и легкость сами собой наполняют ее изнутри. Совсем как в детстве. Вновь улыбнувшись лежащей внизу школьной территории, девушка наконец совсем проснулась и, отойдя от окна, обернулась в поисках подруг. Но все три их кровати оказались пустыми. Спальня казалась умиротворенной и почти неживой — если не считать небольшой горки подарков, заботливо уложенной у ее постели эльфами-домовиками. Эммелина удивленно округлила глаза. На часах — без четверти восемь. Куда это девчонок могло сейчас унести? Но не успела она прокрутить в голове и один из вариантов, как за дверью ванной комнаты что-то неожиданно со звонким стуком ударилось о плитку, послышалась возня и подозрительно знакомые голоса. Карие глаза Вэнс немедленно потеплели, а из груди вырвался невольный ироничный смешок, должно быть, довольно громкий, потому что затаившиеся немедленно притихли. Эммелина выждала еще пару секунд — и дверь ванной резко распахнулась. Алиса, Лили и Марлин дружной гурьбой влетели в комнату, в один голос громко воскликнув:       — С Днем Рождения, Эм! — и все три разом кинулись обнимать виновницу события.       — Девчонки, ну вы даете! — рассмеялась именинница, нарочито укоризненно взглянув на подруг. — Если бы что-то не свалилось, я и не подумала бы, что вы там.       — Я случайно, — виновато усмехнулась Алиса и тут же, хитро прищурившись, обратилась к Лили и Марлин: — Ну что, девчонки, готовы поразить нашу совершеннолетнюю?       — А-то! — воскликнула Марлин, тряхнув золотистой копной. Лили, улыбаясь, вручила Эммелине ярко-красную блестящую коробку, перевязанную золотистой лентой.       — Поздравляем, Эм! Будь всегда самой-самой счастливой и любимой. Это самое главное. Мы очень любим тебя! — с этими словами Эванс наконец передала общий подарок в руки однокурснице. Эммелина растроганно улыбнулась, и, переглянувшись с каждой из них, отошла к своей постели, опустила на нее коробку и торопливыми от волнения пальцами принялась развязывать ленту. Лили, Алиса и Марлин застыли рядом с ней едва ли не затаив дыхание, с нетерпением ожидая реакции. Наконец, покончив с упаковкой, Вэнс, сгорая от любопытства, подняла картонную крышку и…       — Это… — ее голос на миг изумленно осел. Дрогнувшими руками она бережно извлекла из коробки легкую на вес вещь, на поверку оказавшуюся простым, но изумительно красивым коротким узким платьем из черного атласа. И даже у Эммелины, чаще всего надевавшей юбку исключительно в составе школьной формы, невольно перехватило дыхание. Вот это подарок! Мерлин, неужели девчонки успели купить его вчера, в том самом неприметном на вид магазине? А ведь она даже и не заметила. — Девчонки, вы что? Да вы… Ох, спасибо, конечно… Черт, огромное вам спасибо, но… Мне — и вдруг платье?       — Эм, оно было настолько шикарным, что мы просто не устояли, — с улыбкой призналась Лили. Алиса, энергично закивав, поддержала:       — Ты у нас платья носишь слишком редко. Лили мы вчера заставили надеть юбку, пора бы и тебя наконец принарядить.       — Можешь не беспокоиться — мы примеряли его на Лили. Так что и тебе точно подойдет, — заверила Марлин и, состроив коварную мордашку, заговорщицки подмигнула подруге, добавив: — И сегодня, Вэнс, ты обязательно наденешь его вечером, когда мы все соберемся в гостиной.       — Что? — невольно возмутилась та, окинув троих однокурсниц пристальным взглядом. — Ну нет уж, там в конце концов соберется слишком много народу. Вам не кажется, что это уже чересчур приметный наряд для такого случая?       — Ничего не знаю, Вэнс! — став в решительную позу, МакКиннон скрестила руки на груди и не сводила с нее не терпящего возражений взгляда. — Ты наденешь наш подарок на вечер, и это не обсуждается. Семнадцатилетие, в конце концов, — это очень даже повод!       — Блин, да перестаньте! — вскинулась Эммелина, пытаясь стоять на своем. У нее были свои причины чувствовать себя зажато в таком платье на вечеринке, куда ожидаемо по давно сложившейся в дружном гриффиндорском коллективе традиции придут все старшекурсники. Но к Марлин подключились Алиса и Лили, не оставив ей никаких шансов.       — Ты опаздываешь, Эм! — уверенным тоном перебила Марлин, и именинница, бросив взгляд на часы, испуганно охнула и, в знак бесконечной благодарности поспешно еще раз стиснув в объятиях каждую однокурсницу по очереди, прихватила полотенце и умчалась в ванную. МакКиннон, Эванс и Ревелл, проводив ее взглядом, обменялись довольными и радостными улыбками.       Наспех собравшись, Эммелина успела просмотреть все свои подарки и письма, и одно из них, лежавшее почему-то на подоконнике, было подписано руками Поттера, Блэка, Люпина, Петтигрю и всей квиддичной команды Гриффиндора. Девушка невольно улыбнулась. Вот дураки, а! На тонком, новом пергаменте почерком, вне всяких сомнений, дорогого капитана, значилось:

С Днем совершеннолетия, Вэнс! Хогвартс счастья тебе и квиддичное поле радости! Хоть временами ты бываешь порядочной величавой заразой, ты все равно лучшая охотница в команде. Так держать, Эм!

Со всей нашей любовью.

      В большой зал вместе с подругами Вэнс направлялась в прекрасном настроении. По пути пару раз ей встретились знакомые, приносящие свои поздравления, и девушка непривычно приветливо и радостно улыбалась в ответ. Но вскоре на этот беспечный небосклон солнечного счастья вдруг набежала опасливая дождевая туча. Бросив кому-то пару слов, она обернулась — и совершенно неожиданно встретилась взглядом с Джесс. Внутри вдруг все похолодело. В лице ее лучшей, еще совсем недавно лучшей подруги ничто не дрогнуло. Семикурсница лишь поджала у без того тонковатые губы, так, что они превратились едва ли не в ниточку, и, напоследок окинув ее откровенно презрительным взглядом, круто развернулась и проследовала в Большой зал далеко впереди, мигом оттесненная потоком толпы студентов. Эммелина на секунду замерла на месте. Болезненные мурашки неприятно пробежали по позвоночнику, оставляя после себя мрачное, вязкое чувство изумления, возмущения и злости. Впервые отнюдь не чужой человек посмотрел на нее так, словно она была злостным неприятелем, словно и не было тех, по меньшей мере, четырех лет близкой дружбы, не так давно даже более сильной, чем та, что в те времена связывала саму Вэнс с однокурсницами. Джесс была для Эммелины неотъемлемой частью хогвартской жизни. Им и раньше случалось ссориться, потому, повздорив с ней в последний раз, девушка даже не задумалась, что все может зайти так далеко. А самое издевательски-смешное, что причиной этого дурацкого раздора оказался не кто иной, как Сириус Блэк. Да, еще раньше Вэнс прекрасно знала, что ее старшая подруга симпатизирует этому нахальному красавцу, но она и представить себе не могла, что однажды он станет причиной прекращения их дружбы, в сущности, сам того не желая. И ведь Джесс терпела, очень долго терпела, даже после того, как узнала о том, что происходит между ее тайной симпатией и ее же лучшей подругой. Но, видимо, тот самый день, когда Эммелина Вэнс вошла в состав команды, тот самый день, когда она стала на непреодолимый для другой шаг ближе к Блэку, стал началом конца. И все же, разве это был повод, чтобы теперь вот так, с откровенной неприязнью, граничащей со злобой и враждебностью, смотреть на свою, теперь уже, похоже, бывшую подругу? А она-то надеялась, искренне надеялась, что в конце концов помирится с Джесс. Черт возьми, ну разве на самом деле она действительно была так уж глубоко виновата перед ней?! Семикурсница исчезла далеко в толпе, и в этот самый миг, позабыв об утреннем праздничном настроении, Эммелина вдруг явственно ощутила, что от нее вновь, отвернувшись, ушел дорогой человек.       — Э-э-эм, чего застыла? Ждешь обнимашек? Ну с семнадцатилетием тогда! — девушка, услышав знакомый голос, словно очнулась и подняла глаза. Остальные девчонки, обернувшись, вместе с ней обнаружили подоспевшую Мародерскую компанию, привычно взъерошенную с утра. Поттер, широко ухмыляясь, по-мальчишески коротко и крепко стиснул в объятиях тоненькую Вэнс, совсем как на поле, радуясь очередной победе. Эммелина заставила себя снова натянуть улыбку, и прежним беспечно-насмешливым голосом ответила:       — Конечно, специально жду, когда великий капитан обнимет меня на счастье. Только в следующий раз обними кое-кого другого.       Поток спешивших на завтрак студентов стремительно теснил их, так что шестикурсникам пришлось пошевелиться, направляясь вперед. И Эммелина уже перевела было взгляд на Сириуса, словно ожидая, что и он скажет ей пару слов, как тот, небрежно-взъерошенный, но от того не менее привлекательный и отчего-то совсем безразличный, вдруг прямо в проходе на всей скорости налетел на двух девчонок лет четырнадцати в слизеринской форме.       — Оу, простите, дамы, вышла досадная случайность! Виноват, — вмиг оказавшись прямо перед ними, Сириус ослепительно улыбнулся. Одна из девушек немедленно залилась краской, из последних сил стараясь сдержать свой важный вид, зато вторая, очевидно, наделенная куда более сильным самообладанием, откровенно завлекающе улыбнулась в ответ, чуть прищурив глаза:       — Сириус! Ты, конечно же, не хотел нас толкать?       — Конечно, детка, — словно подхватив эту лицемерную и недвусмысленную игру, вновь ухмыльнулся Блэк. На сей раз обе малолетние слизеринки стрельнули в него взглядом, но Бродяга не был бы Бродягой, если бы не имел стойкого иммунитета к таким дешевым девчоночьим выпадам. Потому, коротко подмигнув, он беспечно обернулся к ним спиной, напоследок бросив нечто вроде: — Ну, увидимся!       И он, провожаемый на сей раз обиженными взглядами, проследовал к своему столу, небрежно потягиваясь, опустился на привычное место. Парни уже завтракали, шумно о чем-то болтая, девчонки, как всегда, трещали о чем-то своем, иногда вступая в общую беседу. На несколько секунд замолчала только именинница. Смерив довольного собой Сириуса достаточно холодным взглядом, он дернула уголком рта вверх, с тяжелой и колкой иронией спросив:       — Ну, а как же твои «детки», Блэк?       — Отправились в детский сад, — невозмутимо парировал он, потянувшись за кубком. И, глотнув тыквенного сока, подмигнул Вэнс поверх него. Но, к его же сожалению, девушка предпочла не реагировать на шутку, отводя взгляд и возвращаясь к непринужденной беседе с Марлин, Алисой и Лили. А Бродяга тем временем на миг глубоко внутри ощутил нечто неприятное, тяжелое. Что-то подозрительно сродни парой минут ранее кольнувшей гриффиндорскую охотницу ревности.

***

      — Ладно, Сохатый, это гиблое дело. Давай передохнем, — Лунатик наконец опустил палочку, переводя дыхание. Предстоящее полнолуние, как и всегда, наложило свой мрачный след на его состояние, а кроме того вот уже битых двадцать минут практического занятия по ЗОТИ они с Джеймсом вели увлеченную дуэль. С переменным успехом то одному, то второму удавалось обмануть бдительность оппонента, но окончательной победы все так и не состоялось. В общем-то, так случалось практически всегда, стоило Римусу, Джеймсу или Сириусу выступить друг против друга. Но в данный момент Сириусу пришлось несколько легче — его состязание с Питером в конечном счете пришло к логическому завершению, и теперь оба с азартом наблюдали за друзьями. Но всему есть предел, и парни к настоящему моменту просто выдохлись.       — Все, Лунатик, — вдруг нахально ухмыльнулся Джеймс, всем своим видом сохраняя уверенную непосредственность, даром что стоял он чуть согнувшись, упираясь ладонями в собственные коленки, — ты боролся достойно, так что можешь просто сдаться на милость господина Сохатого.       — Перебьешься, господин, — усмехнулся бледными губами тот, бросив на друга ироничный взгляд. — Что ж, полагаю, свободную капитуляцию ты тоже не выберешь?       — А ты решительно не согласен придти к консенсусу? — вопросом на вопрос ответил Джеймс. Римус выпрямился в полный рост и уверенно отрапортовал:       — Категорически. Шоу должно продолжаться.       — Так продолжим же его с честью, друг мой! — патетично выдал Джеймс, окончательно возвращаясь в полностью вертикальное положение. Они оба уже вновь было подняли палочки, как вдруг рядом раздался резкий, холодный голос:       — Мистер Поттер, сколько будет продолжаться этот театр? — все четверо Мародеров как по команде обернулись, и взору их предстала профессор Уилткисс, твердым шагом прошествовавшая к ним и застывшая рядом с самым что ни на есть величественным видом. Ее тонкие брови были сердито сдвинуты на переносице, а острые скулы, казалось, проявились сильнее на откровенно недовольном лице. Темные глаза сверкнули осколками льдинок, а тонковатые губы неодобрительно поджались, глубже врезаясь уголками рта. Джеймс же, полностью игнорируя ее расположение духа, невозмутимо ответил:       — Как вы и сказали, профессор — пока один из нас хотя бы не обезоружит другого.       — С вашими стараниями, мистер Поттер, вы и у ребенка палочку из рук не выбьете, не говоря уже об оглушении, — резко оборвала его Уилткисс, сжимая в руке собственную палочку. — Вы даже не удосужились послушаться моего совета относительно правильного замаха.       — Я делаю именно то, что должен, — дерзко возразил Джеймс, поправив на переносице очки. — А вы, профессор, зря недооцениваете и меня, и Римуса. Просто наши с ним силы во многом совпадают.       — Помолчите, юноша! — немедленно осадила его та, буквально источая раздражение. Джеймс же закрывать рта определенно не собирался и наверняка лишился бы пары баллов, если бы в спор неожиданно не вступил Римус, решив наконец объявить о своем существовании на злополучном уроке:       — В применении заклинания никаких ошибок не было, — ровным, спокойным тоном заявил он, привлекая к себе внимание профессора. Она обернулась в его сторону и на миг прожгла ледяным взглядом с головы до ног, словно бы увидела здесь впервые. Казалось, в ее голове роем мечутся мысли, а неукротимое желание немедленно одернуть вновь начавшего зарываться ученика борется с намерением вступить с ним в дебаты. Наконец, видимо, определив приоритеты, Уилткисс глубоко вдохнула и звенящим от все нарастающего возмущения голосом обратилась к Лунатику:       — А вы, мистер Люпин, так уверены в этом? В таком случае я бы настоятельно рекомендовала вам поубавить свою самоуверенность.       — Это вовсе не самоуверенность, мэм. Я лишь констатирую факт.       — Вот как? Что ж, раз уж ваши познания, Люпин, столь глубоки, может, вы потрудитесь их продемонстрировать прямо сейчас? — с этими словами Уилткисс показательно повела кистью с зажатой в ней волшебной палочкой. Все четверо Мародеров изумленно переглянулись, и на миг во взгляде Римуса скользнула неуверенность. Только что профессор прямолинейно сама бросила ему вызов! Но уже в следующее мгновение он собрался с мыслями, немедленно оживившись, сбросил с плеч мантию, повесив ее на ближайшем стуле у стены, с полным решимости выражением лица обернулся к мисс Уилткисс и, слегка закатав рукава рубашки, все тем же спокойным тоном ответил:       — С радостью, профессор!       — Черт подери, Лунатик! — восхищенно протянул Сириус, даже не потрудившись понизить голос, но новые дуэлянты даже не обернулись. Весь класс, позабыв об уроке, разом замер, наблюдая, как преподаватель и один из самых выдающихся в ЗОТИ студентов молча выходят в самый центр свободной площадки, сохраняя между собой дистанцию около десяти шагов. Тут же пробежались встревоженные шепотки и восхищенное гудение, а большинство шестикурсников собралось в одну тесную толпу, неотрывно наблюдая за происходящим.       — Итак, мистер Люпин, правила все те же, — властным тоном объявила профессор так, чтобы слышали все, даром что сама она, казалось, не замечала никого, кроме высокого, уставшего и словно бы простуженного на вид юноши. — Только невербальные заклятия. И никакого членовредительства. Ничего недозволенного и уж тем более запрещенного. Итак… Палочки на изготовку!       Сухой голос профессора твердо пронзил тишину класса. Оба дуэлянта, сохранив дистанцию и не утруждая себя принятым по этикету поклоном, приготовились к состязанию. Все присутствующие затаили дыхание, безмолвие кабинета, казалось, с каждой секундой все нарастало и вскоре буквально давило на уши. Сириус невольно сжал кулаки спрятанных глубоко в карманах рук. Он нисколько не сомневался в способностях Римуса, но одно дело — соревноваться с однокурсниками, а совсем другое — бороться с сотрудником Отдела обеспечения магического правопорядка. Джеймс, плотно сдвинувший брови на самой переносице, очевидно, думал о том же самом, когда прямо за спиной его вдруг раздался тихий, взволнованный вздох. Обернувшись, он увидел прямо рядом с собой Лили. Большие зеленые глаза широко распахнуты и полны немого, невысказанного волнения, а аккуратная пухлая нижняя губа закушена. Сердце парня невольно екнуло, и он, сам того до конца не осознавая, протянул руку чуть назад и незаметно легко сжал ее ладонь.       Безо всякого предупреждения, без лишних слов профессор вдруг сделала короткий, почти незаметный взмах — и в тот же миг сверкнула вспышка заклинания. Римус лишь чудом успел увернуться, растерявшись на секунду и поймав себя на мысли, что в настоящем бою эта секунда могла бы стоить ему жизни. Девчонки в один голос испуганно охнули. И раньше, чем все присутствующие опомнились, мелькнуло следующее заклятие. На сей раз Лунатик был готов к этому, однако задача его отнюдь не стала проще. Но все же, увереннее перехватывая палочку, он наконец вступил в ответную атаку. Следующие несколько минут толпа шестикурсников, не издавая ни звука, с изумлением наблюдала, как все новые и новые отблески заклинаний вспыхивали в полнейшей тишине, сталкивались, рикошетом отлетая друг от друга, а двое дуэлянтов, уворачиваясь и атакуя в ответ, двигались в одном и том же радиусе, сохраняя дистанцию. Лицо Римуса было до крайности напряжено и сосредоточено, костяшки пальцев, сжимавших волшебную палочку, поднятую на уровне груди, мертвенно побелели. При одном только взгляде на него становилось очевидным — ему действительно очень сложно сдерживать натиск профессора, которая, похоже, решила наконец без обиняков доказать свое вопиющее превосходство. Но природное упрямство, не всегда приметное, но по силе и глубине своей вполне конкурирующее с упрямством Джеймса, не давало ему сдаться.       Что же до самой Уилткисс, то, едва взглянув на нее, Сириус и Джеймс с немалым удивлением отметили одну существенную деталь — что-то в ее лице, холодном и, как и прежде, неприветливо-сердитом, выдавало крайнюю степень напряжения. И запоздалая мысль, вытеснившая остатки беспокойства, одновременно посетила сразу обе гениальные головы: похоже, эта конфликтная особа совершенно не ожидала, что встретит такое сопротивление со стороны какого-то зарвавшегося гриффиндорца, которого раньше она вообще предпочитала игнорировать. Неужели прямо сейчас, на глазах у своих однокурсников, Рим сможет дать фору сотруднику Министерства, давно набившего оскомину практически каждому студенту? Затаив дыхание, а порой и борясь с желанием вмешаться, студенты так и стояли в стороне от дуэли, ожидая исхода в едином порыве. Глубокая неприязнь к профессору Уилткисс, граничащая с ненавистью, была исключительным фактором, в определенной степени объединявшим их всех, включая даже гриффиндорцев со слизеринцами. И те, и другие — кто-то с воодушевлением, кто-то — с пренебрежительным снисхождением — ожидали того момента, когда наконец произойдет нечто удивительное. И момент этот, к всеобщему изумлению, не заставил себя долго ждать.       Была ли тому причиной только лишь секундная оплошность, или, быть может, сказалось длительное напряжение, но только в какой-то момент, когда Римус вложил всю свою силу и сосредоточенность в одно простое заклинание, оно неожиданно подорвало оборону Уилткисс, и профессор успела только удивленно вскинуть брови, когда ее палочка вдруг вырвалась из цепких пальцев и, исполнив в воздухе изящный пирует, с глухим стуком упала на пол, откатившись на несколько шагов. Женщина замерла на месте с совершенно ошарашенным видом, а подняв глаза, поймала взглядом не менее ошарашенное лицо своего студента и оппонента. Похоже, Люпин и сам еще не успел до конца поверить, что только что ему удалось разоружить сотрудника Министерства. Но в следующий миг звенящую тишину прорезал громкий возглас Джеймса Поттера:       — Вот это и есть высший балл, верно, профессор Уилткисс? — он широко ухмыльнулся и, немедленно поддержанный Блэком и Петтигрю, принялся аплодировать. Секундой позже восторженно галдел уже практически весь класс: одни скакали на месте, выкрикивали нечто одобрительное, другие с кривовато-кислыми минами отвернулись, глотая досаду и делая вид, что ничего особенного здесь не произошло. Хвост, Сохатый и Бродяга дружно отсалютовали Лунатику, но тот, казалось, даже не заметил — только уголок рта его чуть дернулся вверх, высказывая смущенную признательность. Он сделал шаг вперед и, нагнувшись, поднял с пола упавшую палочку. Над самым ухом раздались шаги — выпрямившись, парень обнаружил прямо перед собой Элеонору Уилткисс. Она оказалась гораздо ниже него по росту, но даже этот факт нисколько не уменьшал ее строгого, холодного и властного вида. Не поблагодарив, профессор невозмутимо забрала свою палочку из его рук и, вновь метнув в парня колючий тяжелый взгляд, от которого невольно захотелось сейчас же отвернуться, бесцветным тоном объявила:       — Весьма впечатляюще, мистер Люпин, — и, чуть повысив голос, обратилась уже ко всем студентам: — На сегодня занятие окончено! Можете идти.       — Мерлиновы подтяжки, Лунатик! — воскликнул Сириус, подскочив к другу, тяжело перекинув руку ему на плечи и заставив коленки невольно на миг подогнуться. Уилткисс, не сказав больше ни слова, развернулась и двинулась по направлению к своему столу. Римуса между тем окружили друзья.       — Это было мощно, старик! — Джеймс, бесцеремонно отпихнув Сириуса, от души хлопнул Люпина по плечу. — Я почти прослезился.       — Да, ребята, спасибо, — растерянно ответил тот, избегая встречаться с кем-либо глазами. — Давайте пойдем уже отсюда…       И всей дружной толпой шестикурсники покинули кабинет, продолжая галдеть и на разные голоса обсуждать сенсацию дня. Но Римус, погруженный в свои мысли, казался каким-то растерянным и необъяснимо встревоженным. Ему не давала покоя одна-единственная мысль, болезненно бившаяся в голове и никак не желающая отступить: не совершил ли он сейчас роковой ошибки, дерзнув выступить против Уилткисс и уронив ее достоинство в глазах и без того строптивых учеников? Он все еще буквально кожей ощущал тот пристальный, тяжелый, точно бремя, взгляд, которым профессор проводила его вслед из кабинета. А среди прочих однокурсников, взволнованных и несколько минут назад испытавших колоссальный восторг и облегчение, пожалуй, тише всех повела себя Рэйчел. Все время дуэли простояв в толпе с неподдельной тревогой в глазах и нервно подрагивающими, прижатыми к губам пальцами, она и сейчас, казалось, пребывала в необъяснимом страхе. Девушка, как всегда, идя рядом с Римусом, по не понятной ей самой причине боялась даже взять его за руку, потому как в этот самый момент яснее других видела: его мучает, безжалостно терзает какая-то навязчивая, мрачная мысль, и ему, очевидно, больше всего на свете сейчас хотелось бы остаться в одиночестве. А ведь сегодня, за несколько часов до полнолуния, это самое одиночество было как никогда губительно для него — оно погружало юношу в самую пучину вязких, тягучих, мрачных мыслей, со всей безжалостностью готовых поглотить его без остатка.       Сарафанное радио Хогвартса исправно работало во все времена, потому нет ничего удивительного в том, что новость о происшествии на уроке ЗОТИ у шестого курса разлетелась по всем этажам со скоростью света в рекордно быстрые сроки. И до самого конца учебного дня Римус стал кем-то вроде знаменитости: куда бы ни держали путь Мародеры, присутствующие в коридорах студенты немедленно принимались шептаться, тыкать пальцами непосредственно в Люпина и смеривать старосту Гриффиндора восхищенными взглядами. Более близкие приятели подходили лично дабы выразить свое изумление: Бенджи Фэнвик с шутливым почтением пожал Римусу руку, невольно заставив и его самого смущенно рассмеяться, а Карадок Дирборн едва ли не в пляс пустился, подначивая друзей с энтузиазмом к нему присоединиться. На самом же деле Лунатика подобный резонанс отнюдь не радовал и, определенно, не скрашивал его и без того неприятных мыслей и предчувствий. Но так или иначе, он был вынужден терпеть всеобщее внимание вплоть до самого ужина. Помимо остальных Мародеров, ни на шаг не отходила от него и Рэйчел — благо, сегодня их расписание полностью совпадало. Она неизменно шла рядом по коридорам, присоединялась к мальчишеской компании на переменах, а за ужином и вовсе села за стол Гриффиндора в Большом зале, получив вслед неодобрительные и ехидные шепотки от товарищей по факультету. Римус выглядел совсем усталым и изможденным, у него начисто пропал всякий аппетит, и он бы и вовсе не поплелся в Большой зал, если бы не настойчивые и не терпящие возражений друзья. Уоллис старалась говорить о чем-то непринужденном, шутила и смеялась, но в те моменты, когда ее рука тайком сжимала ладонь Римуса, парень явственно чувствовал тревожный стук ее сердца. Предательская неприязнь к самому себе немедленно поднималась волной внутри, и все же где-то в глубине души он был бесконечно благодарен девушке. Рядом с ней было проще — мучительно не хотелось думать о чем-то тяжелом и пугающем. Так было легче.       Наконец освободиться от всеобщего внимания Римус смог только вечером после ужина. Студенты разбредались по своим факультетским гостиным, а вниманием старшекурсников Гриффиндора полностью завладело другое событие: по случаю семнадцатилетия Эммелины Вэнс, без сомнений, негласно намечалась небольшая вечеринка. В не особенно многочисленном кругу приятелей старших курсов в последние годы День Рождения кого-либо из них становился традиционным поводом для веселого дружного вечера, а совершеннолетие всегда считалось особенным днем. Поэтому буквально сразу по приходу в гостиную началась поспешная подготовка, основным звеном в которой ожидаемо выступали Лили, Алиса и Марлин. Однако, пока все они вместе с именинницей пропадали где-то в своей комнате, организацию праздничных угощений приняли на себя Мародеры. Товарищи по факультету давно уже отчаялись понять, как это им удается, но спустя всего каких-нибудь десять минут овеянная школьными легендами четверка вернулась в гостиную с полным запасом провизии, сливочного пива и медовухи. Наскоро расставив добытые припасы по столикам и каминной полке, парни с энтузиазмом принялись помогать только что явившимся Алисе и Лили подготовить свечи и именинный торт к приходу Эммелины. Девчонки с седьмого курса примчались с парой бутылок шампанского, и Сириус, игриво подмигнув им, взялся открыть благородный игристый напиток. И мало кто обратил внимание на то, что одна из семикурсниц, всегда неизменно поздравлявшая Эммелину в самых первых рядах, ничего не сказав, практически сразу удалилась наверх в спальни, лишь напоследок смерив главного красавца школы долгим, тяжелым и полным тоски и ревности взглядом.       — Ну и где же сама госпожа Вэнс? — жизнерадостным тоном поинтересовался Джеймс, попутно потрепав по макушке бледного и уставшего Римуса. Лили, отреагировав на его вопрос, обернулась и с легкой загадочной улыбкой ответила:       — Скоро будет. Марлин уговаривает ее облачиться в наш подарок.       — О, если вы подарили ей купальник или новое белье, то мы готовы к этому! — нахально ухмыльнулся кто-то из парней-семикурсников.       — Губу закатай лучше, — ласково проговорила в ответ обычно более скромная Алиса, на пару секунд сбив старших товарищей с толку. Сириус, которого секунду назад вдруг кольнуло подозрительно похожее на ревность странное ощущение, тут же перевел сосредоточенный взгляд с зарвавшегося парня и, довольно ухмыляясь, наконец откупорил первую бутылку. И в тот самый момент, когда разбухшая пробка с громким хлопком вылетела из узкого горлышка, в гостиную наконец спустилась довольно улыбающаяся МакКиннон и следовавшая за ней Вэнс. На таком знакомом лице — выражение легкого недовольства пополам с неким смущением, в движениях — странная, непривычная сконфуженность. Но один лишь ее вид…       Бродяга невольно обмер. Такой он, да и все присутствующие, видел Эммелину впервые. Пожалуй, слишком тонкая, почти угловатая фигура обтянута простым, но удивительно изящным коротким черным платьем мягко блестящей ткани. Должно быть, атласа — в таких вещах юный Блэк, с ранних детских лет привыкший лицезреть дорогие вычурные и элегантные наряды наследниц благороднейших чистокровных семейств, никогда не ошибался. И такая простая, совсем обычная для девушек вещь, как платье, вдруг сделала ее, эту величавую девчонку, чертовски, просто невыносимо красивой. Откуда-то у нее взялись безукоризненно худые ноги, которые не портили даже костлявые лодыжки в простых легких туфельках. Определенно, Вэнс далеко не была первой красоткой факультета, но многие, и Сириус в том числе, считали ее весьма привлекательной девушкой. Была ли в том действительно внешняя причина, а может, все дело в характере — на этот вопрос, пожалуй, не нашлось бы ответа ни у кого. Но именно сейчас, в эту самую минуту Блэк вдруг ощутил резкий толчок, как будто все внутри разом подскочило в едином сальто-мортале, и был уже не в силах отвести горящего взгляда от Эммелины Вэнс.       — С Днем Рождения, Эммелина! — вернул его к реальности дружный голос девчонок, и Сириус, тряхнув головой, словно отгоняя мучительное наваждение, с трудом восстановил собственные мысли. Вот она, Эммелина, улыбнулась, склоняясь над преподнесенным именинным тортом и, на секунду зажмурившись, задула все семнадцать свечей под общие аплодисменты одноклассников и приятелей. А когда чуть раскосые карие глаза вновь распахнулись, они вдруг поймали взгляд других, столь же пристальных и горящих, светло-серых… Кривоватая фирменная ухмылка растянулась на лице Сириуса, и он, наполнив шампанским так кстати стоявший под рукой бокал, вместе с ним подошел прямо к виновнице торжества, окончательно заполонившей его мысли — то, что он сам раньше терпеть не мог, то, что удостаивалось лишь снисходительно-пренебрежительного смешка с его стороны, сейчас вдруг — Мерлин знает, почему — доставило необъяснимое удовольствие. Вэнс не шелохнулась, прекрасно видя, что Блэк направляется к ней мимо начавших радостно суетиться гриффиндорцев. И лишь подойдя вплотную, парень передал ей в руку бокал, ровным, грудным голосом произнес:       — Ну что же, Вэнс? Ты стала старше ровно на год, — замолчал, не отрывая взгляда. И девушка все смотрела в эти светлые, пронзительные глаза, казалось, видевшие насквозь все ее существо. А затем добавил гораздо мягче и теплее: — Поздравляю, Эм, — Бродяга коротко, почти неслышно выдохнул. Медленно поднеся к губам тонкий бокал, Эммелина сделала небольшой глоток, и в следующий миг они растянулись в счастливой, игриво-загадочной улыбке, а в карих глазах промелькнула яркая, безудержная вспышка.       Вечер неумолимо приближался к ночи, небо за окном стремительно темнело, одна за другой зажигались высокие звезды, а старшекурсники в гостиной Гриффиндора продолжали веселье, впрочем, постепенно становящееся спокойнее и спокойнее. Поздравляя напоследок Эммелину, ребята начинали расходиться по спальням — завтра всем предстоял очередной учебный день с характерными для окончания семестра хаотичным беспокойством и напряженностью. Римус, изможденный и бледный, удалился в спальню в сопровождении Питера с полчаса назад: приближение ночи полнолуния скоропостижно влияло на его состояние. Джеймс и Сириус задержались в гостиной еще на некоторое время, но когда Эммелина Вэнс, что-то сказав девчонкам, неожиданно встала с дивана и направилась к выходу из гостиной, Бродяга коротко переглянулся с ухмыляющимся Сохатым, а затем, прихватив из кресла свою гитару, проследовал прямиком за девушкой, пока взъерошенный капитан припустился по лестнице вверх, в общую спальню. Вэнс шла по полутемным коридорам и лестницам, а Блэк, сам до конца не понимая, зачем, двигался на расстоянии от нее, не упуская из виду. Он не мог объяснить даже себе самому, почему именно сейчас, в эту самую минуту и парой часов раньше, его мучительно тянуло, тянуло к этой ершистой девчонке.       Он нагнал ее на Астрономической башне. Облокотившись о тонкие перила, она всматривалась куда-то в высь сгустившихся сумерек, и только темные прядки волос слабо колыхались на легком ветру. На ней все еще было то самое платье, делавшее его потрясающе красивой и притягательной. Сириус ухмыльнулся. Чертовски хотелось прикоснуться к ней, притянуть к себе, изучить каждый сантиметр тонкой фигуры, каждый дюйм бледной кожи. Хотелось, чтобы она была его, непременно, только его. Вся без остатка, так долго, как только они оба захотят, и даже больше… Бродяга молчаливо поражался собственным мыслям. Впервые, определенно, впервые он не знал наверняка, что с ним происходит. В его пока еще недолгой жизни было несколько девушек, но никто и никогда не захватывал его мыслей и чувств так прочно и настойчиво. Нет, живя в одной комнате с вот уже четыре года по уши влюбленным Джеймсом, долгое время наблюдая пример Поттеров-старших, Сириус верил в возможность настоящих и искренних чувств между парнем и девушкой, но по собственной самоуверенности не допускал мысли о том, что и ему однажды случится влюбиться. Влюбиться? Но Вэнс… Мерлин Великий, неужели и вправду эта величавая, уверенная девчонка что-то сделала с ним?       Пальцы сами собой забегали по грифу, и парень, увереннее перехватив гитару, уселся прямо на каменный пол, самозабвенно ударил по струнам вниз, заставляя Эммелину удивленно обернуться. А следующий миг хрипловатый мужской голос запел первое, что пришло его обладателю в голову:

She said she’d never been Never been touched before, hummm. She said she’d never been This far before. She said she’d never liked, hummm To be excited. She said she always had Had to fight it And she never won. She said she’d never been, Never been balled before. And I don’t think She’ll ever ball no more — Fixed her good*

      Сириус пел низким, надтреснутым голосом, а Эммелина, глядя на него во все глаза, чувствовала себя так, словно вековой каменный пол содрогается под ее ногами от невыносимо приятных, гипнотических звуков этого голоса. Пересохшие губы медленно растянулись в улыбке, и она, по-прежнему не произнеся ни слова, подвластная единственному порыву, приблизилась к гриффиндорцу, прямо в новом платье опускаясь на пол напротив него. Сириус Блэк… Все тот же Сириус Блэк, дьявольски красивый наглец, бессовестно похитивший ее гордое сердце, оставив только захватывающую с головой недетскую страсть. Сейчас она наконец признала, что сдалась. Сдалась уже очень давно, много месяцев назад… Он ведь и в самом деле никогда и никому не принадлежал. Но это был ее, ее, ее Блэк… В эту самую секунду и впредь — только ее! Он смотрел в ее глаза и пленяющим голосом пел чужую песню ей о ней:

Hey! Squealer! When I held her hand Squealer! I made her understand Squealer! When I kissed her lips Squealer! Sucked her finger tips, hey…

      Неожиданно остановившись, Сириус бесцеремонно отложил гитару в сторону. Вместо этого он сунул руку во внутренний карман небрежно наброшенной на плечи куртки и вдруг протянул девушке сверток, который полдня проносил с собой. Пара хороших тонких кожаных перчаток для квиддича — его простой подарок, выбранный специально для нее.       — С Днем Рождения, Эм.       — Спасибо, Сириус, — последовал немедленный ответ. Голос ее, казалось, ощутимо вибрировал от нарастающего возбуждения. Она сидела прямо напротив него, так близко, что Бродяга явственно слышал ее сбивчивое, торопливое дыхание. И вдруг понял, что точно так же, нетерпеливо, пьяняще и ошеломляюще быстро, дышит он сам… А в следующий миг, бесповоротно расписавшись в своем «фиаско», Эммелина, усевшись прямо на его колени, слилась с ним губами, и Сириус, задохнувшись от рассыпавшегося искрами возбуждения, с горячностью ответил ей, притягивая ближе к себе, блуждая ладонями по тонкой талии и худым бедрам, обнимая, крепче сцепляя руки. Не отпускать, ни в коем случае, не сейчас! Только не отпускать! Пока они оба здесь, пока они одни, пока над головой развертывается ночь, поблескивая робкими молодыми майскими звездами, она — его.       Они целовались долго, увлеченно, не замечая ничего вокруг. И только когда, на секунду остановившись, Сириус бросил взгляд на окончательно потемневшее небо, резкая мысль прожгла взбудораженное сознание. Не пройдет и получаса, как на чистый небосклон взойдет предательская полная луна. Бедолага Римус давно уже отправился в Визжащую хижину, да и Джеймс с Питером, вне всяких сомнений, уже либо там, либо на полпути к цели. Оборвав самого себя, Сириус мягко провел ладонью по скуле Эммелины, словно прерывая, и тихим, скрывающим разочарование пополам с волнением голосом, произнес:       — Эм! Эм, прости. Я должен идти. Я не могу сегодня остаться.       — Сириус, что с тобой? — с тревогой спросила она, и карие глаза расширились от удивления. Блэк легко ссадил ее с собственных коленей, поднялся на ноги и, наклонившись, поцеловал напоследок, шепнув в полуоткрытые губы:       — Прости. Мы продолжим в другой раз, обязательно. Когда я вернусь. Обещаю!       И, не дав девушке, все еще опьяненной бурей эмоций и ощущений, опомниться и собраться с мыслями, парень, оправив на плечах куртку, стремительно бросился вниз по лестнице, а всего через пару мгновений его бег растворился в тишине огромного замка в неизвестном направлении, вместе с ним самим. Эммелине, совершенно сбитой с толку, ничего не оставалось, как встать с холодного пола и, подняв забытую гитару, бездумно направиться прочь с Астрономической башни.

***

      К всеобщему удивлению компании Мародеров, на сей раз полнолуние прошло довольно спокойно: Лунатик, хоть и был порядком измотан и потрепан, чувствовал себя вполне сносно и обещал непременно вырваться из-под бдительной опеки мадам Помфри уже через два дня. Остальные трое воспрянули духом — до конца семестра оставались считанные дни, экзамены, которыми преподаватели теперь без конца стращали поголовно всех, от перепуганных первокурсников до замученных семикурсников, бледневших от одного слова «ЖАБА», с каждым днем неумолимо приближались, и лишний день промедления шел бы им только в ущерб. Когтевранцы вовсю готовились к финальному матчу по квиддичу, начал безжалостно гонять свою команду и Джеймс, превратившись в строгого и требовательного капитана, который, тем не менее, не забывал едва ли не ежедневно поднимать боевой дух своих подопечных, а в нужные моменты не скупился на похвалу. Хогвартские насыщенные и суетливые будни шли своим чередом, и это определенно не могло не радовать. Но, как оказалось, безоблачная радость ребят была преждевременной.       Это случилось как раз в то самое утро, когда Римус, договорившись со смилостивившейся школьной целительницей, покинул Больничное крыло и намеревался отправиться на занятия вместе со своими друзьями. На завтрак он не попал, и остальные Мародеры, сидя на привычных местах пока еще втроем, сонно потягивались и зевали. Налив себе кофе и потянувшись за густо намазанным маслом тостом, Сириус лениво развернул свежий номер «Ежедневного пророка», и… По позвоночнику его вряд стремительно пробежали леденящие мурашки. Первый же заголовок кричащими большими буквами гласил:

НОВЫЕ НАПАДЕНИЯ ОБОРОТНЕЙ. МИНИСТЕРСТВО НАЧИНАЕТ ТОТАЛЬНУЮ ПРОВЕРКУ

      В ночь минувшего полнолуния, с 3 по 4 мая, по всей территории Британии отмечено шесть случаев нападения оборотней на людей. По данным, полученным специальным корреспондентом «Ежедневного пророка», жертвами в общей сложности стали десять человек, среди них — двое представителей немагического сообщества, более известных как «маглы» или «простецы». Виновников ужасных преступлений отыскать пока не удалось.       «Министерство начинает тотальную проверку, — заявил вчера на экстренном заседании глава Отдела обеспечения магического правопорядка мистер Бартемиус Крауч. — С сегодняшнего дня мы создаем отдельный реестр оборотней. И до того момента, пока виновные в злодеянии не будут найдены, всем представителям данного вида, включая их отдельные сообщества, надлежит явиться в Министерство магии для допроса и постановки на учет. Будет создана отдельная комиссия по разбирательству со столь вопиющими инцидентами…»       — Твою мать, — ошарашенным голосом протянул Сириус, и когда Питер и Джеймс разом задрали головы с дружным «Что такое, Бродяга?», оба встретились с не на шутку испуганным взглядом расширенных серых глаз. Все еще не до конца веря в происходящее, Блэк толкнул к друзьям газету, зловеще заключив: — Парни, у нас беда!       — Блять, — раздраженно и вместе с тем крайне растерянно произнес Джеймс, впервые и в самом деле не зная, что предпринять. — Парни, что же мы будем делать?       — А что мы можем сделать, Сохатый? — робко и испуганно заметил Питер. — Нам остается только ждать, что из этого выйдет, — и, понизив голос и склонившись над столом ближе к друзьям, Хвост, с откровенным страхом в светлых глазах, добавил: — Думаете, они все-таки доберутся до нашего Рима?       — Пит, если порыться, эти падлы знают достаточно о каждом из сидящих в этом зале, — горько заключил Сириус. — Вот то-то и оно!       — Только пока ни слова самому Лунатику, ребята! — строго нахмурился Сохатый. — Его это просто выпотрошит. Мерлинова мать, да еще и сразу после ебанного полнолуния! В самом деле, беда не приходит одна.       Но самые плохие опасения друзей подтвердились сразу же после того, как все трое покинули Большой зал. Лунатику уже было все известно. Надо ли говорить, что все оставшиеся сутки прошли для него в кошмарном тумане: с трудом отмучившись на уроках, не подавая никаких знаков о своем присутствии в этом грешном мире, практически не разговаривая ни с кем — даже с Рэйчел, бледной, взволнованной и насмерть перепуганной леденящей кровь сухой заметкой в «Пророке», — вечером Римус, едва вернувшись в общую гостиную, тут же исчез наверху, в спальне. Он не появился ни на ужине, ни в привычно собиравшейся перед сном компании у камина. Вслед за ним непривычно рано и быстро ретировались остальные трое Мародеров. И никого из них не видели вплоть до самого утра.       Тяжкая правда слов Джеймса и безошибочная точность вековой мудрости во всех своих последствиях открылась им неумолимо быстро. Беда не приходит одна — и в этом Мародеры убедились на следующий же день. А все случилось до страшного просто: своим привычным чередом шел урок трансфигурации у шестого курса, и студенты, направляемые строгим руководством профессора МакГонагалл, корпели над очередным заданием, когда дверь класса неожиданно распахнулась, и на пороге появились две высокие, внушительного вида фигуры мужчин в темно-синих мантиях, почему-то безошибочно выдавших в них сотрудников Министерства. Четверо парней из сидящих здесь разом похолодели от дурного предчувствия.       — Добрый день, — грубым басом поприветствовал профессора один из мужчин. — Скажите, профессор, в этом ли классе числится мистер Римус Люпин?       — В этом, — строго нахмурившись и плотно стиснув тонкие губы, подтвердила МакГонагалл. — Прошу прощения, но что именно вам здесь нужно?       — Мистер Люпин должен проследовать с нами, — вступил в разговор второй незнакомец не терпящим возражений тоном и зорким взглядом обвел класс. — Немедленно.       В гробовой тишине послышался звук отодвигаемого стула: Римус медленно поднялся со своего места, первым делом взглянув на МакГонагалл. Лицо ее было таким же строгим, губы, казалось, стали еще более тонкими, но глаза за стеклами маленьких прямоугольных очков безошибочно выдали ее нарастающую тревогу. Побледнев как полотно, Лунатик по очереди взглянул на каждого из своих друзей, ошарашенных, растерянных. Лицо его сделалось неподвижно-каменным, а в голубых глазах разом распахнулась ужасающая пропасть, в глубине которой отчетливо плескался неподдельный страх. Не в силах, как и все изумленные присутствующие, вымолвить хоть слово, он на секунду дрогнувшей рукой сгреб все свое имущество с парты прямо в сумку и, выпрямившись во весь высокий рост, тяжелым, свинцовым шагом проследовал к двери, больше ни на кого не взглянув. Едва трое удалились, в классе на миг вновь повисло молчание, неожиданно нарушенное полным нарастающей ярости возгласом Джеймса:       — Что, черт возьми?!       Минерва МакГонагалл должна была ожидаемо возмутиться и вычесть у Поттера добрых двадцать баллов, но вместо этого строгая, разом помрачневшая женщина покинула место у своего стола и решительным скорым шагом направилась прочь из кабинета — вне всяких сомнений, следом за двумя незнакомцами, что увели прямо с урока ее студента. С новой силой пораженные шестикурсники вопреки самим себе сохраняли звенящую тишину. Но в следующий миг Сириус резко вскочил на ноги, с ненавистью воскликнув:       — Мерлин и Моргана, да какого хуя здесь происходит?! Что, блять, они себе вообще позволяют?! — пинком ноги отодвинув свой стул, парень едва не столкнулся с тоже вскочившим Джеймсом. Карие глаза за стеклами очков горели лютой злостью, потеснившей весь страх. Легко подтолкнув в плечо Питера, немедленно поднявшегося со своего места, Поттер выскочил в проход между партами. И несколькими секундами позже, позабыв о своих вещах и попутно прихватив разве что спрятанные за пояс и в рукав палочки, трое гриффиндорцев со всех ног кинулись прочь из класса. Никто из них не представлял точно, что нужно теперь предпринять, но никаких сомнений не было в одном: их Лунатика прямо сейчас пытаются увести прямиком в Министерство. Сохатый, Бродяга и Хвост, не сговариваясь, мчались по коридорам в направлении кабинета директора, а накалившееся раздражение, подстегиваемое леденящим испугом, стремительно несло их вперед. Они должны были сделать что-нибудь, хоть что-нибудь!       А гробовую тишину кабинета трансфигурации тем временем пронзил громкий девчоночий не то вздох, не то отчаянный, сдавленный всхлип. Несколько голов с любопытством обернулись к первой парте крайнего ряда у стены. Рэйчел Уоллис неловко столкнула свою чернильницу на пол, и густая, въедливо-черная жидкость растеклась под партой мрачной кляксой. Дрожащие руки девушки прижались к побледневшим щекам, впиваясь в кожу ногтями, а большие синие глаза крепко, болезненно зажмурились.