Моя галлюцинация

      Когда в ладони остался лишь родной хромированный Кольт сорок пятого калибра, Дин понял: привкус крови во рту лишь первая ступень к зданию психиатрической больницы, которая за последние месяцы стала роднее родного дома. Как иронично, ведь сейчас всё закончится на крыше той самой лечебницы для душевнобольных.       Идёт несильный дождь. Крупными каплями падает серо-голубое небо на тяжёлую голову и сутулые плечи. Голубой халат Дина промок до нитки. Волосы неприятно липнут ко лбу от пота и дождя. На закате умирает солнце, успев ослепить своей яркой гордостью бледную луну. Их только двое — Дин и братишка Сэмми — двое настоящих. Их трое — Винчестеры и она. Она — ненастоящая. Они стоят на плоской крыше психиатрической больницы имени Сакса, окружённой высоким железным забором и редким ельником с полусухими и ломанными деревьями, за ними кладбище, где покоятся безымянные сумасшедшие.       Снова эти голоса. Такие громкие, оглушающие и пугающие, а Дин ведь думал, что к ним можно привыкнуть. Что ж, снова ошибся. Инстинктивно он прижимает ладонь к голове — вот-вот и она разорвётся от переполняющих звуков и образов, как бомба с часовым механизмом. Сэм что-то беспокойно спрашивает у него, глядя на брата красными от усталости глазами. Старший Винчестер не слышит, не понимает. Люди, которых нет, зовут, кричат, приказывают… Ты должен защитить Сэмми… Ты знаешь, как это сделать, Дин…       Мужчина снова смотрит на пистолет в своей руке, на побитого брата и снова на пистолет, и снова на брата. Он стоит перед выбором: спасти или… спасти? Только в первом случае от людей, что следят за ними уже долгие годы, а во втором случае, как ни странно, спасти от самого себя. Оружие кажется таким неестественно тяжёлым, выгравированная надпись намного лучше видна на пылающем, вечно умирающем солнце. Он поднимает кольт. Руки невольно трясутся. Почему? Он же с самого детства научен отцом стрелять… Сначала Сэмми, а потом он сам. Сейчас он разорвёт нить, связывающую их, сотрет последнюю чёрту, разделяющую его и желанное забвение.       Неужели всё закончится братоубийством?       Нужно только спустить курок. Два раза.       Голоса, голоса, голоса…       Доктор говорил, что это звуковые галлюцинации — один из признаков шизофрении. Реальность этих галлюцинаций всегда чертовски пугала Дина. От одного лишь страха, что всё это реальность (или иллюзия), кажется, можно сойти с ума. Но свели его с катушек не голоса, не призраки, вовсе нет, в этом виновата Мелисса Линдси. Случайная знакомая, медсестра из больницы, лучшая любовница, которая была у него, и в первую очередь — его не покидающая и любимая галлюцинация.       — Дин… — зовёт женский, охрипший от долгих криков голос с неподдельным Лондонским акцентом даже в его коротком имени. Винчестер слышит его, и ему кажется, будто это имя не его, будто оно не принадлежит ему, будто зовут его совсем иначе. Или вообще никак. Господин Никто, несуществующий и никогда не существовавший.       Женщина стоит буквально в пяти шагах от него, испуганная, промокшая и прозябшая от дождя. Что-то не так — мимолетная мысль быстро проскакивает и теряется в беспорядочном столпотворении других. Он ведь уже видел ее под дождем, тогда, еще в самый первый раз, на трассе. Видел, но тогда что-то в ней было другим. Что-то, вот только что — Дин не может вспомнить. Да ему это и не нужно, по крайней мере, он так думает. Уже не нужно.       Нереальность совершеннее реальности. Потому что реальность погрязла в тёмной пучине лжи, страха, убийств и нечистот, что ежедневно льются на нас проливным дождем, и только наши галлюцинации могут быть идеальными. Только то, что мы сами придумали, может быть совершенным. Как Она.       Высокая худая шатенка дрожит от холода. Ветер пробирает до костей и грубо ласкает ее мокрые волосы чуть ниже плеч — они переливаются медным в навечно погибающем светиле. Кожа светлая, ни загара, ни веснушек, ни родинок. Только маленький, едва заметный шрам, идущий через тонкую верхнюю губу и полную, слегка подрагивающую — нижнюю. Она шмыгает немного покрасневшим от холода прямым носом с закруглённым кончиком. Одной рукой сжимает кулон в виде лилии — маленький серебряный цветок на цепочке. Белая майка промокла насквозь, чёрные кожаные брюки ни капельки не согревает, лишь тёмная кожаная куртка Дина на хрупких плечах чуть-чуть греет. Тушь и чёрная подводка потекла из-за дождя или слёз, сделав светлые серо-зелёные глаза ещё выразительнее. Она смотрит на безумного раненного воина, крепко сжимающего рукоять пистолета, прося остановиться, моля передумать.       Младший брат стоит на коленях на холодном полу, прижимая подрагивающую руку к рёбрам. Он испуганно и неверяще таращится на брата одним глазом. Лицо разбито, а левая его часть больше похожа на кровавое месиво.       Костяшки Дина разодраны, новые ссадины мешаются со старыми, кровоточат. Привкус железа осел на корне его языка, рот наполнился тёплой кровью, а пустой желудок сжался в привычном приступе тошноты. Нервы гитарной струной натянуты уже который день и вот-вот порвутся уже в который раз, чтобы на этот раз, видимо, уже не восстановиться. Медленно сходит с ума безумный воин без боя. А голоса все кричат, не переставая:       — Посмотри на себя!.. Ведь тебя не узнать… Ты стал похож на тень!..       — Милый, я знаю: ты устал… — молвит женщина, по ее бледной щеке бежит слеза, — подожди…       — Тебе никто не поможет… никто не спасёт!.. Даже она…       — Позволь нам помочь тебе…       — Ты никому не нужен… обуза, убивающая себя чувством вины за грехи всего мира…       — Мы любим тебя, … — голос срывается, она плачет вместе с небом.       Мелисса Линдси. Кто ты? Дин смотрит на неё, свою галлюцинацию, в которую посмел влюбиться. Мелисса, Мелл... Ты — воплощение идеала заблудшего в собственном сознании охотника. Ты красота и сила, подобна кольту 1911 сорок пятого калибра в руках сумасшедшего, способна спасти или убить, и никто не знает, что именно ты выберешь в этот раз.       Ты помнишь, Дин, как всё началось? Как мёртвою хваткой сдавила усталость и твой мир, потеряв равновесие качнулся в сторону Ада? Как утром, проснувшись, услышал внутри голоса…