родственная душа.

Я не видела Йена с того дня. Скучаю? Нет. Плевать. И это даже не самовнушение. Мне действительно плевать. Ему тоже. Биполярники, у которых случился срыв в одно время. Из головы не выходит его фраза: «Я гей». Мне обидно. Мы всматриваясь в глаза друг друга, узнавали самые сокровенные секреты и тайны, а его ориентация даже не была тайной, все знали, все молчали. Даже перед сегодняшним судом я не смогу быть адекватной. Хотя я уже смирилась, я знаю, что меня положат в больницу. Наверное, это к лучшему? Я сижу на кровати, прислонившись спиной к стене и прижав к груди колени, обнимаю их трясущимися руками. Я смотрю в зеркало в полный рост, висящее прямо напротив меня. Я совсем не похожа на себя, ни при срывах, ни при обычной жизни. Волосы заплетены в косу, мои черные синяки под глазами замазаны, губы отливают розовой блестящей помадой, вместо джинс или черного платья на мне рубашка в голубую полоску и юбка карандаш. Вот только зачем все это, мне не понять. Брюс попросил Фиону помочь мне. Она и накрасила, и одела меня, попутно расспрашивая про суд, больницу, волнение и Йена. В этой семье ничего не держится под замком во рту. Спасибо Липу. Но я не злюсь на него. Нет. Просто от него не ожидала. Возможно, Фиона надеялась на то, что я спрошу про Йена и его самочувствие, но я лишь кивала головой и смотрела, что же она делает с моими волосами. Нельзя же играться с чувствами, Йен. Хотя какие там чувства? Только эмоции и гормоны. Переспали раз. Не повторится. Я пытаюсь отвлечься и подхожу к зеркалу, начиная себя подробно рассматривать. Впалые щеки с острыми скулами. У талии будто нет по пары ребер с каждой стороны. Настолько худая, что внизу живота ярко виднеются бедренные кости. Маленькая грудь и попа. Может некоторые девушки позавидовали бы моей фигуре, но не я. Я провожу руками от талии до бедер, немного наклонив голову к плечу, изучаю себя. Поворачиваюсь в бок и пытаюсь создать хоть малейший эффект живота, но вместо этого вижу лишь ровную плоскость. Урок по моему телу прерывает Брюс, он заходит в комнату, осматривая меня с головы до ног, вновь возвращаясь к моему лицу. — Нам пора ехать. Брюс еще на что-то надеется. Думает, все обойдется, и я останусь дома. Недооценивает он наших родителей. Брат нанял одного из лучших адвокатов округа, но чем он нам поможет? Против огромных денег Джереми и Марии еще никто не шел. Брюс пытался поддержать меня, говорил, что все обойдется, а я лишь фальшиво улыбаюсь и киваю в ответ, мол, все будет хорошо. Но я знаю правду. Проведя четыре года в больнице, я не хочу туда возвращаться, хоть по моему виду так и не скажешь. «Непоколебимая». Так только кажется. Внутри закипает вулкан при мысли о суде и родителях, о больнице и о Йене, о болезни и о лекарствах. Брюс — архитектор по образованию, у него могло быть хорошее будущее, а я завела его сюда. В богом забытый южный район, где нет перспективы, где нет будущего. Наверное, Дебби и Йен правы. Я эгоистка. Я чертова эгоистка, которая всегда думает только о себе. Брюс надел свой любимый костюм: немного зауженные брюки и пиджак темно-синего цвета. Непривычно видеть его снова таким официальным, ведь в этой части города не за чем так наряжаться. Хипстером назовут, да и зубы выбьют. — Да, я готова. Вновь фальшиво поднимаю уголки губ и прячу глаза, стараясь успокоить брата и избавиться от лишних вопросов, но его так просто не провести, он замечает вранье, но так ничего и не говорит. В Брюсе закипает вулкан не только внутри, но и снаружи. Ему никогда не удавалось врать, а тут такое событие. Нервные клетки не восстанавливаются, а порчу их я. Его родная сестра. Мы сидим в зале ожидания. Совсем скоро позовут нас и начнется заседание. Брюс заметно нервничает и сидит будто на иголках. А мне бы сейчас в правую руку сигарету, а в левую виски. А вот пришли и родители. Мать с отцом как обычно с огромными лыбами на лицах, наверное, подкупили весь суд. Раньше я даже подумать не могла, что когда-то буду судиться с родителями. Я замечаю их первой и поэтому пихаю брата в бок, показывая на мать с отцом легким безразличным кивком. — Привет, Лиззи! О, Господи, только не это. Брюс демонстративно закатывает глаза, а я корчу лицо. — Эти сережки отлично подойдут к твоей рубашке! Мать протягивает мне маленькую черную коробочку, где на подушечке прикреплена пара сережек-гвоздиков нежно-голубого оттенка. Они красивые, но я не приму их. — Сережки? Я выдавливаю через силу смешок, громкий смешок. Хочется рыдать и кричать, но поставить мать на место мне хочется еще больше. — Ты серьезно? С огромной улыбкой и ярким блеском спрашиваю я. — Не нравятся? Лицо Марии помрачнело, брови свелись к переносице, а губы слегка приоткрылись. — Знаешь, теперь мы в расчете за все дерьмо в детстве? Да? Но есть одно но, у меня даже уши не проколоты, отличная ты мать, Мария. Я кладу руку на плечо, хоть это сделать очень сложно. Слышу легкие смешки Брюса позади. Уделала, не так ли? Внутри просыпается такое приятно чувство, теперь я понимаю всех стерв. Я бы съязвила что-нибудь еще, но в коридор ожидающих зашел секретарь и прервал нашу беседу. — Заседание по Кингсли. Смотря в огромный список и проверяя каждый пункт позвал в зал нас. Похоже много у Чикаго убийц, насильников и грабителей, о, еще среди них я, на одной строке. Девушка, которая причиняла боль и страдание только себе. Нет, не только себе. Брюс берет меня за руку и обнимает, я быстро отстраняюсь, чтобы на безразличном лице не появились слезы. Мы в зале. Судья с напыщенным видом. Адвокат стороны родителей, смотрящий презирающим взглядом. Адвокат нашей стороны, рядом с которым садится Брюс, они тут же начинают что-то обсуждать. А меня проводят за решетку. Больную девушку. За решетку. Как мне не вставили кляп в рот и не надели смирительную рубашку? Осматриваю место для «гостей». Огромное количество присяжных. Охрана с дубинками и шокерами. Замечаю старых друзей родителей. Друзья-архитекторы Брюса. Зачем же они приглашают их сюда? Я пытаюсь найти в куче безразличных мне людей одного дорогого, еще хотя бы одного. И нахожу. Один ряд заняли Галлагеры. Вся семья в сборе. Даже Йен. Человек, которому плохо также как и мне, человек, который чувствует тоже, что и я. Йен смотрит на меня сквозь всю толпу. Прямо в глаза. Ужасно проницательно. И с такой потерянностью и обидой во взгляде, будто я виновата во всем. «Я не выдержу больше и секунды» Отвожу свой взгляд от него и смотрю теперь прямо перед собой. Заумные термины юристов и адвокатов, огромные речи присяжных и судьи, все пролетает мимо моих ушей. Я сижу с глуповатом видом, изредка поворачивая голову на источник шума, у них в голове полный вид меня сумасшедшей, хотя я и так сумасшедшая. И все что я слышу, это последнее слово судьи, которое вновь ломает мою жизнь. — Виновна. Виновна, хах. Преступница, так? А может, я действительно совершаю преступление, причиняя боль себе? Время замерло на секунду, а дальше все было в замедленном режиме. Глаза Фионы и Дебби наполняются слезами, они переглядываются и переводят взгляд на меня. Опущенные глаза и брови, чуть приоткрывшийся рот от шока и усталости, все что они сейчас видят. Лип охеревает, по-другому и не скажешь. С его стороны слышится мат и ругань в мою защиту, уж если не смог адвокат, то вряд ли сможет он. И Йен… Даже он прекращает рассматривать замок на своей кофте и переключается на меня. Я вижу полное отражение себя. Я потеряна, и он - тоже. Брюс. Он подключается к Липу, и слышу я только их. Но вижу только Йена. У всех людей есть зависимость. Она всегда разная. Кто-то зависим от алкоголя, никотина, наркотиков, музыки, книг, а я завишу от человека, и насколько это нормально? Нас объединяют все те события, на протяжении трех с половиной недель. Меньше месяца, а столько проблем, слез, истерик и страданий. Но я чертовски в нем нуждаюсь, также как и он во мне. Но все мы бессердечные и никогда не скажем и не почувствуем это. — Две недели в отдельной палате в психиатрической клинике округа Кук. Две недели. Это хотя бы не четыре года, да? Не так долго, но так трудно. Я не пророняю ни слезы, когда меня выводят из «решеточной комнаты» в зале суда. Галлагеры, брат, родители и все приглашенные смотрят на мое безразличие. Я смотрю на всех них в последний раз, а дальше две недели наедине с лекарствами. От сухости облизываю губы и в голову ударяет разряд и у висков начинает сильно пульсировать. Я все-таки перенервничала. В один момент я чувствую не только руки одного из охранников, но и еще одну ладошку, ужасно холодную, и не на скрещенных руках, а на плече. Эта рука разворачивает меня и крепко обнимает, держа меня за макушку. Я утыкаюсь носом в грудь парня… В грудь Йена, я чувствую его по аромату одеколона, по холоду его тела, и по привычке обнимать, держась за макушку. Даже офицер отошел, и я смогла обнять Йена. Я отстраняюсь из-за гнева адвоката родителей, так сильно желающий разлучить нас. Все тот же усталый и безнадежный взгляд. Без слов. Мы все сказали друг другу глазами.