Розовый переворот

Мы не спеша шли по улице. Под ногами шуршала опавшая листва, подгоняемая холодным октябрьским ветром, отчего прохожие еще больше кутались в свои курточки, пиджаки и прочую теплую одежду. Я и Нина шли домой мимо удивленных людей, на глаза которых мы успели попасть. Какое-то странное чувство нашло на меня, и я не мог понять, что это: мне стало легче или наоборот хуже. В какой-то мере тот поступок был плохим, ведь она всё-таки девушка. Но чёрт! Рядом Нина опять шмыгнула носом. Посмотрел на неё: она шла с опущенной головой и была укутана в свою куртку, поверх которой еще и моя с капюшоном, на голове красовался её серый шарф, который девушка придерживала рукой, на правой коленке на колготках пошла стрелка, а нос, как у сантаклауского оленя, что бежал впереди всех. Я вспомнил ту картину, которая открылась мне в подсобке спортзала и сжал кулаки. Нет, я всё правильно сделал! Давно пора было поставить Мармеладову на своё место. Нина посмотрела на меня. Глаза её были красные от слёз, пара влажных прядей волос упали на лицо. Попытался улыбнуться, но разбитая губа сразу же дала о себе знать. Но всё же я должен улыбнуться. Хотя бы немножко, хотя бы на секунду, но улыбка должна появиться на моих губах, потому что сейчас это единственное, что может поддержать её и меня. Я держал Нину за руку, но вдруг почувствовал сопротивление. Она остановилась, её глаза становились стеклянными, в уголках показалась влага, лицо краснело, а губы начали предательски дрожать. Она опустила голову и еще больше разревелась. — Это я, — рукавом моей куртки она пыталась вытереть слёзы, которые никак не хотели останавливаться, — я виновата. Прости. Это моя… моя вина! Черт! Мармеладова, ты поплатишься за каждую её слезу. Я подошел к сестре, заправил выпавшую прядь за ухо и крепко её обнял, уткнувшись губами в её платок. Маленький хрупкий комочек еще сильней прижался ко мне. Я посмотрел на небо. Оно серое без единого проблеска солнца, тучи всё так же продолжали сгущаться, обещая сильный дождь, где-то громыхнуло, потом мой взгляд переместился на мои руки с побитыми костяшками и дорогу в сторону школы. — Всё хорошо… всё будет хорошо! А теперь перестань плакать, — я посмотрел на её лицо, и ребром своей ладони начал вытирать слёзы. — Лицо проветришь. Она кивнула, но еще больше разрыдалась. За день до этого Я уже битый час возился с дурацким галстуком, который напрочь отказывался завязываться в нормальный человеческий аксессуар. Пальцы путались, терпение кончалось, время шло. Психанул, бросив галстук на кровать. Резким, не терпящим неповиновения движением руки открыл свой старый добрый повидавший столько свободных полётов, что и не сосчитать, ноутбук. Тот жалостливо пискнул на загрузке со значком Windows и, словно тормознутый ленивец из мультика о детективе зайце и лисе, включился. — Та-а-акс. YouTubе, — тихо диктовал я себе путь моего продвижения по просторам Интернета. — Как за-вя-зать гаааллстук. Вот! — и победоносно нажал клавишу Enter, «поблагодарив» отца за так и не проведенный экскурс в жизнь мужских аксессуаров. — Чем занимаешься? — от неожиданности я резко захлопнул крышку ноута и обернулся на голос. В проёме двери стояла Саша. — Да так, — глупо улыбнулся. — Ничем таким важным. Ты что-то хотела? — Войти можно? Или ты там…— Саша замолчала, намекая на взрослые страницы активной (не)личной жизни некоторых людей, которыми кишел Интернет. — Не-не-не, — я густо покраснел. — Конечно, входи. — Хорошо, — она улыбнулась. — Волнуешься? — Есть немного, — признался я. Саша подошла к кровати и, взяв галстук, посмотрела на меня. — А это? Ты не будешь надевать галстук? — Я так подумал, что обойдусь без него. Типо крутой, модерновый чел, — ответил я, сымитировав подобие современного мальчишеского танца. Вышло не очень. — Ясно, — девушка подошла ко мне и, набросив полоску ткани мне на шею, ловким движением завязала проклятущее изобретение моды. Потом посмотрела на меня, провела руками по моим слегка волнистым средней длины каштановым волосам, словно укладывая их в неведомую мне прическу. — Вот так! — она победоносно посмотрела на меня. — Выглядит лучше, правда? — Никогда не умел завязывать это безобразие, — признался я. — Голова не болит? — спросила Саша и кончиками пальцев убрала челку в сторону, дабы проверить, не отлепился ли пластырь. — Да всё отлично, — в доказательство показал большой палец. — Тогда давай спускаться, а то девчонки заждались уже, — кивнув в знак согласия, я пошел за ней. Мы стояли у лестницы, и я поправлял пиджак, попутно выслушивая наставления сестер, когда сверху на лестнице показались Маша с Ниной. Девочки хором ахнули. Я, затаив дыхание, наблюдал за тем, как Нина с Машей спускались. Что сказать. У Маши руки золотые, да и сама она талантлива. Сделать из обычного камня, настоящий бриллиант сможет не каждый. Нина покрутилась перед девочками, получая целый ряд комплиментов. Я же наблюдал, как сказка Андерсена о гадком утенке вырвалась из страниц книги и перенеслась в нашу квартиру. Сейчас тёмно-русые волосы самой младшей из сестер были распущены и завиты в легкие романтичные локоны. На ней впервые не было больших нелепых очков. Серые глаза Нины были подчеркнуты тенями, а густые ресницы, накрашены тёмной тушью, делали их еще выразительней. Композицию добавлял легкий румянец, нанесенный на щеки и нежно розовый блеск, что прекрасно лег на её губы, делая улыбку еще больше обворожительной. Она крутилась в нежно-персиковом платье, которое очень удачно подчеркивало девичью фигуру, хоть еще и не до конца сформировавшуюся. Меня толкнули в плечо и я, вынырнув из своих грёз, посмотрел на довольную Соню: — Может, что-то скажешь? Или так и будешь истуканом стоять? — я посмотрел на Соню, а потом неуверенно на Нину. Та же стояла в ожидании моей оценки. Ведь для каждой женщины, маленькая она или уже старая, приятно ловить на себе полные восхищения взгляды и получать приятные комплименты в свой адрес. Женщина без комплиментов — птица без крыльев. Вроде и милая, а летать не может. — Ты очень очаровательна, — ответил я, чувствуя, что комплимент вышел так себе. Но, вдруг, я вспомнил, как папа всегда говорил маме эти слова, даже, когда она была уставшая, не накрашена с синяками под глазами и не причесанными волосами. И какие же метаморфозы происходили с ней после этих слов. Она действительно становилась самой очаровательной женщиной во всем мире. Сейчас и с Ниной происходили эти метаморфозы, и она еще больше расцветала. Я подал ей пальто и после предложил ей взять меня под руку. — Какие красивые, — слышу я тихий вздох Маши. Выйдя из машины, я увидел, как тонны учеников стекались со всех сторон в учебное здание. Я и Нина пошли в гардероб, где мы оставили свои вещи и отправились в актовый зал. Помещение было прекрасно украшено, и я вспомнил, каких жертв мне это стило. Играла лёгкая музыка, и ученики небольшими группками столпились около сцены. Они о чем-то переговаривались, шутили, смеялись. Внезапно, жопой чую надвигающуюся проблему. — Михалы-ы-ы-ыч! — орет моя проблема и с распростертыми руками, оставив свою напарницу, мчится на всех парах ко мне. — Живой, целый и здесь! Как я за тобой соскучился! — Ага, заметно. — Ты чего? — оленьи глаза вопросительно уставились на меня. — За целую неделю ты ни разу не вспомнил обо мне. Мог хотя бы смайлик прислать, засранец! Один маленький жалкий смайлик. Тоже мне друг! — Прости. Я ж не знал. Думал ты, как всегда только разозлишься, — и с этими словами полез обниматься ко мне. — Отстань от меня, — шиплю я, пытая отодрать свою проблему от себя. Нина тем временем рядом смеется, и Александрович замер, выставившись на неё, как баран на новые ворота. — Это? — он ошеломленно посмотрел на меня, показывая пальцем в её сторону. — Да, это моя сестра. И перестань так жаться ко мне! Люди не то подумают, — я наконец-то смог освободиться, а Сеня так и застрял покраснев. — Ты очень красивая, — выдавил он из себя и еще больше залился краской. — Вечер добрый, товарищи, — послышалось сзади нас, и чьи-то ладони легли нам с Сеней на плечи. Этим кем-то оказался при всём параде Гусь, с гладко зачесанными назад волосами, хотя зачесывать там не было что, по правде говоря. — И тебе привет, — ответил я. — О! Какие люди! Я так рад, что ты пришел. Нам тебя не хватало, — ну да, конечно. Как все резко соскучились по мне. — А ты с кем? — спросил наконец-то пришедший в себя Сеня. — Я сам, — ответил горделиво Боря. — Еще не нашлась та самка, что сможет обуздать меня. — Тебе 14, Гусь, — напомнил я. — Какое обуздать? Какая самка? Тоже мне самец. — С теоретической стороны все мы делимся… — А где мелкий? — спросил я, лишь бы не слышать теории нового Дарвина. — Эмм… — Сеня покрутился по-сторонам, — вон он! — Да ладно. Не верю. — Ага, — Сеня довольно хлопнул меня по плечу. — Если говорить о самцах и самках, то Кир самый настоящий самец. Моему удивлению не было предела. Там возле ребят стояли он и она. Он, 1,65 ростом, в коричневом костюме, с небольшой шляпой на голове и с идиотской улыбкой в пол-лица сеет всем любовь и доброту. И она, 1,80, в длинном бардовом платье на бретельках, с боку с вырезом до колена, со скукой в глазах сеет ненависть и презрение. Внезапно, её серые тоскливые глаза встречаются с моими и всю тоску как рукой сняло. Да, я мастер в таких делах. Мастер, который будет сейчас получать за то, что пришел с больной головой, судя по тому, как глаза Рожковой наполнились привычной кровожадностью. Она чуть ли ни на себе тащит ничего не понимающего Кира, который до того раздавал всем лучи добра. Дарья прет, как танк, целенаправленно и не сбиваясь с пути, точно к цели. — Чего это она так? — удивился Гусь. — Не знаю, — отвечает Сеня и на всякий пожарный отходит мне за спину. — Зато я знаю, — отвечаю я и сильнее сжимаю ладонь Нины, которая теперь обеспокоено смотрит на меня. — Ааакиимоов! — зло шипит Даша. — Акимов? — изумленно повторяет Одуванчик, всё так же держа Дашу за руку и ловя свою шляпу на ходу, что имела удачу, раз пять свалиться с его головы. — Привет, Дашенька! — вышел вперед Сеня. Засранец знает, что не за его душой пришла. — Згинь, Зубакин! — она прошла мимо Александровича и подошла ко мне, дерзко заглянув в глаза. — Ты бессмертный что ли? — Не знаю, — замешкавшись, отвечаю я. — Сейчас проверим, — говорит она. — Даша, солнце, успокойся! — Одуванчик держит девушку, а ребята мигом закрыли меня собой. — Праздник ведь! Друг вернулся. Живой. Невредимый. Разве ты не соскучилась? Понадобилось минут пять, чтобы Даша всё-таки успокоилась и больше не смотрела волком на меня. Она вырвалась из рук Сени, оттолкнув его от себя. — Только из-за бала я, так уж и быть, пожалею тебя. Но еще раз ослушаешься меня — и тогда меня никто не остановит, чтобы вправить тебе мозги, — девушка поправила шифоновую шаль. — Молись, чтобы тебе сегодня плохо не стало. — Да я уже здоровый. Разве что синячок небольшой на лбу, — пытаюсь успокоить её я. — У тебя на мозгу синяк, дебил! — отвечает мне Рожкова. — Как выходные провел? О резкой перемене настроения нашего президента слагали легенды. Ведь перемена эта была такой же быстрой, как и скорость света. В живую всё это дело я увидел только сегодня и выглядело это весьма странно. — Он вел себя спокойно? — Даша смотрит на Нину, кивая в мою сторону. — Пару раз бушевал, а так всё было хорошо, — отвечает та ей. — Соколова? Ты что ль? — Одуванчик смотрит пораженно. — Вот это даа! Молодец, Миха! Красавчик! — Она моя сестра. — Все равно красавчик. Ребята смеются, подкалывают друг друга. Сеня с Киром начали в шутку дубаситься, Дашка держит доверенную ей шляпу и разговаривает с Ниной и с Гусем. Тут подходит напарница Сени. Милая девчушка невысокого роста. Она ввязывается в разговор и что-то показывает ребятам на своём телефоне. Я же чувствую чей-то буравящий меня взгляд и не могу понять откуда он. Кого я успел уже своим появлением настолько вывести? Блуждаю взглядом по залу, пытаясь найти причину моего неспокойствия. Ею оказалась Мармеладова. Она стояла около одной из колон в окружении своих змей. Девушка была в платье без рукавов обшитом золотистыми пайетками. На руке у неё красовался красивый наверняка дорогущий браслет. Она буквально прожигала во мне и Нине взглядом дыру. Наши глаза встретились. Красивая она. Хоть и сволочь еще та. Рита быстро отводит свой взгляд и берет за руку того бугая, с которым я подрался, если так будет правильно назвать. И делает вид, будто бы не видит меня, хотя украдкой смотрит в нашу сторону. Пожимаю плечами и возвращаюсь на свою орбиту к ребятам. А те уже что-то задумали, и Даша пытается втолковать этим умникам, что смерть их будет долгой и мучительной. Но два милых парня, наверно, самоубийцы, стоят и только хитро улыбаются. На сцену выходит директор и толкает заумную речь, изредка подглядывая в листок. Рядом стоит одна из его демониц и с нескрываемым обожанием и волнением смотрит на него. Вижу свою классную руководительницу. Она удивленно приподнимает брови, а потом улыбается мне и кивает в знак приветствия. Честно говоря, когда Ольга Валентиновна вернулась с больничного и узнала о моем геройстве, она звонила мне чуть ли не каждый день, дабы убедиться, что со мной действительно всё в порядке. И за это я ей очень благодарен. После речи директора по залу растекается классическая музыка, а в его уголках находят себе пристанище школьники. Те два придурка, взяв меня под руки, навешали девчонкам море лапши на уши и потащили меня в непонятном направлении. Мы светили фонариками в темноте коридоров, изредка выключая их, когда слышали чьи-то шаги, и тихо куда-то шли, перешептываясь друг с другом и подавая разные сигналы. — Куда мы? — шепотом спрашиваю я. — Увидишь, — загадочно отвечает мне Александрович, крутя на пальце шнурок с флешкой. Прекрасно понимаю, что пойдя с ними, мне не миновать красочного похода в такой уже родной директорский кабинет. Но за эту неделю, что я провел дома, я чуть ли не покрылся мхом от скуки и серости. Поэтому слегка встряхнуться не мешало, да и директор, наверно, соскучился по мне. — Ты идешь? — спрашивают меня и я, застывший на одном месте до этого, наконец-то отлипаю. Сделав хороший такой круг и обойдя чуть ли не всю школу, мы остановились около одной из двери, что была идентичной остальным дверям в этом коридоре. Одуванчик тихо приоткрывает дверь и пред моим взором предстает так называемый «диджей», что отвечал за музыку на балу. А точнее — это был наш охранник. Тот самый, что у себя в будке самогонку гнал. Он втихаря из-под пакета от сока наливал себе в стаканчик алкоголь и одним резким движением опрокидывал в себя. Делал он всё это быстро, хорошо отработанным движением. Причина такого кодирования была очень проста: место диджея находилось рядом со сценой, и директор в любую минуту через окно мог сие действие увидеть. Но сейчас директором и его придворными занялся Гусь, который пользовался в их кругу уважением. — Пора бы оживить этот зал, — с предвкушением говорит Одуванчик, держа в руках бутылек с таблетками. — Это что? — спрашиваю я. — Слабительное, — коротко отвечает Сеня, избавив меня от красноречивого объяснения Кира. — Значит так, план такой: ты, — Сеня указывает на меня, — будешь играть роль раненого, я побегу к охраннику и выманю его, типо тебе помощь нужна. В это время Одуванчик добавляет таблетки в пакет от сока. Потом, когда охранник вернется на своё место, хорошенько хлебнет и побежит в туалет, мы меняем музыку. Все всё поняли? Тогда начали! Кир спрятался за ящики, что находились рядом с дверью, я же отбежал на приличное расстояние от двери и упал «мертвым опоссумом», для пущей серьезности приоткрыв рот. Сеня набрал воздуха в легкие, резко открыл дверь и как заорал охраннику на ухо. Тот от неожиданности подпрыгнул, выронив стаканчик. — Зубакин, тьфу на тебя! Совсем с катушек слетел? Чуть инфаркт с тобой не заработал, — он покрутил пальцем у виска. — Дядь Вань, у нас проблема. — Да у тебя, что не день, то проблема! Что случилось? — Там… там Мише плохо. — Как плохо?! — Ну вот так! По-обычному, — объясняет Сеня. — Вашу ж дивизию, — охранник, недовольно пыхтя, поднял стакан, поставил его на стол и оторвал свою внушающую тушку от сидушки кресла. — Посмотри, что наделал! — он недовольно показывает на пятно, что расползлось у него на штанине прямо на причинном месте. — Да ладно, застираете! Дядь Вань, быстрее! Там ведь человек умирает! — чуть ли не плачет друг; охранник остановился около двери, печальным взглядом окинул пакет от сока и пошел за Сеней. В следующую минуту я слышу тяжелые шаги охранника, и рядом с ним что-то лепечет Александрович. — Где этот твой друг? — Да вот же! — отвечает Сеня и останавливается возле меня. Охранник, гнида, притащил с собой фонарик и начал светить мне прямо в глаза. Стоит идиот и с интересом рассматривает: авось оживет. Но я то парень с выдержкой, хрен поддамся. — Ему точно плохо? — подозрительно спрашивает он, и еще больше приблизил фонарик к моему лицу. Ты еще фонариком так посвети подольше и точно будет не хорошо. — Да я отвечаю. Шел, шел и упал. Смотрите, — Сеня приподнял мою руку и отпустил. Моя конечность, будто тряпичная, упала на пол, неприятно ударившись об кафель. На что не пойдешь ради друзей. — Может, Васильеву позвать? — от этого предложения дяди Жени по спине прошлись мурашки. Вспомнилось, как тело физика качалось на занавесе, а потом с тихим «бум» свалилось. И так же тихий «Отче наш» и зажмуренные глаза учителя от страха перед демоном из преисподней в лице Васильевой и её вечного спутника. Сеня, делай, что хочешь, но Васильева с клизмой не должны угрожать моим гордости, чести и заднице. — Вы, что издеваетесь? Еще Васильеву искать?! А если он умрет за это время? — молодец Александрович. — Ну, блин, ну… а… что мне то делать? — охранник присел рядом. — Давай ему что ли водички дадим. — Какая в жо… кхм… какая водичка?! — возмутился друг. — Тут более радикальные методы нужны. — Радикальные говоришь, — задумчиво проговорил охранник, почесывая свой подбородок и продолжая светить своим грёбанным фонариком. — Ладно! Держи! — он отдает Сене фонарик и становится на колени рядом со мной. — А…, а что вы собираетесь делать? — поинтересовался Сеня, посмотрев на дядю Ваню. Тот поправил пояс и довольно произнес. — Как что?! Так это… дыхание! Как его… искусственное! Во! Искусственное дыхание! — мда-а радикальней некуда. Уберите от меня кто-нибудь этого радикалиста. — Рот в рот? — переспрашивает Александрович, а я вижу, как мои честь и гордость машут мне платком. — Рот в рот, — подтверждает он. — А ты, что еще какое-то знаешь? — А может не надо? — Та ты не боись, — мужчина хлопнул себя по ноге, — я в бурсе этому научился, так что, всё хорошо будет. «5», кстати, по медицине получил. Только как это его…эм… ладно, и так пойдет, — он повернул моё лицо. Я слегка приоткрыл глаза и увидел, как толстые губы охранника целенаправленно приближаются к моим. А вместе с ними обилие микробов мчаться с громким «Ура». — А может всё-таки не на… — Александрович от ужаса закрыл руками себе рот, сдерживая рвотный позыв. Зубакин, ты труп! Вместе с воздухом, в меня входит хорошая такая доза перегара. Мои глаза резко открываются, они слезятся. Воздуха критически не хватает. Чувствую еще немного, и меня действительно придется спасать. Только в этот раз искусственное дыхание и водичка не помогут. Я начинаю колотить охранника кулаками по спине, чувствуя, что вот-вот и Везувий выплеснется из меня наружу. Он отлипает от меня, и я, перевернувшись на бок, откашливаюсь, попутно вытирая рот всем, чем только можно. — О! Смотри! Ожил! А ты переживал, — дядя Ваня чуть ли не светится от счастья, Сеня мёртвый стоит рядом. Фонарик выпал из его руки и покатился по полу. — Ну, ладно, раз живой тогда, я пошел. Вам же больше ничего не надо? — Нет… дядь Жень… ничего, — еле произносит Сеня. — Больше… ничего. — Тогда хорошо, — мужчина берет фонарик и энергично топает обратно. — Миш? — с опаской окликает меня Александрович. — М? — я продолжаю лежать на полу и тупо всматриваюсь в тёмный потолок. В коридоре тишина, слышно как бьется моё сердце. — Всё нормально? Может, водички? — я лишь отрицательно помахал головой. — Мне это… завещание писать? Или не успею? — Ты лучше молись. — Я атеист. — Ты дебил, — спокойно отвечаю я. Понимаю, что такого у меня еще не было. И губы дяди Жени еще долго будут преследовать меня в кошмарных снах. Встряхнулся, мать вашу. Уж лучше к директору сходить, нежели поцелуи от охранника получать. — Сень, — зову я его. — Что? — Это ведь не считается первым поцелуем, правда? — с надеждой спрашиваю я, смотря на него снизу вверх. — Нее, — качает головой Сеня. — Тогда хорошо, — я перевожу взгляд обратно на потолок. — Ребята, вы чего? — к нам подбегает Одуванчик. — Бегом встали! У охранника скоро неожиданные процессы начнутся! — с этими словами Кир поднимает меня, и они вместе с Сеней тащат моё тело к ящикам. — Чего это с ним? — спрашивает мелкий, указывая на полуживого меня. — Кир, закрой рот, — недовольно отвечает Сеня. Мы сидели грёбанных полчаса за ящиками, жопы уже откровенно болели, и было холодно. Кир начинал посапывать у меня на плече. Александрович за это время сбегал за водой, и теперь я сидел и потягивал минералку, пытаясь собрать все мысли в кучу и хоть как-то прийти в чувства. — Миш, извини. Я не думал, что он до этого додумается, — Сеня посмотрел на меня взглядом побитого котенка. — Будто бы я думал. Радикалист хренов. Попробуй хоть кому-то сказать и обещаю — целовать будешь не только пьяного охранника, — я посмотрел на этикетку бутылки. — Кстати, самогонка — отвратительная вещь, — мы с Сеней переглянулись, минута молчания, и тот, не выдержав, прыснул от смеха, а за ним и я. Кир рядом недовольно буркнул. — Ццц, — я приложил палец губам, указывая на мелкого. — Что там в зале? — Ничего. Все тусуются по углам. Директор пару раз пытался всех развеселить, но потерпел крах. — Я надеюсь, все эти жертвы будут не зря. — Я тоже, — вдруг послышалась возня со стороны кабинки для диджея и в следующую минуту дверь резко открылась, громко ударившись об стенку, разбудив при этом Кира. Из кабинки с большими глазами и держась за задницу вылетает охранник. Материться, кричит, охает и ахает. Путается в поворотах и дважды прибегает к кабинке. В его глазах ужас и паника вперемешку с переживанием за его «сок». Зовя свою «мамочку», он опять бежит куда-то, надеюсь, в правильном направлении. Кир выглядывает из-за ящиков и утвердительно кивает нам. Мы оперативно вылезаем из убежища. Сеня остаётся на шухере, а я и Кир уверенно шагаем к кабинке. Но появившаяся внезапно проблема резко останавливает нас на пороге, будто бы говоря: «Не входи — убъет!». А с кабинки идет далеко не запахи «Шанель» с «Диором» и, кажется, местный вазон загнулся от перенасыщения ароматов местных полей. Мы закрываем нос, глаза слезятся, но пути назад нет. — Сука, ну и запах. Мать вашу. Знал бы — противогаз взял бы. Вроде бы человек — простое существо, а запах… убить можно. Ооо, ужас, — сетует недовольно Кир и пытается засунуть флешку в проём. — Мне кажется, или даже окно вспотело? — я всматриваюсь в проём и замечаю, как Гусь с воодушевлением о чем-то втирает правительству, что уже порядком устало от него. — Да тут не только окно, — отвечает Кир. — Сень, что там? — я выглядываю из кабинки. — Всё нормально, — коротко отвечает тот. — Может, подойдешь? — Да я тут постою. Мне вас отсюда хорошо слышно. Вы там… это… разбирайтесь, — вот же сволочь. Я вернулся обратно в кабинку и наблюдал, как зеленная полоса продвигается к своему логическому концу. Потом Кир открыл еще одну папку и установил какую-то программу. — Это что? — спросил я. — Не знаю. Но Гусь сказал установить тоже, — Кир вынимает флешку и прячет в карман. В зале на минуту повисает тишина, которая сразу же прерывается гулом школьников, а дальше по залу раздается уже современная музыка и местный народ заметно оживляется. С диким смехом мы вылетаем из кабинки и мчимся в сторону актового зала, наслаждаясь чистым воздухом. Кир от счастья подпрыгивает и подкидывает флешку в воздухе, Сеня запрыгивает ему на спину и они на всех парах несутся по коридору. Я же понимаю, что поцелуй с охранником был не зря и весело мчусь за ними. Ребята оборачиваются ко мне и оживленно что-то рассказывают, подгоняя подзатыльниками. Мы вваливаемся в зал, где на танцполе собралось достаточно народу. К нам подбегает довольный Гусь, пританцовывая, он улыбается во все свои 28 зубов. — Молодцы, ребята! Хорошая работа. — Да ты тоже хорош, — довольно отвечает Сеня и дает пять Гусю. — А где наши? — пытаюсь я перекричать музыку. — Вон! — Гусь указывает на девочек. — О! Даша! — восклицает Одуванчик. — Да, Даша, — с меньшим восторгом отвечаю я. — При том злая, — заканчивает Сеня вообще без азарта. — Да ладно вам, пошли! Ничего она не сделает, — Кир весело бежит к девчонкам, мне же с Сеней его энтузиазма не хватило. — Если что, мы просто ходили на улицу, проветриться, — объясняет мне Александрович. — Ага. — Ну что? Где были? — сразу вот так с порога. Ни тебе «Как дела?», ни «Может потанцуем?». — Ну… мы, — мнемся мы с Сеней. — Даш, нравится?! Это всё мы! — радостно так объявляет Одуванчик. Идиот, что сказать. — Напомни мне, чтобы я Киру мозги вставил, Окей? — говорит мне Сеня, и я киваю. — Зубакин! — А что я то сразу? — Да, а что он? Я тоже помогал! — интересно, когда Бог выдавал каждому ум, где в это время находился Кир? — Ты че, тупой совсем, не понимаешь? Тебе там мозги в боксе напрочь отбили? — Даша пускает молнии, грозясь перейти в полноценную такую грозу. Я стою, наблюдаю за баталией. Зубакин начинает огрызаться Даше, Даша Зубакину, Кир стоит в сторонке обиженный на весь мир со страдальческой моськой. Вижу, что вся эта злость президента простая обычная пыль в глаза. Рожкова стоит руки в боки типа злая, а сама уже ножкой притаптывает. Я улыбаюсь, Нина стоит рядом и тоже улыбается. Надо бы прекращать весь этот цирк. — Эй! — кричу я, и ребята останавливаются. — А давайте потанцуем! Мы что, зря так старались? — Зубакин с Рожковой переглянулись. — Мы на этом не закончили, — предупреждает Даша, на что ей только фыркнули. Взяв Нину за руку и прихватив Одуванчика за ворот пиджака, я, решив не ждать всех, повёл их на танцпол. «Нечего мне тут дуться», — подумал я, посмотрев на Кира, который, казалось, вот-вот лопнет от вселенской обиды. За Киром потянулся Гусь, за Гусем партнёрша Сени, которая, взяв Александровича под локоть, тащила его в нашу сторону, сам же Александрович еще умудрился по дороге дальше спорить и огрызаться. Ну, и завершающим звеном была Даша, что вела баталию с баскетболистом. Мы стали нашей скромной компанией в центре танцпола. Опять заиграла музыка, лучи разноцветных прожекторов метались по залу. Все прыгали, махали руками, охали и ахали, кричали что-то друг другу, пытаясь переорать музыку. Настроение у ребят заметно поднялось и даже носивший на себе до этого печаль и боль Кир опять примазался возле Даши, что отжигала не хуже самых заядлых тусовщиков. Она даже взяла Одуванчика за руку. Рядом с Киром стоял Гусь, танец которого больше походил на предсмертную агонию какого-то зверья, но парень по этому поводу не заморачивался и просто наслаждался, чуть ли не поставив танцевавшему рядом Сене хороший такой фингал. Дальше шла Надя, подруга Сени. Она вместе с Ниной танцевали и одновременно подпевали. И круг замыкал я, пытаясь перетанцевать Сеню, а тот, в свою очередь, меня. Сильно увлекшись, даже не заметил, как наткнулся на чью-то спину. Я резко обернулся, чтобы извиниться, но застыл, столкнувшись с взглядом синих удивленных глаз. Все слова вылетели из головы, и мы просто стояли, смотрели друг на друга, залипнув на пару минут. Рита неуверенно тянется рукой к моему лбу, убирая челку, и подушечкой большого пальца легонько проводит по пластырю. Я стою, как завороженный не в силах даже шевельнуться, но внезапно, чья-то рука на моём плече хорошенько тормошит меня. — Мих, всё нормально?! — дёрнул меня Александрович. — Даа! — ору я в ответ и оборачиваюсь, а Мармеладовой и след простыл. Что это только что было? Сосредоточенно смотрю на место, где минуту назад стояла девушка, рука машинально проходится по пластырю. Трясу головой, пытаясь вытряхнуть лишние мысли, и возвращаюсь к ребятам. А там, в центре круга, стоит Одуванчик, размахивая своим пиджаком, как разъяренный Кинг-Конг. Парень хватает Рожкову за руку, вовлекая в центр. И теперь они вместе танцуют. Стрелка на часах отбивала двенадцать, когда мы с Ниной, словно две перепуганные Золушки, вернулись домой (благо туфельки не потеряли). На пороге нас ждали не очень злые сестры, на лицах которых читалось нескрываемое любопытство. Больше всех оно читалось, кстати, на лице Маши, которая чуть ли не притаптывала от нетерпения. Мы, с опаской поглядывая на сестер, прошли мимо них. Те провели нас своими взглядами. Я с Ниной остановился около лестницы. Мы посмотрели на них, они на нас. Мы на них, они на нас. Не хватает еще перекати-поле, пистолета в кобуре и завывания степного ветра. Я чувствую, как воздух накаляется и становится как-то жарко, по виску сбежала капелька пота. — Ну, мать вашу! Мы еще долго так стоять будем?! — не выдерживает Соня. — Рассказывайте давайте! — Ну, надо же было интригу подержать, — довольно улыбаюсь я. — У меня из-за вашей интриги морщины появятся, — жалуется Мария и театрально вздыхает. Как бы мы не хотели, как бы мы не рвались, но поспать нам так и не дали. Ведь женское любопытство удовлетворить не так уж и просто. А если честно… не реально. И фраза: «Всё было очень круто. Все были очень красивые, и мы протанцевали целый вечер», — никогда и ни за что не угомонит женский разум. Женщинам же, мать вашу, надо знать всё с точностью до секунды. Как ты снял пальто, как повернулся, как посмотрел, как посмотрели на тебя, как ты поднял руку и как ты опустил руку. В общем, я чувствовал себя скверно, словно на допросе в концлагере. Благо лампу к самому лицу не додумались приставить. Наш допрос длился целых два часа. После того как я ответил на вопрос «Кушать будете?» — «Куда?», сестры смилостивились над нами и отправили в спальню. По пути, к которой я чуть ли не отдавил бедной Монстрике хвост, которая посчитала, что вполне нормально так будет разлечься посреди лестницы. Ведь она кошка. Ей всё можно. А я еще лам пафосными называл. Во дурак! Хоть я уперто продолжал клевать носом, зато добросовестно отсидел все уроки. И с гордым званием «Герой!» и двойкой в дневнике, я вышел из класса в предвкушении скорой встречи с кроватью-искусительницей. Вот только больше пяти шагов сделать у меня не вышло. Кир с Гусем мчались в мою сторону с большущими перепуганными глазами и портфелями наперекосяк. — Миш! — Миша! Может, сделать вид, что я их не слышу? Авось пронесет? Или прикинуться мертвым? Блин. Поздно. Прибежали. — Миш, там Нина… — Кир что-то пытается объяснить, но я его не слышу и мчусь в старую подсобку на первом этаже возле спортзала, где хранился весь спортивный инвентарь. Картина, что открылась передо мной, заставила моё сердце уйти в пятки. Я буквально примерз к полу, в ужасе смотря на всё это. А там, в подсобке школьники, став в круг, смотрели как Мармеладова, держа за волосы мою сестру, облила её какой-то гадостью. Нина кричит и рыдает, вцепившись руками за руку Мармеладовой, что продолжала издеваться над ней. Тушь, тёмными потёками спускалась по личику Нины на серую юбку (она впервые после бала решила накраситься) вперемешку с непонятной жижей. Рядом я заметил Сеню, которого держали двое пацанов. У Александровича был разбитый нос и пару пуговиц из рубашки с мясом вырваны. Он пытается освободиться, но удар поддых намекает, что лучше пусть не рыпается. — Несите ножницы! — кричит Мармеладова. — Ща ты у меня попляшешь! Ну как, весело теперь тебе? Одна из подруг довольно подает инструмент Рите, и та, с силой оттянув волосы Нины, поднесла его к ним. — Это ты у меня сейчас попляшешь, мразь, — зло выплюнул я, сжав кулаки и посмотрев прямо в глаза этой твари. В подсобке образовалась тишина, все посмотрели в мою сторону, Мармеладова с ножницами в руках застыла. Я вышел вперед, рядом со мной Гусь и Одуванчик. — О! Смотрите, кто пришел! Герой-любовник, — язвит Рита и сильно тянет за волосы Нину. — Руки убрала от неё! — Кто ты такой, чтобы указывать мне? — фыркает она. — Я еще раз говорю: Убрала. От неё. Руки, — чётко проговариваю я каждое слово, смотря этой бесанутой в глаза. — Я еще раз говорю: Кто. Ты. Такой? — и в этот момент, что-то щелкнуло во мне. В глазах потемнело, и я даже не контролировал свои действия. Мой отец когда-то учил меня, что девочек бить нельзя. Нужно быть терпеливым и не обращать внимания. Ведь это низость — бить того, кто и сдачи тебе толком дать не может. Извини, отец, но, кажется, я не смог. Звонкая оплеуха эхом раздалась по комнате. Все шокировано смотрели на меня. Ножницы из рук Мармеладовой выпали, громко ударившись об кафель. Сама же девушка, не выдержав такого, упала на пол, крепко держась за щеку, на которой алела моя пощечина, и с ужасом смотрела на меня. — Тварь ты такая, — я тучей надвигаюсь на неё, Рита же отползает. — Только попробуй еще раз обидеть меня, мою сестру или моих друзей… я уничтожу тебя, размажу по стенке, и твой папочка тебе не поможет, — шиплю я. — Сес-тра? — шепчет Рита глаза, которой начали слезиться. А дальше всё как в кино. Ритины шавки бросаются на нас. Прибегает Рожкова и неистово орет на всех, но ребята её не слушают. Кто-то грязно материт президента и посылает её на все три стороны. Но бедный парень даже договорить не успел, как мощный удар пришелся ему прямо в челюсть. Я посмотрел на взбесившегося Одуванчика, который пошел в самое пекло месить всех и вся. Даша пытается его вразумить, но у мелкого, видать, крыша совсем поехала. Рядом бушует Сеня, он всё-таки умудрился вырваться. Даже Гусь с горем пополам отбивается и сдачу дает. Мне прилетает меткий удар в губу, но и я в должниках не остаюсь, одарив обидчика хорошим ударом в нос. Я даже не помню, по скольким оркам мой кулак хорошенько проехался. Всё было как-то громко, быстро, резко и больно. Я сплёвываю кровь в раковину и промываю губу. Рядом стоит Одуванчик. Он моет руки с побитыми костяшками, брови нахмуренны, взгляд жесткий и в то же время сам парень о чем-то усиленно думает. Гусь пытается хоть как-то поправить свои очки, но те годятся только для того что бы выбросить их и забыть. Александрович сидит на подоконнике и болтает ногами в воздухе, тихо что-то насвистывая, изредка кривясь от боли в районе скулы. Нам устроили знатную головомойку от директора, в том числе и Рите с её приспешниками. Бедный старик так рассвирепел, что ему даже плохо стало. Поэтому стояли мы там не долго. Благо со школы не выгнали, сказали, что б неделю не появлялись. Единственное, родителей вызвали, а в моём случае — сестер. Но те оказались заняты, поэтому бонус: «получи звездюлей от директора и в подарок получишь звездюлей от родных» на меня не распространялся. По крайней мере до завтра точно. Мой телефон завибрировал в кармане, оповещая о прибытии новой смс-ки. Это либо мой любимый, всегда помнящий обо мне оператор, либо Даша. Она, кстати, забрала Нину с собой и сейчас должна была привести её хоть в какой-то порядок. Я посмотрел на экран — Даша. Значит, Нину можно забирать. Мы вшестером шли по пустынным коридорам школы. Я крепко держал сестру за руку, что уткнулась носом в шарф, и только видно было её глаза. Рядом шли Александрович, держа свой порванный пиджак, Одуванчик, всё так же с молчанием на губах, Гусь, уже без очков, и Рожкова. Моя маленькая банда. Они провели нас до ворот и отправились обратно, где уже в кабинете директора находились их родители. Я смотрел вслед удаляющимся четырем фигурам и понимал, что, несмотря на все эти происшествия, удача всё-таки улыбнулась мне. И дело не в том, что меня из школы не выгнали, а в том, что, кажется, я обрел то, о чем раньше и думать не мог. Помощь, поддержку, защиту, понимание в лице этих пятерых. Спасибо, ребята!