О чем поет соловей

Влюбленные пары многих жителей Скайрима повенчаны под сенью милосердной Мары. Их же любовь – главы скайримских воров, Галла Дезидения, и данмерки-воровки, яркоглазой Карлии – скрепила клятва владычице Теней. Вводя Карлию в Соловьиный зал, держа ее при этом под руку так бережно, как вел бы свою невесту, гильдмастер Дезидений был не тем, кем его привыкли видеть. Соловей, каким ему было положено предстать перед ликом госпожи Удачи, сейчас не скрывал своего лица под маской, и в глазах его не отражался звездами синий мистический свет. Мужчина трепетно смотрел на ту, кого вел через сумрак, старался помочь устоять, если под ногами случались незнакомые ей неровности, и знал: сегодня совсем скоро произойдет нечто прекрасное. Но перед входом в зал Клятвы Карлия должна была получить кое-что еще. Залог. Аванс от той суммы благ, которые дарует ей клятва верности, данная Ноктюрнал. Галл помнил – и ждал этого не менее волнительно, чем сама Карлия. – Прикоснись к этому камню, – сказал он тогда и отступил на полшага назад. Карлия подошла, прикоснулась, и плотная тень окутала ее с головы до ног, скрыв даже фиолетовые глаза. Постепенно сквозь дымку проступили очертания соловьиного облачения: из тумана соткались перчатки, плотные и материальные на запястьях, но паутинно-тонкие на кончиках пальцев; ловкое тело цвета скульптурного камня обхватили тугие ремни, стянувшие между собой лоскуты темно-серебристой ткани; на груди беззвучно запел летящий соловей, вышитый умелыми руками. Все завершилось быстро, точно тот, кто сотворил туман, опасался, что магия его развеется, стоит будущему стражу совершить хотя бы один выдох или вдох. И вот Карлия моргнула, и пелена спала с ее глаз, вновь позволив им видеть. Она потерла ладони друг о друга – и паутина на них растворилась, оставив пальцы обнаженными от начала второй фаланги до кончиков ногтей. Лучшие перчатки для вора… наилучший наряд, чтобы скрыться в тенях. Карлия скинула капюшон и опустила маску, ощущая под пальцами нездешний материал, ввергающий своими свойствами в невольный трепет. Взглянула на Галла – его глаза полнились восхищением. Предчувствие близкого праздника, сладко тревожащее эльфийскую душу, не покидало и его. – Ну, идем? – спросила она. – Мерсер уже заждался нас с тобой. Галл кивнул и вновь подал ей руку. Темные женские пальцы легли на светлые мужские – бежевый морской жемчуг и экзотический южный шоколад. Обоим в силу профессии было знакомо и то, и другое. А когда они заключат сегодняшнюю сделку – самую выгодную из всех, когда-либо совершенных Гильдией при Галле, – он вновь покажет Карлии и не раз еще сам убедится в том, что жемчужные нитки ей очень к лицу. Но вот незадача: к концу церемонии Галл заметил, что Карлия чем-то взволнована, возможно, даже подавлена. Уж не разочаровалась ли в том, чего ждала всю сознательную жизнь? Не кажутся ли ей теперь рассказы матери чересчур преувеличенными, а сам Галл – обманщиком? Гильдмастер сумел обратить на себя ее внимание лишь после выхода из Зала. Точнее, она сама так пожелала, задав ему вопрос: – Я смогу снять это без ножа? – спросила Карлия. Похоже, она была всерьез озабочена способом, которым ей довелось впервые примерить новую воровскую униформу. Всего-то. Услышав ее слова, Галл испытал огромное облегчение. – Я помогу тебе раздеться, если хочешь. Эльфийские огромные глаза игриво сощурились. Карлия улыбнулась. – Хочу. Теперь же и вовсе не удастся отличить их союз от традиционной свадьбы. Молодожены наряжены в соответствии с особенным событием, клятвы перед божеством принесены, и даже брачной ночи нашлось свое место. Тень, набежавшая на одну из лун, которая светила той ночью прямо в окно их спальни, укрыла сплетенных воедино и щебечущих томным шепотом Соловьев своим плащом и благословением. Возрожденная триада отныне завершила круг. И теперь, в то время как члены Гильдии пребывают в неведении и искренне молятся Ноктюрнал, прося ее вознаградить воров бесценной удачей, Соловьи знают: их молитвы ни к чему, и кредит на прямо-таки мистическое воровское везение уже сполна оплачен душами триады. Это всего лишь деловая сделка, обязывающая обе стороны. Неведение посторонних не входит в обязательные условия сделки, но так Соловьям намного спокойней. О том, что триада реальна, не знает никто. О храме и реликвии Ноктюрнал не известно ни одному из здешних ловкачей. Это облегчает Соловьям задачу и дает возможность чаще использовать их особые таланты, когда это требуется им самим. И потому Соловьи и поныне оставались ворами Гильдии, лучшими из всех воров Скайрима, а может, и всего Тамриэля; смертными, осененными благом из рук самой Ноктюрнал. И город их, Рифтен, продолжал быть настоящей столицей воровского дела: ведь народу по заброшенной канализации под городом сновало, «как в Имперском городе» – именно так любили сравнивать вдохновленные чередою удач воришки-новобранцы. Руки Гильдии тянулись далеко-далеко, за пределы северной провинции, и частенько ее члены отлучались, например, в Сиродиил по служебным делам, ища, что еще по-настоящему ценное можно незаметно стянуть и дорого продать. Особенно ярко Карлии запомнился один маленький случай. Тогда Великая война с Доминионом закончилась буквально на днях, но приказ о запрете поклонения Талосу уже находился на руках решительно у всех пограничных отрядов. Поглядывая друг на друга и дожидаясь, пока ретивые, даже чересчур усердные в государственном деле солдаты обыщут их вещи в поисках запрещенных безделушек с символом Талоса, Карлия и Галл то и дело улыбались друг другу, нервируя посторонних загадочными взглядами. Но все было куда проще, чем полагали солдаты: Соловьи всего лишь верили совсем в иных богов, иным они по ночам возносили свои песни. Неважно, что у человека нет крыльев, пока я слышу, как поёт соловей... Пока для Карлии ее ночами поет ее собственный Соловей, и пока она отвечает ему с таким же жгучим вдохновением. Они были воистину опьянены везением, сыпавшимся на головы членов их Гильдии и их самих – но не только. Гильдмастер и его лучшая воровка были опьянены друг другом. – Знаешь, рядом с тобой я забываю обо всех тревогах, – сказал как-то Галл, отвлекшись от заполнения конторской книги. Воровская организация только непосвященным кажется кучкой неорганизованного сброда, но это не так: воры, отлично знакомые со всеми способами замаскировать часть доходов или расходов, ведут свои документы весьма прилежно и внимательно. Нужно оказаться хитрее и смышленей самого Дезидения, чтобы украсть из-под его носа хотя бы десяток септимов. Карлия, перебиравшая корешки книг на полках здесь же, в его кабинете, сдула с пальцев пыль и с нежностью и легким удивлением взглянула на любимого. – Да. И мне это знакомо. Особенно – когда ты обнимаешь меня. Улыбнувшись, Галл раскрыл объятия, и Карлия села рядом и взяла его за руку. Другая его ладонь легла на ее спину. – У тебя пальцы в чернилах, – ответила она, прежде чем прикоснуться губами к его ладони. – Но не отвлекайся от незавершенной работы ради меня. Тебя все-таки что-то тревожит, верно? И повод для тревог между тем действительно вставал перед Галлом все яснее. Мерсер Фрей, третий Соловей, ощущал себя третьим лишним, видя счастье своего друга с сероликой воровкой, и оттого слишком уж рьяно налегал на дела Гильдии воров. Оттого слишком хорошо знал все документы, которые вел Дезидений. Оттого держался против соблазна очень долго, но не сумел устоять. Галл был в этом убежден: чутье до сих пор ни разу его не подвело. Но одних убеждений здесь мало: нужны веские доказательства, чтобы обвинить превосходного вора в подобном предательстве Гильдии. И Галл занялся ими. «Рядом с тобой… обо всех тревогах». Вот почему Карлия чувствовала себя виновной за то, что произошло с Галлом. Вот почему приятное наслаждение жизнью обрушилось в кошмар так внезапно. Любовь затуманила их разум. События того самого дня, ставшего днем разлома между прошлым и будущим, остались в памяти слабо связанными обрывками. Переходы между ними где-то смазались, а где-то части оказались наложенными друг на друга, создав в итоге взаправдашний кошмар – но не во сне, а наяву. Вспышки, краткие сполохи памяти: Карлия, направляющаяся в сторону Винтерхолда – и замеченная ею пара вороных коней, чернильными пятнами взрезавших девственную белизну снежной пустыни. Руины посреди океана зимы. Ее гулкие шаги по незапертой гробнице. Голоса Галла и Мерсера. Вскрик. Опоздание. Умирающий Галл и захваченный врасплох предатель. Едва сдержавшись от того, чтобы броситься на ехидствующего Мерсера, Карлия выскочила из руин, вихрем взметнулась на коня и пришпорила его – сильно, до боли в собственных лодыжках. Снежная белизна слепила, выжигая из памяти тошнотворный, сумасшедший образ, виденный ей там, внизу. Она летела, и ей все мерещилось, что Мерсер Фрей рядом, что он дышит ей в спину и вот-вот сдернет с лошади, чтобы убрать последнего свидетеля. Горло ей все еще жгли ее собственные слова: резкие возгласы, отрывистые обвинения и непонимающие вскрики – и она накрывала его рукой, рискуя свалиться с загнанной лошади, стоит той взбрыкнуть. Но лошадь, хоть и устала, шла ровно – и Рифтен был все ближе. Сменить взмыленного коня, не раздумывая расставшись с деньгами, вскочить в новое седло – и снова, снова на юг. Все дальше от начала конца. Карлия не была уверена, успела ли возвратиться в Рифтен первой, ведь наверняка они с Фреем шли разными дорогами, и поэтому не сунулась в Гильдию – слишком опасно. Нет, она отправилась в дом Галла. Огляделась, точно собираясь взломать замок, и своим ключом открыла дверь, с тяжкой безысходностью размышляя: неужели это все правда? Неужели это не кошмарное видение, как показалось ей в гробнице, как продолжает мерещиться и сейчас? Неужели Мерсер Фрей на самом деле заклеймит ее убийцей… ее Галла? И если это правда, то что можно взять с собой на память, чтобы Мерсер Фрей, присвоив имущество Галла Гильдии (и себе), не смог приказать ворам отыскать эту вещь, а вместе с нею и Карлию? Ее взгляд упал на Соловьиный клинок, в процессе сборов брошенный гильдмастером на кровать, – и задержался на нем. Наполовину вытащенный из кожаных ножен, меч поблескивал в рассеянном свете, проникавшем с улицы. Соловей на эфесе вечно стремился к литой полной луне, беззвучно щебеча. Вот оно. Никто не знает, что это и откуда взялось; никто и никогда в Гильдии не замечал в руках Галла этого клинка. Это оружие Соловья, а не вора, равно как и ее собственный лук. Не дав себе передумать, Карлия схватила клинок и закрепила на своем поясе, скрыла от чужих взглядов, запахнув на талии длинный плащ. Теперь у нее остался лишь один путь – в Сумеречную гробницу. Если там ее и настигнут, Галл-страж откроет им правду и защитит Карлию. Ведь сохранение тайны их сделки теперь не так уж и важно, если один из важнейших членов Гильдии нарушил ее первое правило и окрасил руки чужой кровью. Но ей не удалось попасть в гробницу: дверь оказалась запечатана. Карлия оглядела ее, заглянула в замочную скважину причудливой формы, и ей стало ясно: Скелетный Ключ похищен, и теперь и святилище, и Черное Озеро заперты. Связь с Вечнотенью утрачена. Разумеется, Ключ утащен Мерсером Фреем, поняла Карлия. Больше некому. Теперь все стало понятно. И убийство ее Галла, и желчные речи Мерсера в ее адрес, и обещание устроить так, чтобы его тайна не разнеслась вместе с Карлией по всему свету. Невыносимо горько, но теперь – логично и объяснимо. Изгнанная и из лона владычицы Ноктюрнал – первой после Галла и казавшейся последней, кому Карлия могла бы доверить свое горе, – беглая ночная птица устремилась в тень, ведомая жаждой мести. Однажды она покажет Мерсеру, что не все так просто, что если даэдра не станут наказывать его, то руки смертных непременно дотянутся и совершат отмщение. А данмеры, способные жить века, умеют ждать. И порою, сидя над клинком, оставшимся ей в бесславное наследство, бездумно правя на серебряном металле невидимые зазубрины, Карлия размышляла: почему Ноктюрнал не забрала его назад? Только ли потому, что иссякло Черное Озеро, лишив ее возможности вступать в связь с Нирном по собственному желанию? Может быть, это жест для нее, для Карлии – Соловья, нарушившего клятву? Шанс на прощение, которое однажды будет ею заслужено? «Знаешь, почему поёт соловей?» – вот ответ на всё. Ответ на все – в дневнике ее Соловья. Когда-нибудь она за ним вернется и сделает это непременно в тот самый день, когда две трети возмездия будут совершены. Когда останется совершить последний удар. Когда склянка с готовым паралитическим зельем на донышке будет вновь согрета теплом ее ладони. Ради памяти ее Соловья однажды в унисон с тетивою лука она споет в ночи последнюю из песен, сложенных ею за два с лишним десятка лет.