***
Когда на следующее утро я вышла из комнаты, то гостиная снова была заставлена свежими цветами. Я прикинула, сколько все это могло стоить, и лишь покачала головой. — Вам не нравятся розы, мадемуазель? — прозвучал за спиной мелодичный голос. — О, нет, что вы. Они прекрасны. Просто их красота так недолговечна, — я невесело улыбнулась. — Мне грустно от мысли, что эти цветы были срезаны только для того, чтобы назавтра увянуть. — Такова жизнь, — тихо произнес Эрик. Он снова был в маске, но я предпочла проигнорировать этот факт. Несмотря на произошедшее между нами вчера, я с содроганием думала о том, что скрывает под собой черная ткань и поэтому была отчасти благодарна Эрику за то, что он дал мне возможность если и не забыть, то попытаться забыть ужас его лица. Хотя бы на время. — Их именно для этого и выращивали. Чтобы доставили радость, а затем канули в Лету, не оставив после себя следа. — Да, я знаю. И все же я предпочитаю живые цветы, растущие и развивающиеся на наших глазах. Эрик кивнул каким-то своим мыслям и пригласил меня к столу. Сегодня он снова был сервирован на одного, и я поинтересовалась, не будет ли Призрак завтракать. — Я уже поел, — спокойно произнес он. Пока я медленно жевала бутерброд с запеченным мясом, а Ангел Музыки заваривал мне кофе, до меня вдруг дошла вся абсурдность ситуации. Сейчас у меня был обычный человеческий завтрак в нормальной гостиной, находящейся в сотне метров под землей. — Эрик, это все так странно. Этот дом в подвалах Оперы. Кто его построил? — спросила я, размешивая сахар в поданном мне кофе с густой молочной пеной и подсознательно догадываюсь об ответе на свой вопрос. — Я, — просто произнес этот необыкновенный человек, подтверждая мои догадки. — Но как это возможно, ведь Оперу спроектировал Гарнье? — вспомнились мне исторические факты. — Я нанялся к нему строителем-подрядчиком и получил несколько контрактов по перестройке фундамента здания. Я хотел создать свой собственный подземный мир. — Вы действительно построили все это, — я знала, что сейчас мои глаза зажглись живейшим любопытством. Призрак Оперы усмехнулся, заметив мой интерес, и начал рассказывать об устройствах, установленных в подвалах, и секретных ходах, пронизывающих все здание. Когда я закончила с завтраком, Эрик спросил у меня, чем бы я хотела позаниматься. Ответ уже давно крутился в моей голове, но я не была уверена в уместности такой просьбы. — Я хотела бы увидеть ваше подземное царство, — быстро выпалила я, не давая себе времени передумать. — Если это, конечно, возможно. — Царство? — горько переспросил мужчина. — Не думаю, что вам понравятся подвалы, Кристина. — Понятно, — я постаралась, чтобы в моем голосе не слишком явно прозвучала обида. Он не доверяет мне, а потому не хочет показывать свои секреты. Что ж, наверное, он прав. — Вы расстроились, — мягко констатировал Ангел Музыки. — Конечно, я покажу вам подвалы, если таково ваше желание. Но они вряд ли произведут на вас благоприятное впечатление. — Правда? — мои губы сами растянулись в радостной улыбке. Последнее же замечание я предпочла пропустить мимо ушей. — Спасибо! Практически целый день мы провели, гуляя по подземному миру Призрака. Я видела огромные, медленно вращающиеся шестеренки, видела сложнейшие системы рычагов, лебедок и противовесов, хитросплетения труб и удивительную путаницу балок и канатов. Мы прошли завалы старых декораций и задников, посетили подземную конюшню. Эрик показал мне бесчисленное множество тайных дверей и переходов. Нажимая на определенные камни, Призрак Оперы заставлял коридоры перестраиваться, а тупики по его воле превращались в перекрестки. Эрику явно льстило мое восхищение, и он раз за разом поражал меня все новыми чудесами. Впрочем, были в нашей прогулке и не слишком приятные моменты. Несколько раз мы проходили по краю открытых люков. Когда я увидела один из них впервые, то имела глупость поддаться любопытству и заглянуть туда — там клубилась непроглядная тьма, и я даже приблизительно не могла бы определить глубину провала. Впрочем, одно я знала точно: живым от туда не выбрался бы никто. Тогда мне в голову пришла глупая мысль: «Если я оступлюсь и полечу вниз, Эрик меня поймает?». И украдкой взглянув в золотые глаза, вдруг отчетливо поняла — он не даст мне упасть, никогда, чего бы это ему не стоило.***
Только в четыре часа дня мы, уставшие, но довольные, вернулись в дом у озера. Ничего не могу сказать насчет Эрика, но я совершенно не была привычна к таким дальним прогулкам. На обед Эрик накрыл стол, поставив вкусно пахнущий суп и овощное рагу, и предложив мне начинать. — А как же вы? — Я не голоден, спасибо. Я была уверена, что Ангел Музыки лжет, так как сама я нагуляла изрядный аппетит, а Эрик не ел и того дольше. «Он просто не хочет снимать маску», — пришла в голову внезапная мысль. — Пожалуйста, поешьте со мной, — тихо попросила я, заглядывая в золотые глаза. На миг в них отразилась боль, но я упрямо продолжила, переходя на «ты»: — Не нужно маски, я уже видела тебя. Просто… будь собой. Ты позволишь? — я медленно потянулась к черной маске. Он не отклонился, и я аккуратно расцепила застежки, снимая черную ткань. Да, вблизи и при ярком свете лицо сидящего напротив существа было даже ужасней, чем в моих воспоминаниях, хотя и не было искажено бешеной яростью. Я не выдержала и низко опустила голову. Судорожный вздох и нечеловеческое страдание, на миг отразившееся в глубоко посаженных золотых глазах помогли мне взять себя в руки, и я заставила себя улыбнуться. — Все в порядке. Давай есть, пока эта прекрасная еда не остыла. Когда с обедом было покончено, Эрик потянулся за маской. Но я оказалась быстрее и успела перехватить черную ткань. — Не нужно. Все хорошо. — Кристина, вы не должны насиловать себя. Даже моя бедная, плачущая мать никогда не позволяла разгуливать мне по дому без маски. Я покачала головой, а затем, вдруг решившись и не давая себе передумать, резко встала и бросила маску в камин. Пути назад больше не было. — У вас было не очень счастливое детство, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла я, предпочитая не застрять тему на импульсивном поступке. — О нет, что вы. Вполне счастливое детство для такого, как я, — тихо и обречённо, явно думая о другом, ответил Эрик. — Расскажите мне, где и когда вы родились? — решила я утолить любопытство, уже давно тайно мучавшее меня. — Я родился в 1835 году в семье строителя-подрядчика неподалеку от Риона. Сейчас было начало весны 1881 года, а, значит, Эрику должно быть около сорока шести лет — быстро подсчитала я в уме. Мне же в реальном мире исполнилось двадцать пять, а Кристине так вообще еще не было и восемнадцати. Он старше нас в два раза. «Хотя, по логике, я прожила обе наши жизни, так что мне сейчас вполне можно дать сорок три года. Получается — я всего на три года младше Призрака Оперы. А, возможно, даже на два года» — начала я софистические рассуждения. — А какого числа вы родились? — задала я крайне важный для моей теории вопрос. — Не знаю, когда-то осенью. Выходит, что ему все-таки сорок пять. — Подождите, вы не знаете точной даты вашего рождения? — только сейчас до меня в полной мере дошел смысл сказанного. — Нет. А разве это важно? — Ну как же, день рождения, подарки, — и я замолчала, поняв, насколько по-детски это прозвучала. — Праздник? Подарки? — Эрик разразился тихим, но очень злым смехом. — Почему вы думаете, что это должно как-то меня касаться? Я сжалась, проклиная себя за необдуманные слова. — Я могу купить себе любую вещь, Кристина, — вдруг смягчился мужчина. — И мне не нужно ждать для этого какого-то эфемерного праздника. Между нами повисла неловкая тишина. Со вздохом Эрик поднялся. — А теперь пойдемте, споем что-нибудь из оперной музыки. Перед тем как пожелать мне спокойной ночи, Эрик спросил, не нужно ли мне что-нибудь, так как он собирается с утра отправиться за покупками. Несколько секунд, я, прищурившись, разглядывала ожидающего ответа человека. А затем, решившись, попросила принести листок и ручку. Мелкий убористый почерк, которым я в тайне гордилась, заполнил страницу. Сомневаюсь, что мы каждый день будем настолько подолгу гулять по окрестностям, а чем-то занять себя все равно необходимо. Здесь отсутствуют такие неотъемлемые от привычной жизни вещи, как компьютер или телевизор, а потому я вспомнила о том, что в школьные дни увлекалась рукоделием. Конечно, первоначально я ненавидела уроки труда, считая их пустой тратой времени и сил. Но постепенно, через слезы и исколотые пальцы, я начала находить своеобразное удовольствие в том, чтобы видеть, как из невзрачного мотка ниток и простой ткани получается нечто совершенно иное. Я не думала, что мужчина может хоть что-то понимать в выборе ниток, а потому скрупулезно выписала все параметры желаемых принадлежностей для рукоделия. Получилось довольно немало. Проглядев список, Эрик удивленно приподнял бровь. — Я верну деньги, честно, — поспешила я заверить мужчину. А вот теперь вместо удивления золотые глава вспыхнули гневом. — Вы издеваетесь? Или это такое изощренное оскорбление? Не можете же вы действительно считать, что я не способен заплатить за пару мотков ниток? — Я… извините. Я не хотела вас обидеть. Просто не подумала. Забудьте. День закончился, как обычно, пением. Не знаю, почему, но я до сих пор не смогла привыкнуть к голосу Ангела Музыки. То оглушительный, как гром, то нежный, как летний ветерок, стоило его зазвучать как он сразу кружил мое сознание в волшебном водовороте под названием «музыка».