Жизнь двадцатилетних

      Музыка останавливается, Наён чуть не валится с ног. Мышцы ноют, но если раньше она была хотя бы удовлетворена результатом своих стараний, то сегодня все было совсем не так. Терпение исчерпывается с небывалой скоростью, а движения все еще остаются нечеткими и вялыми.       Ее уже ничего не вдохновляет. Ни слова «Лидер Наённи справится», «всё будет хорошо, ты же талантлива» и так далее по списку. Она знает, что все будет хорошо. Все равно дебютирует, потому что у нее есть уже популярность, которая будет им очень нужна в начале. Просто… Это невероятно сложно. Постоянно следовать чьим-то ожиданиям, быть всегда идеальной и веселой, дабы командный дух не падал. Лидеру даже грустить нельзя привселюдно. Поплакать и сказать, как она благодарна всем-всем за поддержку — это максимум. Но для Наён это зачастую игра на публику, а не искреннее проявление эмоций.       Она готова разреветься, лежа на паркете и смотря в потолок, хотя прекрасно знает, что не поможет это, но хочется. Наён никогда не была плаксой, но она, все же, девочка, которой очень рано, как и всем, пришлось стать взрослой и расстаться с домом и обычной жизнью.       «Им, перестань себя жалеть, вставай, ну…» — хочет сказать себе девушка, но каким-то образом слышит, как эти слова доносятся из входной двери в зал.       — И давно ты следишь за тем, как я пиздострадаю, Сынчоль? — Чхве, без стука, заходит в комнату и подходит к девушке, распластавшейся по паркету в форме звезды, садясь на пол.       — Где-то с того момента, как ты шлепнулась на пол. Кстати это было красиво, спроси, может, включат в хореографию.       — Очень смешно. Мне хватает тех движений, которых я и так не могу отточить. Увольте учить что-то еще.       Сынчоль хмурится, подставляя руку под голову.       — В чем твоя проблема? — спрашивает он серьезным тоном. — Травма мешает?       — Ага, она самая. Травма под названием «унылый кусок дерьма». У меня просто такое ощущение, что на повторный дебют я уже не способна. — начала Наён. — Рэп ухудшился, скоро вообще в недо-вокалисты переквалифицируют, танцы нечеткие, «без эмоций», как тренер сказал. Ну вот в каком месте я без эмоций?       — Им Наён, я пришел не для того, чтобы выслушать твои истерики, у тебя для этого есть Кёлькён, — возмутился парень, скрестив руки на груди.       — Кёлькён сама плачет по ночам, её уже даже Джун не может успокоить, не то, что девочки. — говорит та, сверля взглядом потолок.       — Ну, Джун не психолог, чтобы ее успокаивать. Мне кажется, что он только мешает ей своим присутствием… Так что в следующий раз прошу менеджера никуда его не отпускать. А Кёлькён и правда нужно к врачу, так и до срыва недалеко.       «Мне кажется, он уже у всех нас наступил…»       — Правда… Сынчоль, вот как ты выдержал это?       — Что? — непонимающе спрашивает тот. Наён отрывает свое тело от пола и садится, скрестив ноги.       — Все. Все, что должен делать лидер.       — Да как-то. Просто со временем принял все это как часть жизни… наверное. — парень призадумался, потянулся рукой к затылку и почесал его. — Хотя, забудь. Но я не понимаю, почему ты спрашиваешь об этом. Тебя же назначали лидером.       — Вот! Там все было как-то просто. Тебя назначали, никто и не поспорит, все довольны, ты исполненяешь свои обязанности. Тебе не кажется, что все смотрят на тебя из-под лоба, нет неловких разговоров и прочего.       — Хочешь сказать, что кто-то из твоих сомневается в твоей позиции?       Наён взглядом находит глаза Сынчоля и разочарованно поджимает губу.       — Нет, просто Минкён… Она столько сделала, пока я продвигалась с другой группой. Она была с ними, она ими руководила, она их успокаивала, когда случались истерики.       — А они случались. — Подытожил парень.       — Да.       Наён скользит по паркету и подсаживается ближе к Сынчолю, утыкаясь ему в плечо. Просто устало сваливает на него свою голову, полную странных мыслей.       — Я знаю, что ты не любишь моё нытье. Я знаю, Сынчоль. Просто меня тошнит от того, как Роа улыбается, как она так искренне мне улыбается и называет лидером-Им… Тошнит от того, что я не могу об этом поговорить с ней, потому что трусиха, а открыть мысли могу только тебе и Келькён.       Чхве молчит несколько мгновений и затем выдает:       — Что же… Я приму за комплимент тот факт, что ты считаешь меня надежным. — И смеется.       Не будь Наён настолько истощенной морально, она бы тоже посмеялась, но находится сил только в руке, чтобы стукнуть его.       — Лучше бы решил мои проблемы, а не язвил.       — Я не могу решить проблемы твоей группы, Им Наён. Потому что это твоя группа. — Тянет он, делая акцент на нужном слове. — Но вообще, я даже не переживаю за тебя. Когда-нибудь разговор до этого все равно дойдет. Вы все равно поговорите, поймете друг друга, обниметесь и вместе убежите в закат.       Наён криво улыбается. По-другому уже силы нет, и Чхве это понимает. Слова Сынчоля волшебным образом снимают тяжесть и без того ноющей головы. Она очень надеется, что так будет и еле заметно кивает. Работа работой, но ведь о дружбе никто не забывал? Пробыв вместе столько времени, они должны суметь понять друг друга.       — Не хочешь пройтись куда-нибудь? — Вдруг вырывается у Купса. Наён лениво кивает, следя за тем, как тот поднимается с пола, и поднимается за ним. Можно было бы сказать, что ей нужно оттачивать движения, только кого она решит обмануть? Он читает ее, как открытую книгу, и видит же, что тренироваться совсем не хочется. Его самого иногда от танцев подташнивает. Он понимает.       Детская площадка в нескольких домах от их компании спасает. Там есть качели и лавочки. Что еще нужно, чтобы успокоиться?       Наён выкрикивает:       — У тебя, что, расписания нет, раз решил со мной повозиться?       Сынчоль отрицательно мотает головой, а затем добавляет:       — Я написал все, что должен был, так что могу завтра и отоспаться. А сегодня, как ты говоришь, могу и «повозиться» с тобой.       — Я просто не хочу еще возвращаться. Пока не рассветет, не хочу. — Коротко отвечает девушка, раскачиваясь сильнее.       — Просто не парься, Наён-а. Мы друзья.       Почему-то, эти слова в миг перекрывают Им доступ к кислороду. Душат, не дают вдохнуть на полную грудь. Становится больно так, что от горечи уже не поджимаешь губы, а чуть ли до крови не закусываешь, чтобы не всхлипнуть. Как хорошо, что человечество изобрело маски, половины лица не видно, как и разочарования.       И хорошо. Они закончили с этим еще два года назад. Еще до дебюта Сынчоля. До предебютного шоу.       Во времена стажерства никто их не контролировал в этом плане. Потому что дела никому не было, кто кому нравится. Они все тренировались вместе, ели и веселились тоже вместе. Это было неизбежно, поэтому все решили забить и сконцентрироваться на огранке сокрытых в скорлупе алмазов. Тогда все было просто, не то, что сейчас. Наверное, поэтому слово «друзья» звучит, как приговор, чем как обычное утверждение. Потому что это и правда приговор. Как для Наён, так и для Сынчоля.       — Спасибо, что отвлек меня от мыслей про Минкён. — Тихо говорит Наён, когда они уже стоят у входа в общежитие девочек.       Чхве приспускает маску к подбородку и по-дурацки улыбается. Широко, как только у него получается. Затем, они прощаются.       «Мысли о тебе занимают места в моей голове куда больше, чем Минкён. И в отличие от нее, ты относишься к проблемам, которые решить невозможно».