***
Прошло пару часов после эмоционально тяжелого завтра. Девушка успела расположиться в своем жилище. Комната сама по себе представляла довольно просторное помещение с белыми стенами и новым паркетом, разбавленными сиреневыми и фиолетовыми пятнами, в лице мебели, занавесок и картин в подходящей гамме. Все настолько было поглощено этим цветом, что казалось, что здесь пахнет сиренью, но на самом деле в комнате стоял приятный запах чистоты и морского бриза. Вещи разложены, нужные учебники перенесены со стола в часолист, а камин был зажжен. Аделин стянула еле сиреневое, почти белое одеяло и укуталась в него, утопая в мягкости и тепле, которое напоминали заботливые объятья отца, и села у камина. Девушка направила свой напряженный взор на окно: все небо было погружено в темную пучину туч, которые устрашающе гуляли по небу. Дождь лил уже около часа, и сказать что он просто лил, значит нагло солгать, ведь он стоял стеной. Буквально. Если встать под этот ужасающий дождь, то можно промокнуть в первые пару секунду. В таком ливне даже дышать невозможно, что уж говорить о каком-либо движении. Хоть Лина и не видела моря из-за своего положения, но была уверена в том, что оно бушевало, вздымаясь и ударяясь о каменную преграду мостовой. Что-то похожее было и на душе девчонки. Неспокойно, темно и страшно. Ведь раньше все было просто, все начиналось одинаково, словно перезагрузка компьютера у остальцев. А сейчас что? Совсем все не так, даже погода другая. Хотелось взвыть и в страхе бежать. Но куда и, главное, зачем? Ведь она сама приняла эту игру, сама прошла первые четыреста мотков петли. Всегда во всем она была виновата, и самое ужасное, никогда не было оправдания ее действиям. Мрачную идиллию прервал предупредительный гудок нуль-зеркала, оповещая о неожиданном госте. Аделин даже взглядом не повела, слишком уж сильно погрузилась в самобичевание и мрачные суждения о том, что же будет дальше, но вдруг перед ее взором появился темноватый силуэт девочки, вставшей спиной к огню. Почему-то в памяти всплыла ужасающая картина, словно эта девочка уже была перед ней в таком виде, но не перед огнем, а в самом огне. Лина проморгалась, дабы согнать это жуткое изображение. Перед ней стояла рыжеволосая девочка, с перемотанной рукой и яркими васильковыми глазами, которые выражали крайний интерес и радость. — Я - Василиса, твоя сестра, — девочка протянула руку и улыбнулась. — Да, я знаю, — как-то без эмоций выдавила одна из Огневых, — Я - Аделин. Когда до Васи дошел факт, что руку ей не пожмут, она опустила ее и уселаcь справа от Лины. Казалось, что время кто-то остановил ведь обе девочки застыли, наблюдая за плясками огня в камине, но когда Василиса вновь кинула взгляд на свою сестру, она спросила. — А тебе можно доверять? — прозвучало очень наивно и глупо. — Этот вопрос ты должна задавать не мне, а себе. Можешь ли ты мне доверять? Даже не знаю… Мы знакомы с тобой меньше пяти минут, особо еще не разговаривали, а ты уже про доверие, — с губ Лины сорвался саркастический смешок. — Ну, если ты имеешь в виду, буду ли я тебя задевать так же, как Норт, Дэйла и Марк, мой ответ будет таким: будешь вести себя всю дорогу так же глупо, то будешь слышать от меня только язвительный издевки. Девчонки переглянулись. Стало ясно, что надо скорее продолжать диалог, пока это не переросло в очередную вражду детей семьи Огневых. Василиса, казалось, уже давно продумала какие вопросы задавать, но видимо слова новой сестры ее задели. — Кто твоя мать? — как-то из неоткуда спросила рыжая, отводя взгляд. — Я не знаю. В жизни ее не видела. Даже портретов нет, — Аделин прикусила губу, ведь такого вопроса она явно не ожидала. — Что тебе хочется знать о моем никчемном существовании. Но учти, я не буду отвечать на вопросы подобному этому. Василиса призадумалась, видимо не знала с чего начать, а Лина фыркнула, удивляясь бестактности своей сестренки. В предыдущие разы Василек не интересовалась матерью Аделин, да что там, они в первый день никогда и не разговаривали. Молчание тянулось резинкой, разрушаясь лишь дыханием девочек и потрескиванием камина. Было тяжело сосредоточится, ведь не каждый час привычное рушится об обстоятельства. В конце концов, кто-то должен был разрушить накатившую неловкость и попробовать завязать разговор. — Слушай, давай так, — начала Линка, — я рассказываю всю информацию о себе, которой считаю приемлемой для твоего использования, а ты потом не трогаешь меня вопросами, хорошо? В ответ Лина получила лишь кивок, поэтому спешно продолжила говорить. — Мне 16 лет, я училась в остальской часовой гимназии с пяти лет и уже закончила свое обучение. Сейчас собираюсь помочь вам с походами в Расколотый замок и разобраться еще с кое-какими проблемами. Так же, обращу твое внимание, что я не собираюсь участвовать в спорах между ключниками, я буду делать только то, что потребуется для исполнения общей цели, то есть раскрыть секреты времени. Делаю я это все только по просьбе нашего отца. Что ж еще? Ну, наверное, стоит отметить, что я не хочу чтобы ты мне мешала, когда я этого не хочу. И еще, не жди от меня сестринской любви, но и ненависти от меня ты тоже не получишь. Я тут лишь пешка и пришла помогать королю пройти партию, не более того. Теперь думай обо мне что хочешь. Последняя фраза была сравнима с плевком в лицо и это снизыскало свой эффект, лицо Василисы погрязло в возмущении, а рот то открывался, то закрывался. Видимо девочка пыталась подобрать слова, но ничего годного так и не придумала и поэтому лишь слегка нахмурила брови. Недовольство рыжей принесло такой кайф Лине, теперь понятно почему все так любят над ней измываться — ее легко вывести из себя. Пометив для себя эту деталь, Аделин снова уставилась на огонь. Но где-то через минуту была окликнута, из-за чего пришлось вновь обратить внимание на более малую особу. — То есть, ты вообще не хочешь никакого общения? — коротко уточнила Вася. — Нет, не совсем. Я просто хочу, чтобы мне давали свободу выбора взаимодействия. Захочу буду дружбу водить, захочу буду тенью выполнять должное и молчать, — Аделин говорила холодным и безучастным голосом, будто бы сквозь сон. — Это двулично, — резко обвинила рыжая. Василису словно кипятком ошпарили. Ей совсем не нравился такой подход к делу. Почему каждый, кто хоть как-то связан с часовым кругом ведет свою нечестную игру? Почему нельзя просто изучить все секреты без лишних разбирательств и не нужных разногласий? Видимо, все взрослые люди считают своим долгом устраивать войны и разборки из-за призрачной власти. Хлебом не корми, дай кого-нибудь принизить, чтобы самому оказаться на троне. Глупо, очень глупо. Василиса загорелась как факел, ее глубокое чувство вселенской справедливости призывало к действию, но что она, толком ничего не умеющая и слабая, сможет противопоставить сильным часовщикам? Да по сути ничего, но это лишь подталкивало девочку учится новому. Вася сидела и смотрела на сестру. Ей было просто обидно, что единственный родственник, не желающий ее убить, так разочаровался в жизни и так очерствел. Девочка слегка прикоснулась к сестре, но ее руку сразу скинули легким движением плеча. — Не смей меня трогать! — Лина почти сорвалась на крик, но сразу же одернула себя и добавила чуть тише. — Ты знаешь меня всего полчаса, а ты уже пытаешься начать дружбу. Да, мы родственники, но это в нашей семье, как ты скорее всего успела заметить, это ничего не значит. Где гарантия того, что я тебя не зачасую завтра же? Тут рыжая широко распахнула глаза. Вот что не так с этими часовщиками? Вечно ждут предательства, удара в спину, обмана или смерти. Как так можно жить? Хотя если подумать, за все это время сама Василиса начала искать во всем подвох. — Я не думаю, что ты способна на такое, — аккуратно, словно балансируя на лезвии ножа ответила девочка. — Отлично, я теперь еще слабохарактерная, — сказала Лина, перед этим злобно выдохнув.- Знаешь что, уходи пока я тебе не врезала в первый же день. Удивление Васи выражалось в медленно подъеме с пола и таким же отступлением к нуль-зеркалу. «Лучше не рисковать и не портить отношения, которые похожи на более-менее родственные и теплые и, в самом деле, оставить ее одну», — подумала Василиса, уходя в свою комнату, через гладкую поверхность зеркала. Аделин устало вздохнула, и уткнулась лицом в колени, пряча свои глаза полные беспокойства и страха. Ничего же не случилось! Почему она так психует? Мысли сплетались в паутину сомнений и нерешительности. Было очень холодно. Нет, не телом, оно то как раз в тепле и уюте. Душа содрогалась в истерике. В поиске лучика надежда билась головой о стены реальности и ничего не оставалось кроме ожидания. Серого противного ожидания, которое давит тебе на голову ободком страха и каплей слабой, бьющейся в агонии надежды.***
Вечер не предвещал ничего хорошего. Разговор с отцом явно будет кульминацией сегодняшнего дня. В секунду пройдя через зеркало, девушка оказалась в знакомом кабинете и невольно вдохнула аромат, хоть и неприятных, но общих воспоминаний. Осмотрев глазами пустующую комнату Лина поняла что придется подождать какое-то время. Тик-так. Тик-так. Размеренный бег времени не давал никакого покоя, а душил неизбежностью. Что может быть хуже ожидания? Ожидание чего-то непримиримо плохого. Темнота самой беззвездной ночи и тишина самого дремучего леса, холод зимнего, сопровождаемого пургой, и печаль самого дождливого дней. Вот что такое ожидание плохого. Пустая и глупая тишина проедала кожу на сквозь, от чего хотелось взвыть. Еще пара секунд и девушка бы вскочила со стула, намерении рассекать пространство кабинета своим передвижением, но оказалось таких мер не потребуется. — Прости, дорогая, — раздался мужской голос. — Задержался по непредвиденным обстоятельствам. Аделин вздрогнула. На ее плечах оказались теплые ладони отца, тот стоял позади немного упираясь в спинку кресла, в котором девочка. По телу пробежалась легкая волна спокойствия. Только родительская опека могла дать это незабываемое чувство защиты и нужности. — Пап, почему все не так, каким я это помню? Этот день раньше был другим, — без церемоний начала Лина, опустив голову, тем самым пряча лицо в голубых волосах. Ладони соскользнули с плеч, а Нортон-страший занял свое место напротив. В его лице читалось удивление и некая радость, повод который был неясен для девушки. Нортон еще немного помолчал, одаривая дочь изучающим взглядом. Треск камина стал более отчетлив, и ровное дыхание собеседников раздавалось в унисон, заменяя какие-либо слова, но больше медлить было нельзя. — Неужели ты все-таки помнишь? — с губ часовщика сорвался легкий смешок.- Был прав Миракл, говоря что надо изменить первый день, но я не слушал… Все это время Лина вопросительно смотрела на отца. То есть он все знает и даже не собирается ей помогать? Отлично! Просто замечательно! При таком раскладе можно ждать действительно чего угодно. Все настолько другое, что даже когда-то давно забытые воспоминания, начали приобретать форму и посещать сознание. Тяжелый вздох. Девушка поднимается с насиженного кресла. Огненный, полный ненависти взгляд. Недолгий зрительный контакт. Кулаки сжатые до белых костяшек. Несколько попыток начать фразу, полностью разбитые о злость. Еще пара секунд и голос, обретая силу, вырывается на свободу. — То есть ты хочешь сказать, что ты все прекрасно знал и даже не думал мне помогать? Хочешь сказать, что ты меня бросил на произвол судьбы, оставляя одну в этой петле на несколько веков, а сам развлекаешься с этим дрянным часовым архитектором, наблюдая за моими мучениями? Хочешь… — Лина не договорила, воздуха не хватило, сделав некую паузу, она продолжила. — Хочешь сказать я тебе не нужна? Нортон-старший одарил Аделин тяжелым и холодном взглядом. Его аристократичные черты лица заострились, словно бы огранили драгоценный камень. Мужчина явно не спешил отвечать. Задели слова? Навряд ли, скорее он просто подбирал нужные слова, чтобы несносная дочь успокоилась. Только сейчас девушка обратила внимание на то, в каком состоянии ее отец. Синяки под глазами, усталые глаза и, как же без этого, неестественно бледный цвет лица. Волнение не заставило себя долго ждать, но гордость не дала поинтересоваться что же случилось. Да, и что-то подсказывало, что вразумительного ответа она не получит. — Как тебе объяснить, дорогая моя, — наконец-то раздался спокойный и приятный голос. — Суть как раз таки в том, чтобы ты сама все вспоминала и делала все, чтобы избежать прошлых ошибок. — Ошибок? — неуверенно переспросила Аделин. — То есть вы решили перемоделировать будущее. — В точку, — без лишних эмоций утвердил Нортон. И тут Лину как током ударило. Её используют. Нагло и бесчестно используют. Такое, вообще, незаконно. Как им это удалось провернуть? Хотя ответ был очевиден. Знают об этом только три человека: она, отец и, будь он проклят, Миракл. Причем самой девочке с каждым новым витком стирает память и ей приходится терпеть непонятно сваливающиеся факты и воспоминания. Остальные же моделируются каждый раз слегка по-разному из-за чего под каждый виток спирали приходится подстраиваться. — Я не хочу участвовать в этом, — злостно выдала девушка, смахнув челку легким движением головы. — Это против моих принципов. — Каких же таких принципов, дорогая? — на последнее слово был сделан неприятный акцент, словно плевок в лицо. — А как же полная самоотдача ради победы короля? — Я думала мы добиваемся победы честно и праведно, один на один, битва интеллектов, — в глазах Аделин пылала ярость, праведная и беспощадная, но каждое слово она говорила через себя, нехотя. — Сама же чувствуешь, что это все несусветная чушь, — Нортон расплылся в победоносной ухмылке. — В скором времени ты поймешь правила этой игры, и тогда увидишь насколько мы честны в этой битве. А пока впитывай информацию о изменениях в этом витке и пытайся вспомнить предыдущие, больше тянуть мы не можем. Лина неопределенно кивнул и отвела взгляд от отца. Что же он имеет в виду? Что-то подсказывало, что найти ответ на этот вопрос будет нелегко, ужас как нелегко. Девочка встала с кресла и медленными шагами приблизилась к Нортону-старшему. Тихо и непринужденно Аделин обняла отца, тот не предпринимал никаких действий, лишь слегка поглаживал голубые волосы, которые непременно завтра уже примут другой оттенок. Эта робкая нежность в их отношениях была довольно редкой, да и то после долгой разлуки. Скоро снова начнется дележка личного пространства, подростковые истерики и строгий родительский контроль. Это все потом, а сейчас здесь царит семейное тепло и взаимопонимание. Как говорится живем лишь мы мгновениями, а между ними существуем. Так вот она крупица жизни, крупица счастья уходящего дня. Тонкая вуаль тепла и заботы окутала их и не хотелось отпускать это чудное мгновение. Но все имеет свойство заканчиваться. Объятья разорваны самой же Аделин. На теле остался не приятный мерзкий холод, хотелось снова спрятаться под сильным крылом папы, но и наглеть не стоит. Еще немного постояв рядом, девушка отправилась к зеркалу. — Спокойной ночи, папа, — коротко и тихо выдала Лина, отводя взгляд в сторону. — Спокойной, — ответил глава семейства, смотря в окно, где уже давно померк закат и оставил за собой невнятную полоску алеющего тлена.***
В моменты тоски и печали хочется бежать. Бежать в неведомую даль и не столь важно куда. Будь то край мира или самый его центр, главное подальше от неясного определения местности «здесь». Если подумать немного, становится ясно, что «здесь» всегда хуже, чем «там». Пусть это «там» будет полностью потонувшем в пороках и в темных мотивах или же просто таким же как изначальная точка «здесь». Получается замкнутый круг. Мы стремимся «туда», ломаем прошлое, сжигаем мосты, роняем тапки при побеге, но нисколько не сомневаемся, что добравшись в пункт назначения мы почувствуем себя куда лучше. Первое время мы действительно счастливы и кажется, что все было не зря. Мы опьянены этими переменами, но потом приходит осознание. Здесь такие же ошибки и проблемы. И мы рвемся обратно в то место, из которого были счастливы бежать. Но вас там никто не ждет. Все связи вы без сожалений разрезали ножом, не оставляя малейшей ниточки на случай возвращения, ведь эгоистично верили, что не вернемся. Мы возвращаемся и что получаем? Опыт и знание. Проблемы не в месте, а в нас и окружающих людях. Тут же приходит желание скрыться от всех в своем мирке, абсолютно личном, куда не имеет доступа никто. Вы скажете: «личный уголок в часолисте», а Аделина вам ответит: « чертоги разума». Закрываешь глаза и ты в любом месте каком пожелаешь и не нужно никакой привязки к воспоминаниям. Девушка закрыла глаза и досчитала до девяти и открыла глаза. Приятный летний ветерок теребил белую рубаху и приносил приятный запах полевых цветов. Лина вызвала крылья и полетела в прекрасную и знакомую даль. Ярко-фиолетовое поле бороздил все тот же хитрец ветер, а яркие лучи палящего летнего солнца слепили глаза. Аделин спикировала вниз и утонула в фиолетовом великолепии. Она всегда возвращалась сюда, когда боялась или волновалась. Тут спокойно и попасть могут только доверенные лица. Девочка сплела себе венок и придуманных ею цветов и натянула на свои светло-голубые волосы. Вдохнув больше воздуха, затянула песню:— Как ко мне посватался ветер, Бился в окна, в резные ставни. Поднималась я на рассвете, мама, Нареченною ветру стала. Ну, а с ветром кто будет спорить, Решится ветру перечить? Вышивай жасмин и левкои, С женихом ожидая встречи.*
Вдруг девочка услышала невесомые шаги и оглянулась. Никого. Ветер стал громче, из-за чего все остальные звуки были неслышимы. Стало как-то не по себе, но вдруг послышался голос. — Ветер не твоя судьба, прекрасно же знаешь, — усмехнулся кто-то за спиной, падая в гущу фиолетовых цветов. — И что, — не без усмешки отозвалась Лина, не оборачиваясь.- Что-то случилось? — Скоро пускаем кровь. Все очень хотят видеть тебя там, — продолжил девчачий голос. — Или ты уже забыла на чьей стороне ты на самом деле? — Не в коем случае, — хмыкнула Аделин сжимая бутон, намереваясь его сорвать. — Только к чему я на этом поприще, если я не вьюница? — Так просила матерь. Ты посмеешь ей отказать? — девочка нахмурилась, и приняла сидячее положение, чтобы одарить собеседницу презрительным взглядом. Голубые волосы Лины перекликались с оттенком неба и, казалось, им и являются, в ветре они путались, скрывали обзор карим глазам из-за чего девочка раздраженно выдохнула. Темные лепестки сжатые в кулаке обернулись бабочкой, улетающей куда-то в даль. Фиолетовые крылья насекомого блеснули на солнце, а цветы-собратья радостно повернули свои бутоны-головы к улетающей бабочке, прощаясь. — Через три луны ждите новую жертву, — жестко произнесла Аделин, расплываясь в хищном оскале.