Из праха мечты

Ночь полнилась кошмарами. Она снова бежала в тумане, снова искала. В какой-то момент ей вдруг показалось, что она уже близко. Что-то... то ли запах родной, то ли смутно-бледный свет впереди. Сердце дрогнуло в предвкушении - наконец-то впервые за столько лет она увидит это! И тут же оборвалось: она снова оказалась в одна в пустом холле. Будто выстрел резко и обрывисто хлопнула дверь, выпустившая Ретта из ее жизни. Где-то там снаружи, в молочном мороке тумана, затихая, звучали его шаги. Прочь от нее... Хотелось проснуться, но сон не отпускал, не желая разжимать свои утомительно-тесные объятья. Смутная боль поднималась откуда-то снизу, пробегая по нервам вдоль позвоночника. Ломота в пояснице не давала лежать спокойно. На границе между сном и явью она болела и душой, и телом. - Скарлетт... Его голос был таким далеким. Кажется, он не был в силах заглушить эхо шагов. Его же шагов. Надо проснуться! Надо... - Скарлетт? Его голос. И еще какой-то шум. Монотонный. Открыла глаза. В темноту. Едва осознавая, что уже оставила сон в другом измерении. Поняла, что это был за монотонный шум. - Дождь... Прохладная ладонь легла на ее влажный лоб. - Дождь, - согласился он. - Сильный. И уже давно. Скарлетт, все хорошо? Поясница горела огнем. Живот ныл еще сильнее, чем казалось во сне. Тень кошмара давила. - Я видела... Мне приснилось... - Снова кошмар? Кивнула, хотя и не уверена, что он смог разглядеть. - Тот же самый? - Почти. - Голос дрогнул. - Хотя, пожалуй, на этот раз я знала, чего лишилась. И снова снизу будто обожгло. Лежать было почти невозможно. Заелозила. Захотелось вдохнуть запах мокрого сада. Неловко, будто слишком большая рыба на мелководье, двинулась к краю кровати. - Скарлетт, что такое? - Хочу встать. Хочу к окну. Он оказался с ее стороны постели раньше, чем сама подползла к краю. Как же невыносимо быть такой беспомощной! И расплывшейся... - Я помогу. Осторожно... Встала. И ноги отекшие. Теперь даже не корова - слон. Руками вверх-вниз по пояснице. Как же ломит! А за окном дождь стеной. Упругие струи разбиваются о землю, взлетая назад брызгами. Хрустко по траве и листьям. Открыла. Створки разошлись под порывом ветра. Двумя крыльями ворвались в комнату шторы. И воздух - большим прохладным облаком после духоты спальни. Выставила руки наружу под дождь. Барабанит до боли. Не видно ничего, кроме подвижной водяной стены. - Скарлетт, может не стоит впускать всемирный потоп внутрь нашего ковчега? Подоконник превратился в озеро, и оно через край на пол. - Дождь... - тень улыбки на губах. И снова боль пробегает по телу, будто рябь по воде. Пальцы цепляются за залитый дождем подоконник, скользя. - Дождь, - соглашается он, возвращая ей улыбку. Будто и не разбудила она снова его в глухой час. - Но, возможно, вам не стоит мокнуть под ним, дорогая? Его рука нежно ложится на поясницу. И, кажется, становится чуть легче от его прикосновения. Или это самообман? Снова что-то судорожно сжимается внутри и вдруг будто рвется. И теперь она сама будто туча проливается ливнем. - Ох, Ретт, я, кажется... Черт возьми! - Прикусила губу, ощущая на языке ржавый привкус крови. И так страшно, но неотвратимо. - Я рожаю. Почему же он молчит? И ничего не делает? Черт! Скривилась от боли. Или от страха. - Я рожаю! - Я слышу, Скарлетт, - он почти силой оттягивал ее от окна. - Только очень прошу, отпустите подоконник. Если очень нужно, могу предложить свою руку. За нее тоже можно держаться. Она достаточно крепкая. Попробуйте. Как можно смеяться даже в такой момент?! А вдруг Дилси ошиблась. И доктор Мид тоже... Вдруг ее жизнь отмеряет теперь свои последние часы? - Я отведу вас в кровать. - Меня выжимать можно! В таком виде я не могу! - Это все дождь. И ваши капризы. - Это все ребенок! Я рожаю! Или вы оглохли?! - Я прекрасно услышал вас с первого раза. Вдруг потеряла его тепло и опору и вцепилась в кроватный столбик. Впервые не за тем, чтобы на ней затянули корсет, а просто, чтобы удержаться на внезапно ослабевших ногах. Холодно, мокро, больно. И одиноко. Пусть даже и ненадолго. - Черт! Почему?.. Но его руки вернулись. Мокрая рубашка тяжелым комом к ногам. Удивиться не успела, снова сложилась от вернувшейся боли. Что ж каждый раз так внезапно? Почему же привыкнуть-то не получается? Другая рубашка укутала сухим теплом. Повернулась, жадно пытаясь уловить эмоции в полумраке. - Больно... - почти по-детски доверчиво, будто он только он может помочь. Прижалась лбом к его плечу, пальцы в его ладони. Словно она снова маленькая, словно рядом с ней снова отец - папа, папочка, всегда готовый прийти на помощь и осыпать подарками свою драгоценную принцессу. Его губы на виске, на лбу. И чувство покоя окутало. Весь мир отступил куда-то, позволив ей убежать от боли, от страха и поверить, что все будет хорошо. - Я знаю, милая. Но все пройдет. Где-то в глубине сознания оскалилась боль - много ли он знает, сколько придется вынести, прежде чем все закончится?! Что он знает о том, через что придется ей пройти, чтобы принести в мир ребенка? Его ребенка... Но чувство покоя не дало боли и рта открыть. - О, Ретт... - Сейчас вам нужен доктор, а не я. Нужно разбудить слуг. - Нет! - Страх и истерика росли внутри, заставляя хрупкое спокойствие отступать все дальше. Пальцы до боли сдали его руку. - Нет, мне вы нужны! Пожалуйста! Я не хочу! Я не могу снова проходить через это одна! Я не смогу! Я просто умру, пока вас нет... Боль освободилась и снова по-хозяйски обняла ее за талию, стискивая своими когтистыми лапами живот и бедра. - Боже!.. - Скарлетт, - как он может быть так спокоен? Хотя, кажется, он побледнел...Или нет? - пожалуйста, дышите и успокойтесь. Я разбужу Мамушку и Дилси. И пошлю за доктором Мидом. - Нет! - И сразу вернусь. Я готов вам помочь, но, дорогая, посмотрите правде в глаза. Я могу рассмешить вас, очаровать вас, даже напиться с вами, но роды - вне моей компетенции. Удивительно, но она не смогла сдержать улыбку. И обидеться не смогла. - Но вы вернетесь? В голосе надежда и страх. Мамушка рассказывала, что мама боялась даже застонать лишний раз, потому что папа сходил с ума и был готов напиться до бесчувствия, лишь бы не осознавать, как дети на свет появляются. Фрэнк... бедняга так перепугался, когда понял, что она рожает. Тетушка Питипэт просидела с ним в обнимку все то время, пока она мучилась наверху. Вероятно, они пользовались одной и той же скляночкой с нюхательными солями. Когда он наконец вошел посмотреть на дочку, он был такой бледный и потный, словно это он несколько часов провел в родовых схватках. Когда она рожала Бонни... у нее была Мелани. Мелани была с ней все время, терпеливо снося все грубости, крики, обтирая ее влажным полотенцем, сжимая ее руку и шепча слова поддержки и ободрения. Сколько услышала Мелани слов, что вовсе не подходили для языка и ушей леди, сколько оскорблений в адрес Ретта, сколько сожалений о том, что женщины вообще рожают детей, и ни одно ни разу не было озвучено после. Были ли они забыты? Или прощены? Сейчас она была одна наедине с болью. И этого она не хотела. - Вернетесь же? - И очень быстро. Вот уж не ожидал, что женщина, способная противостоять янки, будет бояться остаться одна на несколько минут. Пожалуй, янки она боялась меньше. Гораздо меньше. - Я правда боюсь быть одна. Сейчас... Пожалуйста, - слишком медленно отпустила его руку, - только не сейчас... - Я вернусь. Дверь глухо хлопнула. И его шаги затихают. А за окном дождь, что смывает все - следы, слова, мысли, истории... Оставляя только боль.