Такая судьба

- С днем рожденья, наша Элли, с днем рожденья тебя, - громко и фальшиво пели недавние студенты, ставя перед именинницей наскоро испеченный торт с двадцать одной подплавленной свечкой. - Боооже, как летит время, - крикливо тянула высоченная девица с копной крашенных черных кудрей ниже пояса, - малышка Смит совершеннолетняя! Крошка Смит, ростом с ребенка, уже взрослая девочка! Подумать только… - Маленькая, да удаленькая, - хохотал рыжеволосый крепкий парень, провожая вожделенным взглядом уже совсем недетскую фигурку уходящей на балкон виновницы торжества… Теперь все это казалось странным сном. Элли лежала на горячем песке, задыхаясь от жары, и отчаянно плакала. Звезды на небе сочувственно мигали ей белыми глазами, но она этого уже не видела. Сознание медленно и верно покидало ее. - Боже, боже всемилостивый, умоляю тебя, не надо… пощади… позволь мне… боже, ну зачем я тебе? – шептала она в лихорадке. Ее сухой руки мягко коснулись родные тонкие пальцы. - Бедная фея… не плачь. Скоро все закончится. - Фарамант! – сквозь бред прокричала она. Ответом была тишина. Мираж. Очередная галлюцинация. Элли устало закрыла невидящие глаза. * Он проснулся посреди ночи, крупно дрожа. Видимо, вчера снова заработался и уснул за столом… Дурная привычка. Не мальчишка уже, чтобы подвергать свои кости такому испытанию. Фарамант осторожно поднялся, морщась от боли в затекшей шее. Теперь он с огромной теплотой вспоминал те дни, когда неугомонная маленькая фея – его постоянное наваждение – неодобрительно хмурилась и осторожно пробегалась пальчиками по больным мышцам, снимая напряжение. А тогда сердился. Не знал, как реагировать, вернее сказать. Ведь до нее никто никогда о нем так не заботился… Дурак, что и говорить. Сердце в очередной раз словно ожгло огнем. Нельзя, нельзя о ней думать – он твердит себе об этом день за днем, уже почти четырнадцать лет, и все равно думает. И ведь не надоедает. Не притираются острые осколки где-то внутри, не гаснет дурацкое чувство. А ведь должно. По всем канонам – должно! Но нет. Даже вон в сны проникает порою… Фарамант поежился, вспоминая сегодняшний кошмар. В этом сне была пустыня. Та самая, огромная, без конца и края, которую преодолеть может разве что Ойххо… ну или Великан из-за гор. От раскаленного песка волнами шел невыносимый жар – всегда, даже ночью. В небе одиноко висел белый блин луны, кажущийся слегка искаженным из-за высокой температуры воздуха. Пробило полночь. Казалось бы, чему и зачем в пустыне отбивать время?.. Под одним из Черных Камней Гингемы лежало хрупкое худое тело. Пожелтевшая кожа сморщилась и местами прорвалась, обнажая белые иссушенные кости без намека на мышечную массу. Кое-где на теле сохранились обрывки красной и белой ткани, некогда бывшие старым платьем в горошек. Лицо сохранилось почти полностью, только по щеке тянутся ювелирно ровный, аккуратный порез. Ни крови, ни каких-либо признаков разложения – будто оболочку грубо натянули на скелет, прорвав в нескольких местах, и получившуюся жуткую игрушку кинули на растерзание палящему солнцу. И Фарамант прекрасно знал, как некогда звали эту куклу, когда она еще ходила по земле, танцевала, пела и смеялась. «Привидится же», - попытался он успокоить себя. Кажется, не помогло. - Бирелья-турелья, буридакль-фуридакль, край неба алеет, трава зеленеет, ящик-ящик, будь добренький, покажи мне Элли Смит, - со слабой надеждой на успех пробормотал страж ворот. Давно пылящийся на полке волшебный телевизор просьбу проигнорировал. «Значит, она в Канзасе. И на том спасибо». * Фред – боже, как он вырос! – лихо выпрыгнул из дилижанса и сразу кинулся к Фараманту. Еще бы. Сколько же лет они не виделись? Двенадцать?.. - Эээ… Привет, Альфред. А Элли нет. Она в соседний штат уехала. Работает, - как-то слегка натянуто улыбнулся Джон Смит. Фарамант не придал этому особого значения: девушка как-то говорила ему, что отец не в восторге от выбранной ею профессии. Разве что где-то под ложечкой неприятно засосало от осознания, что это – все. Крушение всех надежд. Они больше никогда не увидятся. Что ж, он готовил себя к этому, иначе он не был бы собой… - Жаль. Каждый раз ведь думаешь: видишься в последний раз, а тут и увидеться не довелось. Вот все, что от него услышали по этому поводу. Каннинг же внезапно одарил фермера очень странным, почти убийственным взглядом, который тот предпочел не заметить. А остальные члены семьи деликатно промолчали. - Не нравится мне это, - протрещала на своем вороньем наречии старушка Кагги-Карр. - Не сердись, это их дело, они тут хозяева, - негромко каркнул он в ответ. - Ты разговариваешь по-вороньи? – изумленно ахнул юный Тим. Страж ворот лишь скромно улыбнулся в ответ. Не рассказывать же ребенку, как, будучи еще даже младше него, остался без всякого круга общения, в полном и гордом одиночестве, и обучался языкам птиц исключительно для того, чтобы не разреветься от тоски. Смиты и О’Келли с энтузиазмом взялись за обсуждение новой проблемы. Разве только Анна сидела в стороне с печальным и хмурым лицом. Удивительно, но Фарамант, кажется, единственный понимал ее тоску. Никому не сын и не отец, но понял скорбь матери, отпускающей ребенка в гущу опасных событий – парадокс, что ни говори. - Не тревожьтесь так за них, дорогая хозяйка, - тихонько шепнул он ей, - я даю вам слово, что буду присматривать за Энни лично. - Много ли вы можете? – горько вздохнула женщина. - Но Элли ведь всегда возвращалась, живая и здоровая. Всегда, когда я был рядом с ней. Анна посмотрела на него с невыразимой горечью. Однако что-то в ее глазах изменилось, потеплело. Фарамант расценил это как согласие и, немного успокоившись, вернулся в свое кресло. Только теперь он заметил, насколько сильно устал. Хоть они с Кагги-Карр и придремали в кабинке во время полета, но сил все равно не было… ни на что. Даже на элементарную работу мысли. Когда все, наконец, закончилось, он уснул, как убитый. Мгновенно, едва только коснувшись головой подушки. - Знаешь, мы тогда так испугались, что ты нас не пустишь в город, - звонко хохочет маленькая фея, прихлебывая травяной чай - И не пустил бы, не будь там тебя… - механически признается он, ловя на себе ее открытый, детский изумленный взгляд… - Эй, проснись, - его бесцеремонно тряхнули за плечо. Фред, кто же еще. - Дело не подождет до утра? – безнадежно поинтересовался Фарамант, поправляя перекосившиеся очки. - Нет. Ты должен это увидеть. Сейчас. Гость изобразил вселенскую муку на лице, но все же заставил себя встать и надеть скинутую было изумрудную рубашку. Фред крепко схватил его за руку и повлек за собой. - Год назад, - рассказывал он, тихо спускаясь по скрипучей лестнице на первый этаж, - Элли не вернулась из колледжа к своему дню рождения… - Она ведь собиралась в это время перебраться к нам, - спросонья заметил Фарамант, начисто забыв, что собираться-то она собиралась, да так и не собралась. Каннинг промолчал. Они вышли из дома и быстро зашагали к возвышавшейся неподалеку часовенке. Фарамант был уверен, что раньше ее на этом месте не было. Фред бесшумно отворил калитку в невысокой железной ограде. В неверном свете звезд страж ворот увидел могильные кресты. Стало жутковато. Некстати припомнился ночной кошмар почти годовалой давности… - Я сразу понял, что она рванула в Волшебную страну, - тихо выговорил юноша, - как только приехал сюда по вызову дяди Джона. Несколько месяцев мы ждали хоть какой-нибудь весточки, знака, хотя бы пары строк. Но напрасно. В конце концов я сам поехал через пустыню. На Ганнибале. Фараманту совсем перестало импонировать происходящее. Ночь, кладбище, Элли и давешний сон как-то очень нехорошо вязались друг с другом. - «Она в соседнем штате», - горько передразнил Фред, - они не хотели, чтобы ты знал… но я-то понимаю, что она для тебя значит. Он указал на надгробие прямо перед собой. Фарамант был вынужден снять очки, чтобы в кромешной тьме разглядеть выбитые на камне ровные буквы. Впрочем, он уже догадывался, что увидит. «Элис Смит, 1917-1938. Навеки в сказке». * - Когда Элл приедет, непременно передам ей привет от вас, - приторно улыбнулась Анна Смит. Фарамант взглянул на нее поверх очков и поразился выдержке этой женщины. Но роль нужно было играть до конца – он ничего не знает. - Непременно. И, пожалуйста, дорогая хозяйка, передайте ей мое нежнейшее почтение, - поклонился он, мысленно завывая в голос от душевной боли. Это путешествие домой прошло для него в тишине. Могильной. Никто в Волшебной стране не узнает о том, как умерла прекрасная фея. Никто не увидит того, что видел он. Он ведь сильнее их всех, он сможет жить с этим грузом и с ним же умереть. Умереть с мертвой любовью, какой каламбур… Ничего, любви положено умирать, она на то и рождается во цвете. А дружба пусть живет вечно. Пусть для друзей Элли навсегда останется доброй учительницей, воспитывающей прекрасных, верящих в сказки детей.